— Наши души полны нетерпения, но самих нас мало, моя королева. Будут ли еще враги на нашем пути?
Опал еле сдержала смех.
— До утра — нет. Мои враги, знаешь ли, сейчас терпят некоторые трудности. Мамочка это видела, мамочка это знает.
Частичка разума Оро, все еще принадлежавшая ему и не подчиненная воле Опал, подумала: «Неподобающе для нее именовать себя нашей матерью. Она лишь насмехается над нами».
Но сила эльфийской гизы — оков — была настолько велика, что даже мятежная мысль причиняла Оро физическую боль.
Опал заметила, что он вздрогнул.
— О чем это ты думаешь, капитан? Не о мятеже, я надеюсь?
— Нет, моя королева, — сказал Оро. — Просто это слабое тело не способно сдерживать мою жажду крови.
Эта ложь стоила ему еще одного болевого укола, но он был к нему готов и стойко перенес его, не выдав себя.
Опал нахмурилась. У этого эльфа были свои убеждения, но неважно. Энергия Оро почти угасла. Берсеркеры едва протянут эту ночь, а потом откроется вторая печать — и начнется Эра Кобой.
— В таком случае, вперед, — бросила она. — Если хотите, можете поохотиться, но помните, что ваша истинная цель — охранять врата. Я сумела обезвредить людей на некоторое время, но с восходом солнца они восстанут и принесут разрушение всем нам подобным, — Опал решила говорить в стиле Берсеркеров, чтобы Оро все понял. — Их сердца холодны и они не ведают, что такое пощада, и беспощадной же волной они обрушатся на нас.
Этот стиль разговора, похоже, пришелся Оро по душе, и он удалился, собираясь на охоту.
Вся ситуация была, надо признать, просто идеальной. Берсеркеры будут охранять весь периметр, ошибочно веря в то, что мрачные врата куда-то действительно ведут. А позже они попросту растают в воздухе, перейдут к следующей жизни, не подозревая о том, какой геноцид они помогли организовать.
«Призраки — далеко не самые надежные свидетели на трибунале», — подумала Опал, злорадно ухмыляясь.
Но как бы ей ни было приятно восхвалять себя, перед ней была поставлена великая задача, требующая всего ее не менее великого интеллекта, и задачу эту следовало выполнить. Печать оставалась закрытой, и все, что могла сейчас сделать Опал — это продолжать излучать черную магию, пока та не поглотит ее физическое тело. Она уже чувствовала, как возникают волдыри на плечах. Магия вскоре покинет ее, причинив ей перед этим непоправимый ущерб.
Ее сила исцеляла волдыри, но это стоило магии, и они постоянно появлялись снова.
«Я вполне могла бы решить эту проблему, убив кого-нибудь», — обиженно подумала она, успокаивая себя словами, подбадривавшими ее в тюрьме:
— Очень скоро все люди будут мертвы, — сказала она, подражая вековому монотонному тону старого гуру. — И тогда Опал полюбят.
«И даже если не полюбят, то хотя бы все люди будут мертвы».
Оро поднялся по старинным ступенькам, с трудом переставляя маленькие ножки, а потом оббежал Врата Берсеркеров, вспоминая тот день, когда он помогал возводить эту башню. Конечно, тут была задействована куда более сильная магия, чем простая левитация строительных блоков. Бруин Фадда заставлял свою команду отдавать все силы этой печати. Большой круг колдунов, пропитывающих камень волшебными молниями…
«Тот, кто откроет эти Врата, получит куда больше, чем мы отдаем сейчас», — пообещал тогда Бруин. Он повторял свое обещания даже тогда, когда Оро и его воины лежали, умирающие. Бруин ошибался. Королева Опал быстро получило именно то, чего ожидала.
«Как она узнала?» — Оро грызло любопытство. «Я был почти уверен, что мы давно забыты этим миром».
Берсеркеры щетинились, стараясь показать как можно больше жестокости, злобы и желания навредить людям. Они пытались стоять смирно, когда Оро давал им указания, но это было очень проблематично, особенно для пиратов, которые едва могли удерживать свои ветхие кости в одном положении.
Оро встал на пенек, чтобы маленькое тело его хозяина было видно всем, и взмахнул рукой, призывая к тишине.
— Мои воители! — воскликнул он. Эхо его голоса разнеслось над рядами. — Наконец-то наш день пришел!
Ряды берсеркеров взорвались ликующими криками, свистом, лаем и всеми теми звуками, которые могли издавать одержимые воителями существа. Оро не смог спрятать гримасу. Это были уже не те воители, которых он помнил когда-то, которые сражались до конца и получали смертельные раны на холмах Тальтиу… но все же они оставались собой, и воля сражаться у них была, хотя о способностях к сражению нельзя было сказать того же. Именем Дану, в его рядах стояли лисы! Как может лиса орудовать мечом? Но лучше не говорить сейчас этого вслух — пусть дух его воинов будет крепок. Оро всегда гордился своим красноречием.
— Мы выпьем горечь нашего поражения и выплеснем ее на наших врагов! — воскликнул он на весь луг.
Его воители замычали, зарычали и всячески выразили свое рвение, за исключением одного.
— Прошу прощения, — сказал лейтенант Гобдо.
— Что? — спросил Оро.
