Глава 37
В приемной перед кабинетом журналиста собрались все трое представителей «свежей крови»: отец Роман, Миронов и Соколов.
– Я думаю, – говорил Иван, притом говорил он так, чтобы работающий телевизор чуть-чуть заглушал его слова, – потихоньку надо начинать, но менять, менять все равно. Вот я как могу стараюсь сетку вещания поменять. На нашем канале фильмы старые, передачи свои собственные, пусть простенькие, но свои. А то людям ведь нечего смотреть: секс, убийства, ничего хорошего, ничего! Правда, этот коммерческий канал – Сковородько который подчиняется, – он чего только не транслирует.
Настоятель монастыря посмотрел на телевизор и покачал головой:
– Я еще раз убеждаюсь, что действовать нам сейчас можно только делами. Причем делами самыми решительными.
Журналист активно закивал, поддерживая собеседника:
– Вот давайте посмотрим вместе. Сейчас повтор новостей будут показывать.
Священник вздохнул:
– Да, вышвырнул я этого журналиста, я и не отрицаю, – произнес он с досадой. – Я его не пускал на территорию, он с оператором через стену перелез.
Как раз в этот момент на экране начался тот самый репортаж, которого ждали собравшиеся. Когда на экране появился лощеный корреспондент в дорогом костюме, Иван сделал остальным знак – смотреть внимательно.
Ведущий стоял перед воротами монастыря. Камера специально взяла план так, чтобы было видно, что это культовая постройка, а не обычная огороженная территория.
«Итак, дорогие друзья, – хорошо поставленным голосом заговорил в микрофон корреспондент, – я нахожусь перед стенами скандального Медвежского монастыря. Уже многие наши зрители знают о так называемом отце Романе и его так называемых благих помыслах. Как известно жителям нашего города, на базе монастыря отцом Романом создан бесплатный центр для безмедикаментозной реабилитации наркоманов.
Руководство бодро сообщало: «Все они уже больше года ведут здоровый образ жизни. За время реабилитации ребята овладели различными специальностями. На данный момент все они трудоустроены, а некоторые так и остались при монастыре. К сожалению, небольшое помещение не позволяет оказывать помощь значительному количеству наркоманов. За день к нам обращаются более десяти матерей с просьбами спасти их детей, но им приходится отказывать».
Однако лукавый отец Роман утаивает, что многие питомцы РПЦ иногда удирали из монастырских стен, удирали, чтобы просто спасти свою жизнь. Нам удалось связаться с девушкой, освобожденной из монастырского рабства. Я не стану по этическим соображениям называть ее фамилии, но ее рассказ убеждает в исключительной правоте тех, кто пытается положить конец беспределу. Итак, слово бывшей заложнице».
Кадр переместился в студию, камера показала девушку, лицо которой было специально затемнено так, чтобы ее невозможно было узнать. Голос тоже был обработан и отдавал металлическими, совершенно неестественными нотками:
«Когда меня привезли, я лежала на полу, на грязном матрасе, без постельного белья, прикованная к батарее цепью. – В голосе рассказчицы даже сквозь обработку были слышны страх и негодование. – Они говорят, что лечат благодатью, молиться заставляли. А я в Бога не верю, мне вообще наплевать теперь на их Бога! Через неделю к нам положили девушку с тяжелой формой сифилиса, когда все тело в язвах, волосы выпадают клочьями. И я убежала. Вот говорят, что там насильно никого не держат. Нет. Нас вернули. Во дворе на козлах выпороли. Пятеро взрослых мужиков, трудников, стояли, ржали, говорили: «Ты жирная скотина, тебе не больно, не реви, у тебя жопа толстая…» И пристегнули нас наручниками к батарее вверх, чтоб мы не могли сесть, чтоб только стояли. Так четыре ночи мы были прикованы. Через две недели меня опять выпороли… С такой «реабилитацией» одно желание – выйти и убить кого-нибудь… У меня сейчас желание дома закрыться. Я панически боюсь, что меня эти люди схватят и будут надо мной издеваться за то, что я сейчас говорю. Боюсь, потому что там с утра слышишь: «Скотина, животное». Шаг вправо, шаг влево – приседания 150 раз. На любые вопросы – отборный мат. И за эту, извините, «реабилитацию» мой папа в монастырь отдал «зилок» кирпича».
Картинка снова вернулась к корреспонденту у ворот монастыря. На его лице явно читалось праведное возмущение:
«Получается, что деятельность фонда – это своеобразный бизнес на людском горе. – Ведущий сделал драматическую паузу, глядя с экрана прямо в глаза зрителям. И закончил: – Итог такой: отец Роман с его братвой из РПЦ пытаются подменить собой государство в ряде важных моментов. Но криминал, даже одетый в рясу, по определению не может навести какой-либо серьезный порядок в масштабах государства. В этом смысле отец Роман с его так называемым центром – это тоже продукт системы распада и разложения. Никакой особой симпатии и авторитета у приличных людей они вызывать не должны. С моей точки зрения в нормальном и здоровом обществе эти люди обязаны быть плотно изолированы или уничтожены, как те же наркоманы, которых они якобы так не любят».
