— Она пропала, — быстро ответила я. — Я знаю, что она устроилась в «Хит сезона», чтобы написать убойный материал. Она была уверена, что сумеет раскопать что-нибудь такое… она хотела уехать в Москву…
— Не о том говоришь, — нахмурился Виталий Александрович, и рука Никиты потянулась к стене. Он словно выбирал, что ему взять: плеть-семихвостку или железный крюк на деревянной ручке. — Зачем ты ее искала?
— Так ведь пропал же человек. — Я сглотнула. — А в милиции не захотели…
— И ты пошла в детективное агентство?
— А? — Тут мой прокол, ответ на этот вопрос я обязана была подготовить заранее. Гошка там работал открыто, как детектив от «Шиповника», но кто его нанял? Я? Получается, что так, иначе слишком много народу одновременно заинтересовалось пропавшей журналисткой. Или прикинуться полной идиоткой? Мало ли кто еще мог начать искать Альбину… — В какое детективное агентство?
Я же говорю, это мой прокол! Надо было не возиться с отмычкой, а заранее проиграть в уме всю беседу и продумать линию поведения. А теперь, принимая решение в суете, я ошиблась! Никита снял со стены плеть и повернулся к нам.
— Зря время теряем, Виталий Александрович. Сами видите, по-хорошему мы от нее ничего не добьемся. — Он выразительно похлопал рукояткой плетки по ладони. — Так и будет дурочку валять.
— Подожди, — остановил его Мурашов, — она просто не поняла еще, на что подписывается. Видишь ли, девочка, ты влезла в дела очень серьезных людей, а в такие игры женщинам и детям играть не рекомендуется. Альбина, если бы смогла, тебе это подтвердила бы.
— Если бы смогла… — Я облизнула вдруг пересохшие губы. — Вы ее убили?
— Нет. — Мне показалось, что я расслышала в его голосе оттенок сожаления. — Сначала я вообще хотел договориться с ней по-хорошему, но Альбина проявила совершенно неразумное упрямство. Пришлось привезти ее сюда, и Никита продолжил разговор с помощью, — Виталий Александрович неопределенно махнул рукой в сторону стены — выставки пыточных инструментов, — некоторых технических средств. И такая неприятность: у нее оказалось слабое сердце. А на вид здоровая была, кровь с молоком…
— Вы ее пытали?
— Ой, вот только не надо смотреть на меня такими глазами, словно я дьявол во плоти! Я вообще в этой истории жертва. Твоя подружка меня шантажировала самым подлым образом. Я ее взял на работу, платил неплохую, да-да, очень неплохую зарплату, а как она меня отблагодарила? Не столько работала, сколько шпионила. Девочка, надо признать, оказалась весьма ловкой и сумела добыть достаточно важную информацию. Если бы она ее передала заинтересованным людям, у меня были бы серьезные неприятности.
— Вы имеете в виду налоговую инспекцию? — Меня совершенно не интересовало, каких неприятностей опасался Мурашов. Но пока он разговаривал — время шло, время, которое было необходимо Гошке, чтобы добраться сюда. — У вас слишком большие левые доходы?
— Считаешь себя очень догадливой? — усмехнулся Виталий Александрович. — Да, мы печатаем много неучтенных дисков, ты даже не можешь себе представить, как много, просто фантазии не хватит. Но ради бога, при чем здесь налоговая инспекция? Думаешь, я боюсь этих шавок? Нет, милочка, есть гораздо более серьезные люди, вот их я, скажем так, опасаюсь. И твоя подружка могла устроить мне очень большие неприятности, она это хорошо понимала. Поэтому и решилась, дурочка, на шантаж. Зря она это придумала, жаль, что не случился рядом умный человек, который посоветовал бы ей не играть в эти игры. И то, что тебя никто не удержал, тоже жаль. Ты симпатичная девушка… была.
— А что вы со мной так разговариваете? — Я пыталась сообразить, далеко ли еще Гошка, поэтому снова допустила ошибку, позволила себе обидеться на откровенную угрозу. Напрасно я это сделала, мне вовсе не нужно подталкивать его к активным действиям, пусть лучше продолжает разговаривать. — У меня сердце крепкое.
— Нашла чему радоваться. Просто дольше промучаешься, вот и все. И если ты думаешь, что кто-нибудь явится тебя спасать, то зря. Не надейся. Мы сейчас, чтобы ты знала, в подвале моего загородного дома. Как бы громко ты ни орала, никто не услышит. Так что морская пехота не появится. И из этого подвала ты уже не выйдешь, не надейся.
— Останусь здесь навсегда? — неожиданно охрипнув, каркнула я.
— Зачем же? Мы тебя вынесем и прикопаем рядом с Альбиной. Возможно, я даже не поленюсь и на твоей могилке тоже посажу розовый куст. Но выбор у тебя есть: или ты сразу расскажешь все, что меня интересует, или… пойми, ты все равно мне все расскажешь, только перед этим тебе будет очень больно.
— Вы уверены? — Ох, что-то у меня совсем не получается держать интонацию! И если Гошка не появится в самое ближайшее время, у меня могут начаться настоящие неприятности!
— Уверен. Альбина тоже храбрилась сначала. — Он вдруг ухмыльнулся, достал из кармана пиджака флешку и показал мне. — Вот, смотри. За это твоя подружка хотела получить с меня пятьсот тысяч долларов.
— Эта флешка стоит пятьсот тысяч?
