и время наступило для признания:
мне кажется, не всякий человек
вполне достоин этого названия.
«Душа моя, выйдя на вольный простор…»
Душа моя, выйдя на вольный простор,
из облачных выплыв навесов,
навряд ли услышишь ты ангельский хор,
скорее – хохочущих бесов.
«Мы женимся, воспитываем деток…»
Мы женимся, воспитываем деток,
заботимся о чести и приличии,
невидимые прутья наших клеток —
закон и разум, совесть и обычаи.
«Живёт наш мир дыханием талантов…»
Живёт наш мир дыханием талантов,
они – его опора и отрада,
других животворящих вариантов
уже Творцу придумывать не надо.
«Отдых мы отыскиваем сами…»
Отдых мы отыскиваем сами:
сон, гулянье, выпивка, игра…
Лично я могу сидеть часами
и совсем не думать ни хера.
«Творцу послал я извинения…»
Творцу послал я извинения:
мол, сознаю свою вину,
но на венец Его творения —
увы, нисколько не тяну.
«Я бегать уже вовсе не могу…»
Я бегать уже вовсе не могу —
колотится и колется под рёбрами;
а помнится, когда-то на бегу
мне даже сочинялось что-то бодрое.
«Души капризы и чудачества…»
Души капризы и чудачества
текут легко и прихотливо,
порой они такого качества,
что разум гасит их пугливо.
«Уже я не скачу судьбе навстречу…»
Уже я не скачу судьбе навстречу,
она давно осталась за плечами;
за всё, что дальше будет, каждый вечер
я виски пью, чтоб не было печали.
«Что будоражит ум усталый…»
Что будоражит ум усталый,
переживающий бессилие?
Поток мыслительности шалой,
которой в текстах – изобилие.
«Я расположен был ко благу…»
Я расположен был ко благу,
я был добра материал;
я полюбил хмельную влагу,
но благость я не потерял.
«Меняются эпохи, стили, моды…»
Меняются эпохи, стили, моды,
то мягче дух законности, то строже,
и только неизменно все народы
везде совокупляются похоже.
«От критиков живу я вдалеке…»
От критиков живу я вдалеке,
слова мои не трогают их души,
по вечной поплыву когда реке,
спохватятся они потоком чуши.
«Маячит юность в жутком отдалении…»
Маячит юность в жутком отдалении,
и зрелость уже очень далеко…
По счастью, в этом явном одряхлении
и курится, и пьётся мне легко.
«К исходу дня мне стало скучно…»
К исходу дня мне стало скучно,
всё было тускло и убого;
поскольку мыслю я научно,
то я себе налил немного.
«Очень искренне, прямо и грустно…»
Очень искренне, прямо и грустно
я скажу, опуская подробности,
что старение – это искусство:
и терпёжка нужна, и способности.
«Впервые замечено это не мной…»
Впервые замечено это не мной,
а главное – очень давно:
хорошие люди из жизни земной
уходят быстрей, чем гавно.
«Вопросы мои к Богу не просты…»
Вопросы мои к Богу не просты,
но даже не нуждаются в ответе:
как можно, чтобы столько сволоты
отменно процветали на планете?
«Теперь я дряхлый старожил…»
Теперь я дряхлый старожил,
я уплатил все взносы членские,
и вид моих ослабших жил
не привлекает взоры женские.
«Книги – замечательные дрожжи…»
Книги – замечательные дрожжи,
чтобы круче разуму расти,
позже разум чувствует, что вожжи
тоже говорят, куда брести.
«Уходит, а точней – ушло уже…»
Уходит, а точней – ушло уже,
оставив лёгкий шрам в районе сердца,
то счастье, когда можешь в неглиже
легко в любое зеркало смотреться.
«Повсюду, где вижу я рельсы…»
Повсюду, где вижу я рельсы,
что к разным ведут городам,
мои незаметные пейсы
мечтательно ёжатся там.
«Средь обольстительных сетей…»
Средь обольстительных сетей
в земных бесчисленных соблазнах
есть и зачатие детей,
весьма с родителями разных.
«Нет, не потому, что высох в быте…»
Нет, не потому, что высох в быте,
столько лиц забыл я и событий:
просто мне, признаться если честно,
было это всё не интересно.
«Сейчас я проживаю, понимая…»
Сейчас я проживаю, понимая
случившееся трезвой головой:
в России катастрофа мировая
стряслась во время Первой мировой.
«Хочется мне что-нибудь победное…»
Хочется мне что-нибудь победное
выдумать про канувшие годы,
но выходит вялая и бледная
жалоба на власти и невзгоды.
«Совсем с ума сошёл я, что ли?…»
Совсем с ума сошёл я, что ли?
Позор рассудку моему:
пишу стихи об алкоголе,
и нет, чтоб выпить самому.
«Дыхание душевного азарта…»
Дыхание душевного азарта
влечёт к себе незримую опеку,
влияя на размер земного фарта,
который выдаётся человеку.
«Радетели блага народного…»
Радетели блага народного,
певцы круговой добродетели
полны очень часто холодного
расчёта, чтоб люди заметили.
«Нынче я думал о мыслях моих…»
Нынче я думал о мыслях моих,
вовсе не рад их нашествию:
то столь убоги, что стыдно за них,
то их предвестия – к бедствию.
«Я бережно любовь мою храню…»
Я бережно любовь мою храню
ко времени, когда мужал мой разум,
но думаю: зачем тогда херню
я всякую плести не бросил сразу?
«У дьявола полным-полно обличий…»
У дьявола полным-полно обличий,
пластична его подлая природа:
умелец соблюдения приличий,
бывает он любимцем у народа.
«Не был никогда я деловит…»
Не был никогда я деловит,
но подобно всем в немом испуге,
я всегда умело делал вид,
что верчусь в доставшемся мне круге.
«Праздники меньше люблю я, чем будни,…»
Праздники меньше люблю я, чем будни, —
очень стандартны они,
пьянки по праздникам сильно занудней
выпивок в будние дни.
«Я живу не скучно и не бедно…»
Я живу не скучно и не бедно,
только мысли грустные ползут;
думать вообще довольно вредно,
это тяжелей, чем кожный зуд.
«В доме – тишь, а нервы – в напряжении…»
В доме – тишь, а нервы – в напряжении,
от малейших вздрагиваю звуков;
что тут говорить об уважении
видящих меня порою внуков.
«Ничуть былое не охаяв…»
Ничуть былое не охаяв,
Россию вижу как музей —
страну всесильных вертухаев
и рано у́мерших друзей.
«Времени поток бесповоротно…»
Времени поток бесповоротно
и весьма стремительно течёт;
даже затворился если плотно,
щёлкает годов незримый счёт.
«Жёлтыми шурша сухими листьями…»
Жёлтыми шурша сухими листьями,
чувствуя усталость в утлом теле,
я иду и думаю об истине.
Ибо её нет на самом деле.
«Я на дворе курю – охота…»
Я на дворе курю – охота
побыть вдали от суеты;
приветы птичьего помёта
ко мне слетают с высоты.