Карага с интересом наблюдал за ним. Он отдыхал, опершись на капот.
– Тебя в машину как – вперед ногами закидывать, или предпочитаешь головой? – спросил он.
Дюк взглянул на него, повернулся боком.
– В поясной сумке монтажный скальпель, – сказал он. – Я расстегну наручники, ты возьмешь скальпель и отцепишь позвоночник. Основное крепление на уровне седьмого позвонка.
– Давай, – согласился Карага, размял запястья и взял скальпель. – Полегче с моими ребрами, капитан, переломаешь… зачем так жать-то.
Дюк отодвинул разрядник.
– Тут три крепления, – сообщил Карага, – что крутить?
– Ты же меха! – не выдержал Дюк, – неужели ничего в технике не соображаешь?
– Я – нет, – отозвался Карага, – если только по мелочи. Нам это запрещено.
– Правда? – спросил Дюк и задумался. – Крути все три по очереди.
– Правда, – ответил Карага, протискивая лезвие скальпеля в узкую щель под полоской обнаженной кожи шеи. – Это метод контроля: мы все зависимы от биоинженеров.
Первое крепление отсоединилось легко. Карага порезался, отряхнул ладонь от крови и взялся за следующее.
– Вот ты задумался, – сказал он, проворачивая скальпель, – но зря. Ты не поймешь, капитан. Мы тебе враги, ты нам никто, ничего общего.
Крепление отскочило с щелчком, и Дюк наконец-то смог расправить плечи. Тускло отливающий серебром позвоночник опрокинулся назад и стал похож на хвост динозавра.
Отобрав у Караги скальпель, Дюк вывернулся и снял его окончательно.
– Не, экзоскелет вещь отличная, – бормотал Карага, забираясь в машину, – отличная, пока не сломается.
– Куда? – спросил Дюк, заводя мотор.
– На Китайскую.
В городе что-то назревало, но это чувствовали лишь бездомные, привыкшие к неожиданным нападениям. Они, бледные, как опарыши, первыми расползлись по норам и сбивались в кучи. Остальные жители вели обычную ночную жизнь: засыпали в кроватях, готовились к завтрашнему дню, а самые отчаянные гуляли по улицам в поисках знакомого торговца или проститутки, с которой можно было провести несколько часов, стесняясь и мучаясь от отвратительного чувства сексуального голода.
Их было мало: Дюк видел несколько почти бесплотных теней, моментально прячущихся от света фар. Карага не смотрел в окно. Он сосредоточенно уставился на приборную панель и затих не шевелясь.
Иногда Дюку казалось, что меха все-таки отключился, и тогда он легонько тыкал в него разрядником.
– Я тут, – раздраженно сказал Карага, когда это случилось в пятый раз, – энергии у меня в обрез…
– Китайская. Куда дальше?
– Вот дом, – кивком указал Карага. – Света нет. Может, спит… Дверь будем ломать.
– Не надо ломать дверь, – не согласился Дюк, остановил «Колосса» и вылез первым, а потом помог выбраться Караге, который потерял всю свою гибкость.
В подъезде тихо мигала лампа охранной сигнализации. Поискав и найдя камеры, Дюк перерезал провода монтажным скальпелем. Ему не хотелось, чтобы по вызову кого-то из жильцов привалил целый отряд и застал его сотрудничество с меха.
Пусть лучше жильцы думают, что камеры сломались, такое случалось часто, особенно в старых районах.
Темный прямоугольник запертой двери подсвечивался умиротворенным светом простого электронного замка.
Дюк пробежался пальцами по кнопкам набора, и дверь бесшумно отворилась.
– К этим замкам есть универсальный код, – пояснил он, входя в прихожую и включая свет.
Карага вошел следом и сразу устремился в комнату.
– Здесь живет террорист? – недоверчиво спросил Дюк, остановившись на пороге.
Комната напоминала гравюры с изображениями древних библиотек. Повсюду громоздились настоящие, бумажные, книги в разноцветных обложках и современные трактаты коллекционных серийных изданий. Эти были отпечатаны на полупластике и оснащены электронными закладками.
Запах пыли и клея. Книг не было только на маленьком клетчатом диванчике. Экран телевизора мерцал, на столике рядком высились пустые пивные бутылки.
Карага выдвинул ящики стола и принялся выбрасывать оттуда какие-то конверты, плоские фотоотпечатки и исписанные листы. Дюк подхватил фото, пригляделся.
– Он женщина, что ли?
– Кто женщина? – спросил Карага и круто обернулся. – Какая еще женщина?
Дюк показал фото. Карага долго смотрел на него, потом сказал:
– М-да, – и отвернулся.
Дюк положил фото на стол и распаковал хрустнувший конверт. Пробежал глазами по строчкам и сел на диванчик, решив дочитать до конца. Письмо его заинтересовало.
«Милый Джонни, – говорилось в письме, – мой долг, как матери, дать тебе последние наставления, поскольку обстоятельства вынуждают меня покинуть тебя, и не думаю, что ты сможешь винить меня в этом. Ты должен помнить, что я спасла тебе жизнь, перешагнув через принципы и веру в Бога. Я взяла на себя страшный грех, но не могла поступить иначе, потому что очень тебя люблю. Помни об этом и никогда не вини меня в произошедшем. Всегда думай о том, чего мне это стоило, и будь благодарен.
