<…>
Милостивый государь Александр Сергеевич!
Возвращая у сего доставленную Вами ко мне при письме копию контракта, за наем квартиры в доме полковника Баташева, имею честь Вас, милостивый государь, уведомить, что для уничтожения сего акта нужно формальное прошение, в коем следует описать причины, нарушающие условия со стороны владельца дома и поставляющие Вас в необходимость отказаться от дальнейшего проживания в оном, без чего Вы от ответственности за квартиру освободиться не можете. <…>
С. А. Кокошкин — Пушкину.
5 сентября 1836. Петербург.
Вот уже три дня как мы вернулись в город; мы сменили квартиру и живем теперь на Мойке близ нового Конюшенного моста в доме княгини Волконской. <…>(фр.).
Е. Н. Гончарова — Д. Н. Гончарову.
15 сентября 1836. Из Петербурга в Полотняный Завод.
Дорогой отец, прежде всего — вот мой адрес: на Мойке близ Конюшенного мосту в дом кн. Волконской. Я вынужден был покинуть дом Баташева, управляющий которого негодяй <…>.
Пушкин — С. Л. Пушкину.
20 октября 1836. Из Петербурга в Москву.
В Петербургский цензурный комитет Автор статьи: Александр Радищев, покорнейше просит Комитет о возвращении ему сей статьи, не допущенной к помещению в журнале.
Пушкин. 5 сентября 1836. Петербург.
Убежденные в том, что существование двух журналов в одном и том же духе издаваемых может только вредить им обоим, мы предлагаем следующие условия:
1-е. Испросить к 1837 году дозволение на издание «Современника» в 12 книжках.
2-е. Александру Сергеевичу взять на себя выбор статей, суд над книгами по чисто литературной части; нам же все сие предоставить по чисто ученой части.
3-е. Такое разделение не снимает с нас обязанности участвовать и в литературной части «Современника» доставлениями в оную повестей и разборов литературных книг, но в сем случае принятие или непринятие даже наших собственных статей предоставляем суду Александра Сергеевича. Мы желаем быть полными хозяевами лишь в ученой части.
4-е. Набор, печатание, своевременный выход книжек, словом, все хозяйственные хлопоты мы берем на себя — а в конце года составляем в оных отчет.
5-е. Александр Сергеевич обязывается в каждый № поместить хотя одну свою статью стихотворную или прозаическую.
6-е. Денежный расчет делается следующим образом: из общей суммы отсчитываются издержки на типографию, бумагу, выписку журналов и плату книгопродавцам за комиссию. Засим вся остальная сумма делится на 3 равных части; из коих одна Александру Сергеевичу, две другие нам; на покупку литературных статей употребляет деньги Александр Сергеевич, на покупку ученых — мы.
В силу такого распоряжения ни одна из высоких договаривающихся сторон не имеет более права требовать особенного возмездия за свои статьи, в какую бы часть они ни попали.
NB. Таким образом, полагая подписную цену «Современника» в 50 и полагая на напечатание 240 листов (по 20 в книжке) 15 000 р. и на книгопродавцев 5000 р. при тысяче подписчиков, каждый может получить 10 000 р., при 2000-х подписчиков — по 25 000 р. Учреждение своей книжной лавки, что уже приготовляется, значительно уменьшит издержку на плату книгопродавцам за комиссию.
Согласие Александра Сергеевича на сии условия будет иметь следствием деятельное участие нас обоих в «Современнике» нынешнего года (и по самой сходной цене) — как для составления статей, так и для хозяйственных распоряжений, корректуры и проч. и проч.
А. А. Краевский и В. Ф. Одоевский — Пушкину.
Середина августа — первая половина (до 16) сентября
1836. Петербург.
<…> У Пушкина семьсот подписчиков, не много. Одоевский готовится издавать свой журнал, но еще нет ничего. Я буду у него послезавтра. Пришли ему статейку. Говорят, что третий том «Современника» очень хорош, я еще не имел его. Литературных новостей больше нет <…>.
Ал. Н. Карамзин — А. Н. Карамзину.