Сюжет закончился, в приемной повисла долгая неловкая пауза. Мужчины избегали смотреть в глаза друг другу, так как осадок от услышанного остался самый удручающий. Всех троих как будто полили грязью, при том, что ни журналиста, ни майора в нем даже не упоминали. Ситуация была как раз из той серии, когда «херню творят они, а стыдно нам».
– Я… – начал было отец Роман, но Иван его тут же перебил:
– Святой отец, я сразу… Извините, это же не мой канал, это мэрский корреспондент… Сковородькина заказуха! Джинса! Черный пиар!
Журналист заходил из угла в угол, вытащил из кармана пачку сигарет, ругнулся и сунул назад.
– Я был к этому готов, – сказал между тем священник. – Даже удивлен, что это случилось так поздно. Иван, вам незачем извиняться, я все прекрасно понимаю. Лукавый силен, да. Но мы-то сильнее. Будем спасть людей. Будем лечить. Будем очищать город. Отступать – это не для нас. Некуда отступать. Пусть пишут, пусть снимают. Я-то знаю, не все такие. Хороших людей гораздо больше. Просто плохие сильнее на вид лезут.
Видно было, что хоть монах и храбрится, но увиденное и услышанное его сильно поразило: желваки на лице ходили ходуном, щеки заметно порозовели.
– Иван, это точно Сковородькина заказуха? – спросил Соколов.
– По всему так выходит. Он же с Багировым-то вась-вась. Но не знал я, что так далеко они пой дут.
– Ничего. – Губы майора исказила кривая ухмылка, рука сама собой потянулась к шрамам. – Как пойдут, так и сядут. Я все-таки этой гидре хребет сломаю.
– Надо просто дело делать. А там, глядишь, все меняться начнет.
Настоятель сделал несколько глубоких вдохов. Краснота с его лица почти сразу сошла, стало видно, что он постепенно приходит в равновесие.
Святослав подошел к монаху и заглянул ему в лицо. Взгляд его был очень настойчивым:
– Отец Роман, я все понимаю прекрасно. И понимаю, что это монтаж. Но не все так думают! И я буду вас защищать как могу, но, прошу вас, будьте осторожнее. Хорошо?
– Хорошо.
Великан кивнул и бросил быстрый взгляд на телевизор, словно ожидая там увидеть очередную пакость. Благо сейчас ничего особенного там не показывали, но ждать осталось не долго – это все трое прекрасно понимали. Осиное гнездо зашевелилось, сегодняшний репортаж был лишь первой ласточкой.
Глава 38
Святослав сидел в своем кабинете и листал папку с «делом». Она уже успела стать очень пухлой, а по меркам такого маленького провинциального города, как Медвежий, просто гигантской. Майор, переворачивая очередную страницу, иногда останавливался на разных документах, изучал, сверял, а потом тяжело вздыхал и листал дальше. Информации было очень много – просто море. Разобраться в этом необъятном потоке, казалось, было совершенно невозможно.
А еще эта фотография, которую показал журналист… Изображенный на ней человек вызывал у замначальника УВД сильное беспокойство. Можно было даже сказать, что это фото выбило Святослава из колеи. Именно поэтому он сейчас сидел у себя в кабинете и копался в материалах расследования. Если где-то существовала зацепка, ее кровь из носа нужно было найти.
«А ведь Иван прав, – думал майор, переворачивая очередную страницу и пробегая по ней цепким взглядом. – Он и правда выше всех чуть ли не на голову. Настоящий великан. Исполин».
Раздался громкий стук – кто-то стучал в дверь кабинета. Соколов вздрогнул, закрыл папку и выпрямился:
– Войдите.
Скрипнули петли – и помещение в очередной раз будто съежилось, заполнившись от пола до потолка. Отец Роман, казалось, подслушал мысли милиционера и решил явиться пред его очи самолично.
– Мир вам, товарищ майор.
– И вам, отец Роман, и вам. – Соколов встал и сделал приглашающий жест, указывая на стул.
Священник кивнул, уселся и достал толстую пачку листов, сшитых между собой:
– Я с отчетом о вашем поручении.
– Удалось что-то узнать?
Святослав снова опустился на стул и внимательно глянул сначала на пачку бумаг, а затем на посетителя. Гигант кашлянул, собираясь с мыслями, повел плечами, от чего ряса только больше натянулась на спине, огладил бороду. По всему было видно, что монах обеспокоен, так что замначальника УВД его не торопил. Одна лишняя минута погоды не сделает, а от спокойного собеседника толку куда больше, чем от того, у кого мысли одна другую перегоняет.
– Значит, так, – начал отец Роман. – Опросил я трудников наших, как вы велели. И выяснилось, что и правда был среди них человек один, о котором многие отозвались как о «странном».
– Что за человек?
– Звали его Вадим, а фамилия – Нелюбимов.
Соколов собрался было записать имя «странного» человека, но здоровенная рука протянулась через стол и мягким движением его остановила.
– Не спешите, Святослав. Я все записал и вам передам, только вот… Мы ж у тех, кто в монастырь трудниками приходит, документов не спрашиваем – кто как назвался, так и ладно. Вы, конечно, Нелюбимого этого проверьте, только я бы на многое не рассчитывал. Думается мне, не настоящим он именем представился.