И вот теперь Тион стоял перед дверью собственного дома и не решался её открыть… Он видел в окне силуэт мужчины, одного из местных воинов правителя. Он знал, что увидит, войдя домой. И догадывался, что сегодня услышит самое страшное… То, что боялся услышать уже несколько месяцев.
И его рука, зависшая над ручкой, мелко тряслась.
Последнее предложение!
Получено задание: войти в дом и встретить правду лицом к лицу, как подобает воину.
Награда: новая жизнь!
Штрафы: сам себя накажешь, тряпка!
Но Тион не мог. Он снова и снова тянулся к ручке, но не мог переселить себя. А потом дверь открылась сама и на пороге его встретила его жена… Уже бывшая жена. И Упорядоченное безжалостно оттопталось по нерешительности Тиона:
Задание «Войти в дом» — провалено.
Живи с этим, слабак!
Вечер Тион встретил один. Совсем один. Никому не нужный, никому неинтересный… Предоставленный своим мыслям он раз за разом прокручивал в голове свою жизнь. Каждый день, который помнил, каждое решние, которое принял.
И всё больше и больше он понимал, что ошибался постоянно. По-настоящему хорошие решения обычно принимал не он, их принимали за него. Он потерял соратников и друзей, приятелей и знакомых. Дети и жена отвернулись от него… Но первопричиной всего этого был он сам!
— Потому что я сам себе не нужен, — прошептал он, отправляя из зажатого между ног болтомёта очередь болтов себе в голову.
Так закончилась жизнь бравого гвардейца погибшего узла Эйрикс. Возможно, в будущей жизни всё у него сложится лучше. Возможно… Но это будет другая жизнь, и другой человек.
Тион умер в тот момент, когда погиб Эйрикс и его семья. И, как показала его жизнь, ничто не могло этого исправить, каким бы бравым воином он не казался со стороны. Он умер в тот день, но опоздал на свою смерть. И весь остаток его жизни был попыткой настигнуть то, что он пропустил. И, возможно, смерть была для него лучшим выходом из положения?
Тишина Священной Пирамиды прерывалась тихими ругательствами и шуршанием. В этой кромешной тьме, в которой, казалось, отродясь не было света, всё-таки была жизнь. И эта жизнь сейчас пыталась понять, что происходит.
— Ничего не работает… Ни навыки, ни конструкты… — проговорили низким голосом.
— Конечно, не работает! Придурок! Это мир Порядка, мать его! — ответили ему другой голос, более истеричный и высокий. — У тебя спички или зажигалка есть?
— Спички? Зажигалка? — глубокий голос был полон удивления. — Это что вообще?
— Это то, что, мать твою, даёт огонь! А огонь — это свет! А мне, мать твою, нужен свет! Прямо вот сейчас нужен, мать твою! — зашёлся истерикой собеседник. — У меня руки, мать твою, связаны!
— Да там обычный верёвки, — ответил низкий. — Напрягись и разорви их…
— Дядя, ты идиот? Это верёвки! — ответил истеричный. — Как я их разорву⁈
— Руками, — ответил низкий голос.
На какое-то время в темноте повисла тишина. Один из собеседников, видимо, всё ещё переживал о Надстройке Упорядоченного, второй думал о том, что его собеседник и в самом деле верит, что верёвки можно порвать руками.
— А ты что, освободился? — уточнил истеричный.
— Ну, да… Разорвал эту гниль и всё, — ответил ему обладатель глубокого голоса.
Снова повисла тишина. А потом в ней прозвучал тяжёлый вздох.
— Где ты там? Говори что-нибудь, чтобы я тебя нашёл и помог освободиться, — проговорил глубокий голос, полный вселенской тоски и разочарования.
— Я тут!.. Тут!.. Тра-ля-ля!.. Тут я… Да! Это я!.. Это ноги!
— Всё, нашёл! — оповестил глубокий голос, а потом напряжённо выдавил. — Сейча-а-а-а-ас!
В темноте раздался треск верёвок. А потом истеричный радостно сообщил:
— Свобода! Да!
— Да что ты радуешься-то? — удивился глубокий. — Подумаешь, верёвки порвал… Что без света делать будем?
— А я откуда знаю? Надо подумать! — отозвался истеричный.
В этот момент во Тьме что-то шевельнулось, будто сама ткань мироздания дёрнулась, но двое застрявших в Великой Пирамиде этого не увидели. Зато отлично увидели вывалившийся из ниоткуда амулет, сияющий призрачным светом. Амулет распространял вокруг чёрный дым, который делал темноту подземелья ещё более тёмной.
Два человека в удивлении уставились на появление амулета. Один из них — могучий мужчина средних лет, известный ранее, как Ф’дар — просто удивлённо наблюдал за происходящим. Он родился и вырос в Упорядоченном, и такие чудеса были для него в порядке вещей.
Второй — тёмноволосый, жилистый, обладавший болезненной бледностью кожи, ранее известный всем как хтоний Хан — наоборот, смотрел удивлённо. Но не потому, что не ожидал чудес в мире Порядка, а потому, что амулет был ему смутно знаком. Вот только попытки вспомнить, откуда, натыкались на туман в памяти.
Тем временем дым полностью скрыл амулет, вернув в подземелье первозданную темноту. А потом в тишине прозвучал деловой, но очень недовольный голос, отдававший какой-то инфернальной жутью.
— Нет, ну так дело не пойдёт.
