– Не надо так убиваться, дорогая! Побереги глаза! – сказала Антония, потрепав ее по плечу.
– И даже на супружеском ложе я все делаю, как он утверждает, не так. Ему не нравится мой горячий темперамент, он утверждает, что настоящая леди так себя с мужем не ведет…
Антония взорвалась, услышав этот крик души затравленной мужем-тираном женщины.
– Все, с меня довольно! – воскликнула она. – Твой супруг – подлец и негодяй! Если хочешь, можешь уже сегодня поселиться у нас.
Все присутствующие с облегчением вздохнули, иного ответа никто и не ожидал.
– Я готова разделить с ней свою комнату, – сказала Камилла Ховард и мягко улыбнулась Элис и Антонии. От внезапного прилива сильных чувств у нее даже увлажнились глаза.
Ужин прошел в оживленной атмосфере, новенькие обитательницы Пакстон-Хауса делились со старожилами впечатлениями о своей супружеской жизни. Потом Виктория порадовала подруг игрой на фортепиано. Элис спела мелодичный романс, а Молли и Гермиона исполнили дуэтом несколько разухабистых песенок из репертуара шансонеток.
Внезапно веселье было прервано вошедшим в гостиную дворецким.
– К вам посетительница, мадам, – с кислой миной сообщил он Антонии.
– Хоскинс, в столь поздний час я никого не принимаю, – наморщив лоб, ответила хозяйка дома.
Дворецкий хотел было что-то добавить, но дверь у него за спиной распахнулась, и в зал ворвалась полная дама с округлым лицом и печальными глазами. Она умоляюще протянула к Антонии руки и, закусив нижнюю губу, в отчаянии замотала головой.
– Это же Маргарет Эверстон! – прошептала тетушка Гермиона.
Все вдовы умолкли. Антония подошла к гостье, вывела ее на середину гостиной и с тревогой спросила:
– Что привело тебя к нам в такой поздний час?
– Я получила от вас письмо, и… – Маргарет осеклась и расплакалась.
Все приготовились слушать исповедь еще одной униженной и оскорбленной.
– Такого скупца, как Альберт Эверстон, – в сердцах воскликнула Маргарет, немного успокоившись, – еще не рождалось на белом свете. Из экономии он пишет письма на использованных конвертах. В церковь по воскресеньям не ходит, чтобы не делать пожертвований. И неделями не меняет нижнего белья, чтобы лишний раз не тратиться на прачечную.
По гостиной прокатился возмущенный ропот. Всем стало не до веселья. Каждая из вдов считала своим долгом выразить Маргарет сочувствие и попытаться ее утешить. В этот вечер в дом леди Пакстон пришла, ища пристанища, еще одна затравленная мужем женщина. И она, разумеется, тоже нашла там поддержку и убежище.
А в это же самое время мрачные Бертран Ховард и Бэзил Трублуд запивали постигшее их несчастье виски в баре клуба «Уайтс», усевшись за угловым столиком.
– Вот такие-то, брат, дела! – уныло изрек изрядно пьяный Бэзил, уставившись на свой бокал. – Взяла да ушла, не потрудившись даже предупредить меня заранее. Какая невоспитанность! Вот и женись после этого!.. Черкнула только записочку, дескать, она больше не может жить с занудой и придирой. Но ты ведь меня знаешь, Ховард, я просто люблю порядок. Разве я виноват, что она не переносит критики в свой адрес? Стоит мне сделать ей замечание, как у нее краснеют, словно клубника, глаза и нос. А когда она плачет, то вдобавок еще и начинает икать. Да только от одного этого сойдешь с ума!
– Ты прав, приятель! – согласился Ховард. – Моя жена тоже исчезла, якобы перебралась к своей подруге. Я, по правде говоря, даже не знал, что у нее есть друзья. Без нее в доме стало немного скучновато… Давай-ка выпьем еще по одной за настоящую мужскую дружбу!
Приятели опустошили бокалы и погрузились в задумчивое молчание. Наконец Трублуд жалобно произнес:
– Я не хотел тебе этого говорить, старина, но теперь признаюсь: я решил с ней развестись, она умудрилась сделать в короткой записке четыре орфографические ошибки.
– Я тоже пришел к выводу, что не стоит горевать. Пожалуй, нам с тобой даже повезло, приятель! От жен одни лишь хлопоты. Однако любопытно было бы узнать, куда она подевалась.
Кто-то окликнул его по имени, Ховард обернулся и увидел в дальнем конце бара Альберта Эверстона. Его побагровевшие лицо и шея наводили на мысль, что достопочтенный член парламента чем-то чрезвычайно взволнован. Подбежав к.столику, Альберт плюхнулся в кресло, молча наполнил бокал и залпом выпил изрядную порцию виски.
– Что с тобой, дорогой друг? – покосившись на него, спросил Трублуд.
– От меня ушла эта проклятая транжирка! – пробурчал Альберт. – Леди Растратчица исчезла!
– О ком ты говоришь? – переспросил Трублуд.
– О своей жене, разумеется! И вот что я нашел на столе, вернувшись домой к ужину! – Эверстон порылся в кармане и достал сложенный вчетверо листок. – Клянусь, она задумала уморить меня голодом! В отместку за то, что я не позволял ей сорить моими деньгами. Написала, что не может жить со скрягой, жалеющим деньги даже на новое белье и докторов. Ушла, оставив меня без ужина! Никакого почтения к супругу!
