— Оставьте в покое мою сумочку! И перестаньте целиться в меня из пистолета! Вы же все равно не будете стрелять!
— Ты уверена? — Мурашов поднял взгляд от содержимого моей сумочки и не мигая уставился на меня. — Интересно знать — почему?
— Ну… — я немного сбавила тон, — вы же нормальный человек. Что ж вы, убивать меня будете? За что? Да, я признаю, что я знаю Альбину и немного волнуюсь — не в ее привычках пропадать вот так, никого не предупредив. И я действительно хотела немного поспрашивать о ней, ну и что? Интервью с вами я сделала по-честному, и про серию статей тоже все серьезно. Разве вы не хотите стать положительным примером развития бизнеса в нашей губернии?
В конце я позволила голосу чуть-чуть дрогнуть, и Виталию Александровичу это явно понравилось. Пистолет он, впрочем, не опустил — похоже, держать меня на прицеле ему тоже понравилось.
— Скажу вам откровенно, меня это не слишком заботит. Реклама, создание привлекательного имиджа — это все, конечно, хорошо, но это не главное. В нужных кругах у меня и так репутация неплохая, а привлекать к себе излишнее внимание не всегда полезно.
— Не хотите статей, и не надо, — торопливо согласилась я. — И интервью тоже можно не печатать, я с нашим главным договорюсь, это не проблема. Зачем вы тогда соглашались, я не понимаю… впрочем, это не мое дело.
— Совершенно верно, не твое. Но если хочешь знать, я отвечу. Мне не нравится это нашествие журналистов — сначала Альбина, потом ты… что вы все ко мне лезете? Медом, что ли, намазано?
— Я уже объясняла…
— Слышали мы твои объяснения, — грубо перебил меня Никита, который, судя по кислому виду, не нашел в моей сумочке ничего интересного.
А чего он хотел? Я не новичок уже, ничего компрометирующего в местах, доступных для подобных типов, не держу. И удостоверение сотрудника «Шиповника», собираясь сюда, тоже выложила. Не то чтобы я предполагала оказаться в такой неприятной ситуации, но порядок есть порядок. Если сегодня я — журналистка из «Воскресного бульвара», то ни единой не соответствующей этому образу вещички у меня в сумочке не будет! Ободренная этими мыслями, я снова задрала подбородок.
— Не хамите, пожалуйста. И вообще, долго вы собираетесь меня здесь держать? Давайте разойдемся мирно. Я ничего не пишу и не печатаю о фирме «Хит сезона» и вообще забываю о том, что была здесь. А вы…
— Перестань говорить глупости. — Теперь меня перебил Мурашов. — Никто тебя отсюда не выпустит. И ты ничего не напишешь обо мне и моей фирме просто потому, что тихо исчезнешь.
— Но сначала ты расскажешь нам все: про Альбину, про себя и про ваши планы, — добавил Никита.
— Извините, но это вы говорите глупости, — резко ответила я. — Тихое исчезновение невозможно, меня будут искать. И поверьте мне, это будет довольно шумно.
— Ой, как страшно, — лениво улыбнулся Никита. — И на кого ты, детка, надеешься? На того детектива, что твою подружку искал? Зря. Один раз мы ему голову заморочили, и второй не сложнее будет. Покажем ему запись, как ты через проходную вышла, предъявим свидетелей, которые видели, в какую сторону ты ушла и на какой автобус села.
— Вы, что ли, будете этими свидетелями? — Боюсь, что мои слова прозвучали грубовато. Понимаете, я начала немного нервничать — уж слишком уверены в себе были противники, слишком серьезно они были настроены на то, чтобы избавиться от меня. Конечно, Гошку, когда он начнет меня искать, им заморочить не удастся, на это они зря рассчитывают. Напарник разгромит эту лавочку в два счета… вот только как бы для меня это не было поздно. Нет, надо выбираться отсюда, и выбираться быстро!
— Виталию Александровичу это не по чину — свидетелем выступать. — Никита продолжал улыбаться. — Я — да, я засвидетельствую, что лично тебя до выхода проводил. И Зоя это подтвердит, она не откажется. А вот то, как мы тебя через черный ход… — Он неожиданно прервался и повернулся к директору: — Или здесь с ней поговорим?
— Нет, — покачал головой Виталий Александрович и наконец убрал пистолет в стол. — Давай ко мне, как в прошлый раз.
Очень хорошо. Я незаметно напряглась в кресле… сейчас… эх, был бы Никита хоть чуть-чуть поближе…
— Это верно. По проторенной дорожке — оно всегда лучше, — согласился Никита и сделал шаг ко мне.
Все! Лучшей позиции для начала активных действий у меня не будет. Я, не вставая, резко опрокинулась вбок вместе со стулом и сбила Никиту с ног. Тут же кувырком перекатилась в сторону, приподнялась на одно колено и, успев немного удивиться, почему опытный безопасник даже не пытается блокировать мой удар, замахнулась, чтобы дотянуться ребром ладони до его шеи. Через мгновение я поняла причину такой беспечности противника: Никита хлопнул меня по ноге, и крохотный шприц-ампула, зажатый у него между пальцами, легко пробил мою кожу. Понятия не имею, что там была за дрянь, но подействовала она мгновенно: я вдруг потеряла способность дышать, а мышцы мои превратились в кисель. Не завершив намеченного удара, я мешком свалилась на пол. Сквозь наплывающий туман я еще видела, как Никита поднялся на ноги, услышала негромкое, но полное ненависти «Сука!» и почувствовала сильный удар ногой по ребрам. Потом коричневый тупоносый ботинок приблизился к моему лицу, медленно и неотвратимо… я попыталась закричать, но не смогла выдавить из парализованного горла даже слабого писка. Туман перед глазами и в голове сгустился и смягчил боль. Я даже не поняла, куда попал Никита: по щеке, по скуле, по виску? И последняя мысль, которая всплыла, прежде чем я окончательно потеряла сознание: «Нет, меня не убьют. Им же надо допросить меня, выяснить, что я успела узнать про Альбину… они не убьют меня сейчас».