Лейтенант, занявший тело второго вершка, изобразил озадаченность на своем тестообразном лице. По правде говоря, озадаченность в любых ее проявлениях была несвойственна для Гобдо. Обычно он не задавал лишних вопросов, предпочитая работать топором, а не языком. Вообще, Гобдо нравилось, когда имела место некоторая недосказанность.
— М-м, Оро, — сказал Гобдо, несколько удивленный словами, слетавшими с губ, — а что это, собственно, значит? «Выплеснем горечь нашего поражения на наших врагов»?
Этот вопрос поверг Оро в легкий ступор.
— Ну, это значит, что мы просто…
— …потому что, если вы не возражаете, слово «поражение» несколько неуместно в мотивационной речи, не так ли?
Теперь настала очередь Оро удивляться.
— Мотивационная? Неуместно? Что это все вообще значит?!
Гобдо посмотрел на капитана так, будто был готов расплакаться.
— Я не знаю, Капитан. Это все вершок. Он слишком силен.
— Соберись, Гобдо. Ты всегда ценил мою риторику!
— Я да, я ценил, Капитан. Но этот мальчишка отказывается сидеть тихо.
Оро решил воззвать к чувству долга Гобдо.
— Тебе выпала честь возглавлять поиски врагов. Беллико, возьми гончих, и этих пехотинцев тоже. Всем остальным окружить Врата. Королева Опал трудится над второй печатью. Все ясно?
— Да, Капитан! — прорычал Гобдо, потрясая кулаком. — Как прикажете!
Оро кивнул. Вот это уже было ближе к истине.
Гобдо, Беллико и охотничьи гончие Фаулов окружили разрушенный туннель. Беллико вполне неплохо себя чувствовала, так как именно она занимала тело Джульетты Дворецки. О лучшем вместилище она и не мечтала — великолепная физическая подготовка, совмещенная со знанием некоторых древних стилей борьбы, которыми теперь, благодаря воспоминаниям Джульетты, Беллико владела в совершенстве.
Беллико посмотрела на свое отражение в пиратском клинке и осталась вполне довольна увиденным.
«Не так уж и уродлива, как для вершка. Даже жаль, что моих жизненных сил хватит только на одну ночь. Быть может, если бы нас призвали после, скажем, пятидесяти лет заточения под землей, магия продержала бы нас живыми дольше, но сейчас наши души ослаблены временем. Заклинание не предназначено для того, чтобы держать нас на земле так долго».
В памяти Беллико всплыли картины, обрисовывавшие Опал в страшном свете, но ее предупреждали, что человеческое видение волшебного народца неправильно. И вершки настолько сильно ненавидели волшебных существ, что даже их воспоминания были искажены.
Пираты были куда менее рады занимаемым ими трупам, которые разваливались даже тогда, когда просто ходили.
— Мне стоит всей моей магии только лишь удерживать этот мешок из кожи на месте! — жаловался воитель по имени Сальтон Финнакр, который занял тело Евсевия Фаула, древнего пирата.
— У тебя, по крайней мере, есть ноги! — проворчал его товарищ Й’Хииз Нуньон, который ковылял на двух деревянных пнях. Как я смогу сделать свое фирменное «движение аскета» на этих штуках? Я же выгляжу как какой-нибудь напившийся в стельку гном!
Хуже всего было английским гончим, которые могли издавать только самые элементарные звуки своими голосовыми связками.
— Фаул, — пролаяла одна, хороша знакомая с запахом Артемиса. — Фаул. Фаул.
— Хороший песик, — сказал Гобдо, взъерошив загривок собаки маленькой рукой Майлза. Гончая явно не сочла это забавным, и укусила бы его, если бы Гобдо не был старшим офицером.
Гобдо окликнул своих солдат:
— Воины! Наши благородные братья, находящиеся внутри этих монстров, взяли след. Наша миссия — найти людей!
Никто не поинтересовался: «А что потом?». Все знали, что нужно делать с людьми, когда находишь их. Потому что если ты этого с ними не делаешь, то они делают это с тобой и со всеми представителями твоего вида, и даже со всеми теми, кому не посчастливилось как-то контактировать с твоим видом.
— А эльфийка? — спросила Беллико. — Что насчет нее?
— Эльфийка сделала свой выбор, — ответил Гобдо. — Если она отступит, мы оставим ей жизнь. Если же она останется с людьми, то станет одной из вершков для нас. На бровях Гобдо выступила капелька пота, хотя ночь была довольно холодной, и говорил он сквозь сжатые зубы, стараясь удержать рвущееся наружу сознание Майлза Фаула, которое пульсировало и бурлило в его голове, как будто бы у его мозга было расстройство желудка.
Гобдо сумел отвлечься от внутренней борьбы, когда английские пойнтеры высыпали из разрушенного туннеля и побежали к жилищу больших людей, которое, как хохолок, высилось на холме.
— А, — сказала Беллико, направляясь за собаками. — Люди скрылись в каменном храме.
Гобдо никак не смог удержать рвущиеся наружу слова:
— Он передает тебе, что это называется поместье. И что все девчонки глупые.
Артемис, Элфи и Дворецки ползли по туннелю, выйти из которого, как их уверял Мульч, они должны были прямо в винный погреб за стойкой с «Шато Марго» 1995 года.
Артемиса ужаснуло это откровение.