Щелчок пальцев разорвал тишину, а, заодно, и темноту подземелья. Взвились огненные языки из каменного пола, разгоняя мрак. И оглядевшиеся Хан и Ф’дар с удивлением обнаружили себя в том самом зале, где оставил их Игорь Калинин.
Прямо перед ними, на деревянном стуле с резной спинкой, сидела фигура в чёрном балахоне, глядя из тени капюшона на двух человек, застывших перед ней в немом изумлении.
— Так-то лучше! — одобрила фигура. — Я исключительно по делу! Уважаемый Скас’сати иг Винтер, к вам это дело, само собой не относится. Вы довольно чётко выразили свою позицию по сотрудничеству с нами.
— Тьфу, мерзость! — отозвался ф’дар. — Сейчас-то тебя чего принесло?
Несмотря на заданный вопрос, он при этом внимательно оглядывался и нашёл то, что искал — обломок копья, которое сломал во время боя с Игорем.
— Как я и сказал, я не к вам, — ответила невозмутимо фигура в балахоне. — Просто вы рядом оказались.
Ф’дар пожал плечами и принялся отрывать от своего плаща полоски ткани, наматывая их на обломок древка. Зато Хан, стоявший ни жив не мёртв, принялся трястись. Он, наконец, вспомнил и амулет, и фигуру в балахоне. А ещё вспомнил, что расстался с этим существом весьма скандально… Скандально — со своей стороны.
Впрочем, Хан быстро придумал, как справиться со своим страхом. Он подменил его на агрессию и попытался наехать на балахона, чтобы сразу запугать и поставить на место.
— Э-э-э! Сёма, слышь! Ты как меня нашёл, ваще? — ляпнул первое, что пришло в голову Хан.
— Да, Хан! Я к вам! И, отвечая на ваш вопрос, скажу: мы всегда знаем, где находятся наши должники! — балахон качнул головой. — Вот, например, ты… Ты должен нам двадцать три души! И с учётом набежавших процентов — ещё одиннадцать душ, чтобы снять претензии по тому делу, с неудавшимся покушением на Игоря Калинина.
— Да вы сами провалили дело, когда оставили бро в живых! — возмутился Хан.
— Что? Обманули? — усмехнулся ф’дар. — Мой отец всегда говорил, что нормальные люди просят золото, а обманщики — души. Дурак, ты, Хан.
Сам древний правитель узла Священной Пирамиды времени даром не терял. Он обмотал конец обломанного древка тряпками, полил какой-то жидкостью из фляги, болтавшейся на поясе, а потом сунул импровизированный факел в один из языков пламени, освещавших подземелье.
— Да какого хрена⁈ — возмутился Хан. — Чё вы прицепились со своим долгом⁈
— Договор, Хан! — отрезал балахон. — Ты подписал этот договор сам!
— Я был в нетрезвом уме и нетвёрдой памяти! — попытался спасти свою душу Хан.
— Ты в принципе жил в этих двух состояниях! — отрезал балахон. — И, к слову, нам плевать… Двадцать три души — тело основного долга. И ещё одиннадцать душ — проценты. Ты готов отдать долг?
— Эй!.. Слышь! Ну где я тебе сейчас души-то найду! — сдулся Хан, став похожим на побидого жизнью наркомана, встретившего коллекторов. — Тут вон есть одна… Бери её.
— Взять душу уважаемого Скас’сати иг Винтер мы не можем, — отрезал балахон. — Без его согласия.
— Я против! — сразу же отрезал ф’дар.
— Значит, остаётся единственная душа, — кивнул балахон. — Душа, положенная нам по договору!
— Э! Э! Э! — Хан попятился. — Это, мать твою, моя душа!
— Да что там той души-то? — удивился балахон с весёлыми нотками в голосе. — Душа твоя — наша. В оплату долга и оказанной услуги! Взять!
Из языков пламени вырвались две чёрных, расплывчатых фигуры, лишь отдалённо напоминающих человека. Эти фигура метнулись к Хану, а тот только и мог орать, пытаясь увернуться от когтистых призрачных лап. Но ничего не помогало.
— Нет! Нет! Отпустите!!! Не имеете права!!! — требовал Хан, которому в этот самый момент его душа казалась величайшей ценностью, которая у него осталась.
Однако, фигуры крепко схватили Хана под руки, а потом метнулись обратно в пламя. Последний вопль Хана сотряс своды подземного зала Священной Пирамиды и утих. Только гудение пламени ещё нарушало тишину.
— Тело-то вам его зачем? — удивился ф’дар. — Только душа же нужна была…
— Если правильно отделить душу от тела, ну, чтобы в мучениях и с долгой агонией — пользы больше, — ответил балахон. — А у вас на его тело какие-то планы были?
— Не сказать, чтоб были… Но тут подземелье, — напомнил ф’дар. — Ни еды, ни воды… Мало ли, как жизнь повернётся.
— Запас мяса? — удивился балахон. — Мой вам совет, уважаемый Скас’сати иг Винтер, не хотите закончить, как Хан — не увлекайтесь каннибализмом. Ни в прямом, ни в переносном смысле! Всего хорошего!.. А, и да! Пламя своё я заберу, нечего им бесплатно пользоваться.
Балахон щёлкнул пальцами и в тот же миг пропало пламя и на полу, и на факеле, пропал стул и сам балахон. А потом растворился в воздухе призрачно сияющий амулет. Остался только ф’дар, с погасшим факелом в руке.
— Жадюги проклятые… — пробормотал он, но сдаваться не стал, обнаружив, что ткань на факеле всё ещё тлеет. — Ладно, пламя забрал, а угольки — остались. Я справлюсь.