— Можешь не сомневаться, стоит. И больше стоит. Только зачем же платить? Похоронить дешевле. И никто ничего не узнает.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Видишь ли, девочка…
Никита довольно громко кашлянул, и Мурашов взглянул на него с легким неудовольствием.
— Хочешь сказать, что я слишком много болтаю? Ты прав, я действительно люблю поговорить. Но это не страшно, поскольку девчонка отсюда уже не выйдет. Видишь ли, дорогая, — он снова сосредоточился на мне, — сейчас я могу рассказать тебе все: и про Альбину, и про наши дела на фирме. Это не имеет никакого значения, потому что полученной информацией ты сможешь поделиться только со святым Петром. Хотя Никита прав, пора бы и тебе поговорить немного. Так кто ты такая? И что ты хочешь?
Я сделала глубокий вдох, потом медленный выдох.
— Я журналистка, работаю в еженедельнике «Воскресный бульвар». Я всего лишь хотела узнать, куда пропала Альбина Сторожева и почему. И честное слово, на подобный экстрим не рассчитывала. Так же, как Альбина. Она тоже не думала, что расплатится жизнью за ваши секреты. Не думала, что ее убьют.
— Я же сказал, мы ее не убивали! Она умерла сама… к сожалению.
— К сожалению? — не удержалась я.
— Да, именно, к сожалению. Она, видишь ли, многое не успела нам рассказать… вот о тебе, например. Если бы мы знали о твоем существовании, то были бы лучше готовы и смогли бы избавиться от тебя гораздо аккуратнее. А теперь наверняка за тобой еще кто-нибудь потянется. Может, скажешь, кого нам ждать, еще одну журналистку?
— Всю редакцию «Воскресного бульвара», в полном составе. — Увы, у меня уже не получалось контролировать интонации. И ни один разумный человек, который услышал бы меня сейчас, даже на секунду не усомнился бы: если я и имею отношение к журналистике, то самое отдаленное.
— Ну вот, опять на колу мочало, — огорчился Мурашов. — Никита же тебе объяснил, что в этой газетенке никто о тебе не слыхал. Нет, если хочешь корчить партизанку-подпольщицу, пожалуйста, будет тебе гестапо. — Он отошел в сторону и взмахнул рукой, словно давая сигнал. — Никита, объясни барышне.
Никита сделал шаг вперед, медленно, почти лениво поднял руку с плетью, но удар получился неожиданно хлесткий. Я взвизгнула.
Нелепый вопрос, но все-таки: вы когда-нибудь попадали под хороший, профессиональный удар плетью? Нет? И не советую. Поверьте мне на слово, это очень больно! Больно и унизительно. И молча сносить это издевательство я не собиралась.
— Псих ненормальный! — Это было начало. Гошины уроки даже вспоминать не потребовалось: слова выскакивали сами, выстраиваясь в нужном порядке.
Никита выслушал меня, как мне показалось, с интересом и даже с некоторым одобрением, а когда я замолчала, спросил:
— Кто ты такая?
— Журналистка! — зло рявкнула я. — Сто раз повторять надо, запомнить никак не можешь?
— Для журналистки ты слишком красиво говоришь, — ухмыльнулся он и снова поднял плеть. — Кто ты такая?
Я ответила еще одним коротким залпом. И метнулась в сторону, пытаясь увернуться. Знаете, это очень неудобно — уворачиваться от плетки, когда ты прикован к стене, пусть даже довольно длинными цепями. Впрочем, если их правильно использовать… я быстро намотала цепи на предплечья, крепко зажала толстые звенья в кулаках и натянула оставшуюся часть, выставив перед собой так, что следующий удар пришелся не на мое тело, а на бесчувственное железо.
— И слишком ты, для журналистки, шустрая. — Никита с явным удовольствием хлестнул меня по ногам, защищенным только тонкими колготками.
Я снова заорала. Да что же это такое? Где Гошка?
Словно в ответ на мой вопль, за дверью что-то грохнуло, и Никита, уже замахнувшийся для следующего удара, замер и вопросительно уставился на Мурашова.
— В доме никого нет, — пожал плечами тот.
Никита помрачнел.
— Пойду посмотрю. — Он бросил плеть Мурашову и легко взбежал по лестнице.
Виталий Александрович секунду смотрел ему вслед, потом повернулся ко мне.
— А мы пока, пожалуй, продолжим. Кто ты такая?
— Ненормальный идиот! — прошипела я. Тратить на Мурашова отточенные периоды матерной классики я не посчитала нужным. Все равно оценить не сумеет. — Придурок плешивый! Альбина, на раз, тебя, со всеми твоими серыми схемами, на чистую воду вывела! А еще в генералы среднего бизнеса захотел, бездарность! Только и умеешь, что над связанными девчонками издеваться!
— Ах ты, сучка! — обиделся он. — Ну, сейчас ты у меня получишь! Сейчас я тебе покажу, что я умею!
С Никитой этот номер у меня не прошел бы, а Виталий Александрович повелся. Не ожидая сопротивления, взбешенный, он приблизился ко мне на два шага — ровно на те два лишних шага, которые позволили мне до него дотянуться. И когда Мурашов замахнулся, я снова зажала цепи в кулаках, резким рывком подтянулась на них, качнулась, оттолкнувшись от стены, и со всей силы врезала ногами. Удар получился хороший — я попала Мурашову в живот, и он, хрипло квакнув, отлетел почти к противоположной стене.