он издаёт иные звуки.
«Не сволочи боюсь я вездесущей…»
Не сволочи боюсь я вездесущей,
а то, что наблюдаю с неких пор:
меня страшит естественно текущий,
но противоестественный отбор.
«Я внукам выпить наливал…»
Я внукам выпить наливал,
я пережил тюрьму;
когда придёт девятый вал,
я улыбнусь ему.
«Ничуть не хочу себя ранить…»
Ничуть не хочу себя ранить,
но выскажусь честно и мрачно:
попытки меня оболванить
обычно кончались удачно.
«От работы теперь я свободен…»
От работы теперь я свободен,
больше к ней не вернусь никогда;
впрочем, издавна я непригоден
вообще для любого труда.
«Создатель наш, весьма искусный повар…»
Создатель наш, весьма искусный повар,
мешает нас в огромном котелке,
и слышится везде еврейский говор
теперь уже на русском языке.
«Я много лет с людьми общаюсь…»
Я много лет с людьми общаюсь,
мне дух общения привычен,
но я уже не обольщаюсь,
когда мне кто-то симпатичен.
«Забавно мне, что созерцание…»
Забавно мне, что созерцание —
видна быть может чепуха,
в душе моей родит мерцание,
а вслед – явление стиха.
«Кино это смотрю, вполне освоясь;…»
Кино это смотрю, вполне освоясь;
что думаю о нём, давно сказал;
за внуков только очень беспокоюсь —
они вот-вот заполнят этот зал.
«Всё, что весь век я рифмовал…»
Всё, что весь век я рифмовал
в терзаниях густых,
уйдёт со временем в подвал
библиотек пустых.
«История рисует свой пунктир…»
История рисует свой пунктир,
а мне милей домашняя нирвана:
с дивана моего я вижу мир
достаточно, чтоб я не встал с дивана.
«Все песни – по вложенным нотам…»
Все песни – по вложенным нотам,
какое ни дашь им название:
у тех, кто воспитан болотом —
болотного вида сознание.
«Когда-то я огнём пылал…»
Когда-то я огнём пылал,
верша лихие согрешения,
и на опасности я клал,
и на разумные решения.
Но время гасит.
«Снова светится луна в полумгле…»
Снова светится луна в полумгле,
всем живущим посылая привет;
столько видела она на земле,
что холодный излучается свет.
«Все беды, напасти и горести…»
Все беды, напасти и горести,
что в жизни случались не раз,
всегда остаются на совести
кого-то, никак не у нас.
«Мне кажется, что в пору увядания…»
Мне кажется, что в пору увядания,
когда тела безжалостно ветшают,
физические разные страдания
тоску воспоминаний утишают.
«Неумолимые события…»
Неумолимые события
я стариковским вижу взглядом
и не надеюсь на Спасителя,
а избавительница – рядом.
«Конечно, всё на свете относительно…»
Конечно, всё на свете относительно,
и греки это поняли давно,
но многое настолько омерзительно,
что брызжет очевидное гавно.
«Большие лжецы – это лица…»
Большие лжецы – это лица
с отменным и ясным умом,
в аду они будут вариться
в котлах не с водой, а с дерьмом.
«О смысле жизни разум мой…»
О смысле жизни разум мой
мечтал, найти желая вожжи;
что смысл жизни – в ней самой,
я догадался много позже.
«Советская держава так распалась…»
Советская держава так распалась,
что жителям её на удивление
от колосса остался только фаллос,
и нынче он херачит население.
«Стихи нам не даются задарма…»
Стихи нам не даются задарма:
на ловлю ускользающего слова,
на тяжкие метания ума
мы тратим уйму времени земного.
«Такие тайны и загадки…»
Такие тайны и загадки
гнездятся в дебрях мироздания,
что никогда не хватит хватки
у рьяных рыцарей познания.
«Я много книг ещё прочту…»
Я много книг ещё прочту,
а будучи уже зарытым,
я воплощу свою мечту —
меня причислят к эрудитам.
«Давно ушли наставники мои…»
Давно ушли наставники мои,
я память благодарную храню,
и я, покуда длятся дни мои,
высокую их честь не уроню.
«Уже давно меня не будет…»
Уже давно меня не будет,
мой дух развеется в пространстве,
но собираясь выпить, люди
припомнят вслух стихи о пьянстве.
«Пиратом, гангстером, бандитом…»
Пиратом, гангстером, бандитом
я не был бы с моим характером,
но лучше сразу быть убитым,
чем если бы я стал бухгалтером.
«Мечта о великой империи…»
Мечта о великой империи,
где чуждым по духу – тюрьма,
описана многими перьями
и многих сводила с ума.
«Не был я распутен и порочен…»
Не был я распутен и порочен,
просто был гуляка, ибо молод,
дух мой был весьма убог, но прочен,
им тогда владели серп и молот.
«О жизни слабо я осведомлён…»
О жизни слабо я осведомлён —
читаю что-то, слышу от гостей,
поэтому я часто воспалён
бываю от ничтожных новостей.
«Как и скупцы при отчаянной скупости…»
Как и скупцы при отчаянной скупости
что-то способны дарить,
умные люди кошмарные глупости
могут порой говорить.
«А будучи отпетым эгоистом…»
А будучи отпетым эгоистом
и жить в большом довольстве озабочен,
я сделался заядлым оптимистом,
хотя внутри себя – мрачнее ночи.
«С годами торжествует естество…»
С годами торжествует естество,
и разум мой ослаб – какая жалость!
Наверно, мозговое вещество
усохло или просто рассосалось.
«Мне полностью явилась истинность…»
Мне полностью явилась истинность
того, что знает каждый дед:
большое счастье – независимость
на склоне тянущихся лет.
«Размышлением часто томим…»
Размышлением часто томим,
я не прячу лицо идиота;
очень мыслям мешает моим
то, что их уже высказал кто-то.
«Ещё живу по воле случая…»
Ещё живу по воле случая,
текут и множатся года,
меня хранит моя дремучая
косматой формы борода.
«В какой сезон мы взгляд ни бросим…»
В какой сезон мы взгляд ни бросим,
о каждом есть слова поэта:
поэты любят зиму, осень, весну и лето.
Вот мудозвоны!
«Прочёл я у кого-то из коллег…»
Прочёл я у кого-то из коллег,
и кажется, что узел этот вечен:
везде, где стал безбожен человек,
там делается Бог бесчеловечен.
«Все многоструйные потоки…»
Все многоструйные потоки
дипломатической слюны
никак не скажутся на сроке
внезапно вспыхнувшей войны.
«Развилки, повороты, перекрёстки…»
Развилки, повороты, перекрёстки
просчётами чреваты и ошибками,
поэтому богаты словом хлёстким
и долгими смущёнными улыбками.
«Я услышал от кого-то…»
Я услышал от кого-то,
восхитился тем, как точно,
что российское болото
вековечно, ибо прочно.