Я мало рассказывала тебе о твоем отце, потому что стыдно и больно вспоминать об ошибках молодости и о безрассудстве, с которым я относилась к своей жизни и жизни моего будущего ребенка. Я надеялась, что Бог простит, но каждое преступление против него должно быть наказано, и я с радостью принимаю это наказание.
Ты – расплата за мои грехи, и тебе передалась часть моей вины, и за это я прошу прощения.
Неси свой крест достойно, помни, что это справедливое и честное наказание, и гордись им.
Я вышла замуж за ужасного человека, но я любила его и всю себя отдала, чтобы сделать его другим. Я старалась открыть ему красоту и гармонию мира и преуспела в этом, порой казалось, что моя миссия выполнена. Каждый из нас имеет свою миссию в жизни, и моей, проваленной, был он, превращение его в открытое Богу существо, со смирением и радостью принимающее дары нашего Творца. Самый главный дар его – наше тело, человеческое тело, совершенное и наполненное душой.
Я не справилась с ним и не справилась со своей любовью. Он выбрал дьявольский путь превращения в механизм, погубив свою душу, меня и тебя. Твоя болезнь не была случайностью. Это расплата за мою слабость, за то, что я не смогла покинуть его сразу и надеялась.
Мне до сих пор страшно думать о том, что я позволила быть со мной не человеку, а техническому приспособлению.
Как видишь, я с тобой полностью откровенна и говорю вещи, которые мать не должна говорить своему ребенку.
Когда я узнала о твоей болезни, я увидела два пути: смириться и достойно встретить твою смерть; и второй, неправильный, путь. Я могла сохранить тебе жизнь, отняв твою душу, и материнское сердце не смогло противостоять соблазну.
Я не посмела отнять твою жизнь, но поняла, что должна наконец искупить все грехи, поэтому пусть мне и тяжело, и тяжело тебе, но я ухожу, отправляюсь во служение, а тебя прошу не вспоминать меня с обидой и злобой».
– От вас могут рождаться дети? – спросил Дюк, пытаясь снова свернуть конверт.
– Могут, – мрачно ответил Карага.
Он тоже что-то читал, держа развернутый листок в грязных обожженных пальцах.
– Не повезло им.
– После меха-истерии их всех выбили, – сказал Карага, – сатанинские отродья.
– Не всех, – поправил Дюк, – вот тут какая-то истеричка клянется, что оставила ребенку жизнь и поперлась замаливать грехи. Высоким слогом пишет. Сектантская промывка.
– Дура, – с чувством сказал Карага.
– Так где он? – спросил Дюк, поднимая глаза.
Карага промолчал. Среди малозначащих писем, записок и написанных от руки статеек околополитического содержания отыскался номер какого-то регистрационного свидетельства, выданного медицинской реконструкционной лабораторией «Брианна», и счет, списанный с кредитной карты Розы Доу. Судя по нему, Роза отдала лаборатории чудовищную сумму.
– Это все очень романтично, – сказал Дюк, – но где чертов террорист?
– Погоди судить, – вдруг ответил Карага и сел на стул.
Во всей его фигуре сказалось чудовищное напряжение. Раны почернели, запах гари и кислоты распространялся волнами, окровавленные руки лежали неподвижно.
Выглядел он так, будто вот-вот перестанет существовать и сосредоточился на секунде ускользавшего сознания.
Помрет, решил Дюк. Все, был меха и кончился. Хорошо, хоть успел помочь часть экипировки демонтировать.
– Не люблю я людей, – вяло сказал Карага, переворачивая еще одно фото, – что ж вам неймется? Ни себе, ни другим… Не понравился тебе, дурище, ребенок, так отдай его тем, у кого мозги в порядке. Знала же, сука, знала, где искать и как связаться… Нет, бросила. Бросила, а мне теперь ему голову отрывать…
Секунду он молчал, а потом вдруг рассмеялся:
– И что за фигня из этого получилась? Из дурищи и меха? Что, что?.. Террорист в пальто… Что и следовало ожидать.
Дюк настороженно молчал.
Карага повернулся к нему, решившись.
– Делать нечего, – решил он, – придется ловить. Я – не ты! Я ныть не буду. Я – армс. Мне приказ дали, и я его выполню. Лови, капитан.
Он пустил в сторону Дюка легкую фотокарточку, бабочкой порхнувшую на диванчик.
– Он?
– Он.
– Пошли, – сказал Карага, поднимаясь, – знаю я еще одно место, где можно концы поискать. Знаешь, что мы ищем? Братство Цепей. Слышал о таком?
– Секта.
– Секта. Блуждающий огонек, на одном месте не задерживаются, но тайное логово у них быть должно, и некоторые предположения у меня теперь есть…
– Подожди, – сказал Дюк, – я никуда не двинусь, пока не демонтирован экзоскелет. Ты его раздолбал, ты и займись. Носить тяжело.
С городом что-то случилось. Весь он был запружен голубоватыми огнями, словно глубокое море – светящимися рыбами. Огни медленно скользили по улицам, и в отдалении слышался грохот, жалобные крики и треск обрушивающихся зданий.
На Китайской улице все еще было тихо, но окна загорались одно за другим, и обеспокоенные люди высовывались, пытаясь понять, что происходит.