1 октября 1836. Из Петербурга в Швейцарию.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
Прочитав в 3-й книжке «Современника» стихотворение ваше «Полководец», не могу удержаться от излияния пред вами от полноты сердца искренних чувств глубокого уважения и признательности к вашему таланту и благороднейшему его употреблению. Этим стихотворением, образцовым и по наружной отделке, вы доказали свету, что Россия имеет в вас истинного поэта, ревнителя чести, жреца правды, благородного поборника добродетели, возносящегося светлым ликом и чистою душою над туманами предрассудков, поверий и страстей, в которых коснеет пресмыкающаяся долу прозаическая чернь. Честь вам, слава и благодарение! Вы нашли истинное, действительное, единственное назначение поэзии!
Извините это несвязное разглагольствование. Вы, с своим исполинским талантом, не имеете нужды в хвалах. Но я имел непреодолимую потребность высказать вам то, чем вы преисполнили мою душу <…>.
Н. И. Греч — Пушкину.
12 октября 1836. Петербург.
Милостивый государь Николай Иванович,
Искренне благодарю Вас за доброе слово о моем Полководце. Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства; но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения.
С истинным почтением и преданностию честь имею быть, милостивый государь. Вашим покорнейшим слугою.
Александр Пушкин.
Пушкин — Н. И. Гречу.
13 октября 1836. Петербург.
Здравствуй, дорогой мой, вчера или позавчера мы много говорили о «Современнике»; ты мне так и не написал, получил ли его, а между тем князь Петр тебе его послал; я дала ему для этого тот экземпляр, который ты сам себе присвоил, постараюсь выслать тебе третий том, который только что вышел: все находят, что он лучше остальных и должен вернуть Пушкину его былую популярность; у меня его еще нет, но нам из него читали превосходные вещи самого издателя, очень милые — Вяземского и несказанное сумасбродство Гоголя «Нос»; Софи возмущена, я же, слушая его, смеялась, хотя и не обнаружила в нем, не скажу, здравого смысла, — фантастический род может без него обойтись, — но хоть какого-нибудь правдоподобия в воображении; я вышлю тебе его <…>(фр.).
Е. А. Карамзина — А. Н. Карамзину.
20 октября 1836. Из Петербурга в Швейцарию.
Обязательство об уплате денег на счете фабрики Е. Н. Кайдановой
Оные две тысячи четыреста сорок семь рублей обязуюсь заплатить в исходе нынешнего 1836 года.
28 октября 1836 А. Пушкин
Из статей и заметок Пушкина, помещенных в III книге «Современника»
Н. В. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки; но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись.
Примечание к повести «Нос»
<…> Нельзя требовать от всех писателей стремления к одной цели. Никакой закон не может сказать: пишите именно о таких-то предметах, а не о других. Мысли, как и действия, разделяются на преступные и на не подлежащие никакой ответственности. Закон не вмешивается в привычки частного человека, не требует отчета о его обеде, о его прогулках и тому подобном; закон также не вмешивается в предметы, избираемые писателем, не требует, чтоб он описывал нравы женевского пастора, а не приключения разбойника или палача, выхвалял счастие супружеское, а не смеялся над невзгодами брака. Требовать от всех произведений словесности изящества или нравственной цели было бы то же, что требовать от всякого гражданина беспорочного житья и образованности. Закон постигает одни преступления, оставляя слабости и пороки на совесть каждого <…>.
Конечно, критика находится у нас еще в младенческом состоянии. Она редко сохраняет важность и приличие, ей свойственные; может быть, ее решения часто внушены расчетами, а не убеждением. Неуважение к именам, освященным славою (первый признак невежества и слабомыслия), к несчастию, почитается у нас не только дозволенным, но еще и похвальным удальством. Но и тут г. Лобанов сделал несправедливые указания: у Ломоносова оспоривали (весьма неосновательно) титло поэта, но никто, нигде, сколько я помню, не называл его педантом: напротив, ныне вошло в обыкновение хвалить в нем мужа ученого, унижая стихотворца. Имя великого Державина всегда произносится с чувством пристрастия, даже суеверного. Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России, и ни один писатель с истинным талантом, ни один истинно ученый человек, даже из бывших ему противниками, не отказал ему дани уважения глубокого и благодарности.
Мы не принадлежим к числу подобострастных поклонников нашего века; но должны признаться, что науки сделали шаг вперед. Умствования великих европейских мыслителей не были тщетны и для нас. Теория наук освободилась от эмпиризма, возымела вид более общий, оказала более стремления к единству. Германская философия, особенно в Москве, нашла много молодых, пылких, добросовестных последователей, и хотя говорили они языком мало понятным для непосвященных, но тем не менее их влияние было благотворно и час от часу становится более ощутительно.