Они меня не убили. Это была первая мысль. Я не помнила, кто это — они, не понимала, что произошло, не знала, где я, и слабо представляла, кто, собственно, я такая. Но я была жива — вот оно, счастье! А с остальным — с остальным разберемся. Постепенно. Постепенно — не потому, что мне некуда торопиться. Я еще не слишком хорошо соображаю, но подозреваю, что некоторая, скажем так, шустрость была бы сейчас вполне уместна, но — увы! Я слишком плохо себя чувствую, даже просто открыть глаза для меня непосильная задача. Поэтому не надо дергаться, надо лежать тихо и ждать, когда вернутся силы и прояснится сознание.
Сквозь шум в ушах начали пробиваться какие-то звуки, кажется, рядом со мной разговаривают… точно, разговаривают двое мужчин. Кто это, интересно? Поскольку они не пытаются мне помочь, это явно не друзья… и голоса какие неприятные!
— Когда она очухается?
Интересно, эту интонацию я где-то уже слышала. Что же мы, с этим типом знакомы? Не помню. Но негодяй, однозначно.
— Еще минут через двадцать, не раньше. Я ей от души вкатил, полный шприц.
Ага, вот, значит, кто ответствен за мое плачевное состояние. Тоже негодяй. Причем еще больший негодяй, чем первый, — первый мне хоть всякую дрянь не колол. А этот в честном бою не сумел меня одолеть, так воспользовался запрещенным приемом… Подождите, что значит — в честном бою? Я чем, вообще, занимаюсь? Какая такая профессия предусматривает драку (честную или не честную, это уже детали) между девушкой и мужчиной?
— Все-таки надо выяснить, кто она такая, — продолжил второй негодяй. — Не журналистка, ясно, и подготовка у нее точно есть.
— Скажи еще, что она из спецназа, — коротко хохотнул первый.
— Не, не похоже. У них школа другая.
— Ладно тебе, школа. Просто жить хочет девчонка, вот и дергалась, как могла.
— Та, Альбина, тоже жить хотела. И руками-ногами тоже махать пыталась, только без толку. А эта… она ведь меня с ног свалила. Нет, школа у нее есть, это точно.
— Ладно, что сейчас гадать. Через час она сама нам все расскажет.
— Почему только через час? Ее уже через полчаса можно начинать трясти.
— Костолом ты, Никитушка, — снова засмеялся первый. — Костолом — и ничего больше. Психологию человеческую ни во что не ставишь. А ты подумай: придет девчонка в себя, оглядится вокруг и что почувствует? Правильно, панику и ужас. А рядом никого нет, никто не приходит и не приходит… Да когда она нас увидит, она счастлива будет нам все рассказать! Так что пусть барышня тут доспевает, а мы пойдем пока отдохнем, на мягком диванчике посидим, коньячком побалуемся.
— Вы хозяин, — судя по тону, второй негодяй остался при своем мнении, — вам виднее. По-моему, пара хороших зуботычин — и никакой психологии уже не нужно.
Легкий звук шагов, скрип закрывающейся двери и тишина. Похоже, я осталась одна. Надо бы проверить, но сил пока не хватает. Я лежу, распластавшись, словно лягушка, на холодном полу — хорошо хоть, начинаю понемногу руки-ноги чувствовать. Я попробовала шевельнуть пальцами — нет, это слишком тяжелая работа. Приподнять веки тоже не получилось. Ладно, с двигательной активностью повременим, попробуем разобраться с той массой информации, которая на меня свалилась.
Я не журналистка — это раз. По крайней мере, захватившие меня негодяи в этом уверены. И я, по их же словам, не из спецназа. Признаюсь, это меня не удивляет: как-то не чувствую я себя спецназовцем… спецназов-кой… в общем, вы поняли. Хотя было сказано, что подготовка у меня есть. Какая, интересно, подготовка? А еще — школа другая. Вот со школой уже что-то связано, школа — это уже теплее, это вам не спецназ… ну конечно же школа! Я же учитель, учитель математики в старших классах! Ф-фу, как приятно вспомнить, кто ты есть! Хотя это мало что объясняет. Зачем учителю математики драться с какими-то посторонними мужиками? И что они собираются у меня через час спрашивать? И кто такая Альбина?
А главное, кто они сами такие? Я что, с ума сошла, с такими типами знакомство водить? Даже не могу сказать, кто мне более отвратителен — первый, психолог доморощенный, или второй, костолом-фармацевт! Каким довольным тоном он заявил: «Я ей полный шприц вкатил»! Ничего, вот доберется до него Гошка, он ему покажет, как накачивать беззащитных девушек всякой дрянью… Стоп! А кто такой Гошка? Не помню. Но уверена, что на его помощь и защиту я могу рассчитывать. На него и на Кириллова… А кто такой Кириллов? С ним связано что-то очень важное для меня, но я не могу вспомнить, что именно! Ладно, маленький шажок к восстановлению собственной личности я сделала, вспомнила Гошку и Кириллова… условно вспомнила. А кого я еще могу вспомнить? Разумеется, Александра Сергеевича! Господи, это еще кто такой? Не великий же Пушкин, солнце русской поэзии, — с чего вдруг мне о нем думать? С Александром Сергеевичем мы наверняка часто видимся, вот только по какому поводу? И почему Гошка — это Гошка, Кириллов — Витька (еще и имя вспомнила, очень хорошо!), но Александра Сергеевича назвать Сашкой — язык не поворачивается!