Мир переполнен злом и подлостью,
враньё течёт со всех сторон;
я только в том уверен полностью,
что доживу до похорон.
«Увы, увы, но счастье власти…»
Увы, увы, но счастье власти —
такая хворость бесподобная,
что в мире нету жарче страсти,
чем жажда власти низкопробная.
«Мне часто кажется, что хватит…»
Мне часто кажется, что хватит
стихи высиживать, как курица,
но рифма – кстати и некстати
опять мешает образумиться.
«Если баба достаточно женственна…»
Если баба достаточно женственна,
и к тому же уживчивый нрав,
то и ругань у бабы божественна,
а мужик виноват и неправ.
«Ушли великие поэты…»
Ушли великие поэты,
где к Богу ближе,
однако я их силуэты
всё время вижу.
«Ветры времени сдувают нас, как пыль…»
Ветры времени сдувают нас, как пыль,
унося её в пространства запредельные,
остаются как сомнительная быль
наши образы, скупые и поддельные.
«Меня обманывали часто…»
Меня обманывали часто.
Жулью простительны грехи,
поскольку есть такая каста —
не дураки, но лопухи.
«Теперь я мало озабочен…»
Теперь я мало озабочен —
и мне признать не стыдно это, —
что время в мире близко к ночи,
и нету признаков рассвета.
«Желание писать несу, как гирю…»
Желание писать несу, как гирю,
по счастью, есть коллеги по перу:
то мысли украду, то рифму стырю,
то строчку целиком легко сопру.
«По жизни я вполне ещё бреду…»
По жизни я вполне ещё бреду,
держа свою зажжённую свечу;
стишки я сочиняю на ходу,
поэтому всё время бормочу.
«Я не был ни учёный, ни герой…»
Я не был ни учёный, ни герой,
и не хрипел устало и натруженно,
свой бутерброд, намазанный икрой,
я утром ем нисколько не заслуженно.
«О старости не зря с тоской вздыхают…»
О старости не зря с тоской вздыхают:
не лёгок путь последний до погоста,
и все земные связи усыхают,
а жить с самим собой совсем не просто.
«Не тоскую я о юной поре…»
Не тоскую я о юной поре,
день сегодняшний ловлю я с поличным;
время подлое стоит на дворе.
А когда оно бывало приличным?
«Мотался я туда-сюда…»
Мотался я туда-сюда,
стихи сажал на длинной грядке…
Теперь седая борода
и сил ничтожные остатки.
«Мне хорошо на склоне дней…»
Мне хорошо на склоне дней,
вся жизнь – уже вчера;
мне от судьбы – спасибо ей —
не нужно ни хера.
«Среди повседневных некрупных забот…»
Среди повседневных некрупных забот
вертеться доводится мне,
и что человечество рядом живёт,
я помню уже не вполне.
«Легко писать печально и уныло…»
Легко писать печально и уныло
про то, что мир жесток и бестолков,
про то, что непременно ждёт могила,
особенно – лихих весельчаков.
«Я ни за что людей не порицаю…»
Я ни за что людей не порицаю,
чужие души – дикий тёмный лес,
я многое на свете отрицаю,
но ко всему питаю интерес.
«Долгое немое созерцание…»
Долгое немое созерцание —
вещи, человечества, события,
в нас родит ответное мерцание —
мысли, откровения, наития.
«Как будто это некое предательство…»
Как будто это некое предательство,
однако же бывает, что друзья
в такие попадают обстоятельства,
что им уже никак помочь нельзя.
«Стишки то завывал я, то гундосил…»
Стишки то завывал я, то гундосил,
они то завихрялись, то парили,
и зрители, в душе которых осень,
меня потом весьма благодарили.
«Струится время беспросветное…»
Струится время беспросветное,
и возникают мысли пошлые,
какое будущее светлое
нам улыбалось в годы прошлые.
«Когда кончается гипноз…»
Когда кончается гипноз —
порою только через годы —
больнее колется мороз
и ощутимее невзгоды.
«Всё время хочется прилечь…»
Всё время хочется прилечь.
Когда-то был ведь непоседа.
А заведёшь о чём-то речь,
и вдруг забыл, о чём беседа.
«В настроение придя философское…»
В настроение придя философское,
сразу вижу я предел разумению;
всё во мне теперь уже стариковское —
даже мысли о себе, к сожалению.
«Я наслаждаюсь – нет иного слова…»
Я наслаждаюсь – нет иного слова,
и я молчу – ни звука вопреки,
когда при мне серьёзно и сурово
дискуссию заводят мудаки.
«От жизни нет у нас охраны…»
От жизни нет у нас охраны,
да хоть и были бы врачи мы,
но время нам наносит раны,
которые неизлечимы.
«Горькое чувство меня прихватило…»
Горькое чувство меня прихватило —
грустно, что всё понапрасну,
только на небе не гаснут светила,
а на земле они гаснут.
«Мне нравилась черта моя…»
Мне нравилась черта моя:
ценя забаву предприятия,
про то любил поспорить я,
о чём был вовсе без понятия.
«Душе отрадно постоянство…»
Душе отрадно постоянство,
с которым исподволь маня,
зовёт нас ближе к ночи пьянство,
смывающее боли дня.
«Как хорошо, что время тянется…»
Как хорошо, что время тянется,
что длится гнусная эпоха,
как хорошо, что я не пьяница,
а просто старый выпивоха.
«Под вечер за щедрость Всевышнего…»
Под вечер за щедрость Всевышнего,
хотя ни о чём не прошу,
я выпью чего-нибудь лишнего,
а нужным потом закушу.
«А был бы талант, я писал бы романы…»
А был бы талант, я писал бы романы,
лихие творя пируэты,
но я, озарённый, как все графоманы,
нахально подался в поэты.
«Явился факт – печальный и обыденный…»
Явился факт – печальный и обыденный,
не стоит обижаться на природу,
но мельче стал колодец тот невидимый,
откуда черпал я живую воду.
«Не знаю ничего я многотрудней…»
Не знаю ничего я многотрудней,
чем точно ритуалы соблюдать:
я равно пью на праздники и в будни,
и ровная мне льётся благодать.
«Заметно увеличилось число…»
Заметно увеличилось число
умельцев, кто достоинство храня,
освоили лихое ремесло
крутого оголтелого вранья.
«Вечерних кинофильмов завсегдатаем…»
Вечерних кинофильмов завсегдатаем
являясь ежедневно и давно,
не пользуюсь я праздничными датами
и виски пью под каждое кино.
«Ещё не раз дадут мерзавцу премию…»
Ещё не раз дадут мерзавцу премию,
ещё не раз повеет благодать;
безумия большую эпидемию
мы тоже ещё можем ожидать.
«Когда пришла любовная пора…»
Когда пришла любовная пора,
то можно трактовать её по-разному,
любовь – это высокая игра,
лишающая нас остатков разума.
«Сумма знаний, дара и наития…»
Сумма знаний, дара и наития,
если их союз угоден Богу,
нам сулят великие открытия,
но улучшить нас они не смогут.