Он залпом осушил еще один бокал, опьянел и пробормотал, поудобнее устраиваясь в кресле:
– Слава Богу, что она прихватила с собой только свою одежду. Не взяла ничего моего, даже грелку, которую я ей подарил на Рождество. Я все проверил. Кстати, за эту грелку я выложил более девяти шиллингов!
– Просто какая-то эпидемия бегства жен! – заметил Ховард, обернувшись к Эверстону. – Интересно, куда же все они подевались?
– Моя-то вернулась к леди Пакстон, – раздраженно ответил Эверстон. – Об этом сказано в ее записке.
– Как? Неужели все они нашли у нее приют? – ахнул Ховард.
– Проклятая леди Защитница Брака! Сперва навязала нам своих подруг, а потом забрала! – прорычал Трублуд, багровея, как помидор.
Среди множества заголовков утренних газет, привлекших на другой день внимание читателей, как умных и эрудированных, так и не обладающих выдающимися интеллектуальными способностями, резко выделялась шапка в новом номере бульварного издания «Гафлингерс», сулившая продолжение увлекательной саги о пари между одиозным графом и скандально известной вдовой:
ЛЕДИ ПРИНУДИЛИ К МУЖСКОЙ РАБОТЕ!
Автор публикации утверждал, что изверг аристократ, скомпрометировавший еще совсем недавно почтенную леди Пакстон, не удовлетворился этим и продолжает унижать и терзать ее, не давая ей покоя ни дома, ни на улице. Теперь он требует от нее полного выполнения взятых на себя обязательств и принуждает делать унизительную и тяжелую мужскую работу.
Упрекнуть репортера в клевете было невозможно, информация, использованная им в статье, подтверждалась журналистами других газет и весьма уважаемыми гражданами, случайно очутившимися накануне возле «Эмпориума»: членом британского парламента, ответственным сотрудником Лондонского банка, а также другими добропорядочными горожанами. Все они стали свидетелями того, как эта почтенная вдова мыла витрины магазина, принадлежащего графу Ландону, едва не плача от изнеможения и стыда, но стойко терпя выпавшее на ее долю испытание.
Прочитав об этом в «Гафлингерс газетт», обитательницы дома леди Пакстон утратили дар речи и встретили вошедшую в то утро в столовую Антонию тягостным молчанием. Поймав на себе их встревоженные взгляды, она замерла, проверила, застегнуто ли на все пуговицы ее платье, поправила прическу и озабоченно спросила, что случилось.
– Как ты себя чувствуешь, душечка? – заботливо осведомилась тетушка Гермиона. – Вчера мне следовало бы остаться с тобой, я корю себя за свой поспешный отъезд. Но право же, я не предполагала, что все так скверно обернется!
– О чем вы говорите, тетя? – спросила Антония, подходя к буфету, чтобы налить себе чаю. Заметив на столе газету, она села и пробежала глазами заголовок. Глаза ее медленно полезли на лоб. Антония встряхнула головой и стала внимательно читать статейку. Лицо ее побледнело, губы задрожали, в груди вскипело негодование: возмутительный репортаж поверг ее в шок. Поборов потрясение, она воскликнула:
– Да как они посмели напечатать эту ложь? Здесь нет ни слова правды! Все факты искажены и неверно истолкованы! А кое-что автор вообще высосал из пальца!
– В самом деле? – вздохнув с облегчением, спросила Поллианна. Остальные сидевшие за столом заметно оживились.
– Разумеется, да! Неужели вы могли допустить, что Ремингтон способен на такой безжалостный и бессердечный поступок?
Выражение лиц вдов, которым адресовался этот вопрос, не оставляло сомнений, что именно так они и думают. Антония замолчала, сообразив, что она сама рассуждала подобным образом совсем недавно, точнее, вчера. Сейчас же ей хотелось услышать от общавшихся с графом вдов только хорошие отзывы о нем. Кому же еще, как не им, знать его подлинную сущность? Если даже они поверили лживой статейке, то чего же тогда ожидать от остальных читателей?
– Нужно признать, что Ремингтон Карр далеко не ангел, – промолвила она, взяв себя в руки. – Он высокомерен, хитер и порой бывает безжалостен. И тем не менее он не станет принуждать женщину к тяжелой работе, не имея на то серьезной причины.
Вдовы многозначительно переглянулись, но не решились задать какой-либо вопрос.
Мнение леди Пакстон о графе Ландоне, однако, расходилось с оценкой его поступков обитателями жилых апартаментов Букингемского дворца. Прочитав скандальный репортаж в утреннем выпуске газеты «Гафлингерс», королева пришла в ярость. Она вскочила со стула и громогласно воскликнула:
– Что? Он посмел сделать это?
Перепуганный секретарь поспешил ее успокоить, дабы предотвратить возможный приступ мигрени.
– Очевидно, граф потребовал у леди Пакстон выполнения всех взятых ею на себя в их злосчастном споре обязательств, – сказал он. – И предложил ей мужскую работу, видимо, далеко не легкую.
– Подлый мужлан! – пробурчала Виктория, глядя в окно, выходящее во внутренний двор, по которому сновали с озабоченным видом придворные. К большому разочарованию королевы, дерзкого графа среди них не оказалось, так что наказать ослушника немедленно не представлялось возможным. – Когда же он прекратит унижать и преследовать эту бедняжку и всех прочих подвижниц благородного дела защиты прав женщин! Похоже, он игнорирует наши пожелания относительно его скорейшего вступления в брак! – Округлое лицо королевы покраснело, как розовый гранат. – Ему лучше стать более осмотрительным, в противном случае не миновать виселицы… Слава Богу, в Англии пока еще достаточно веревок нужной длины.