Теперь все неприятности позади. Регентом при маленьком императоре становится его мама. Папу теперь тоже никто не обидит. Антон Ульрих получает титул, ни много, ни мало, генералиссимуса. Это наивысший военный чин. Настолько высокий, что обладателей его в нашей истории было всего пять. Брауншвейгский принц встал в один ряд с воеводой Алексеем Шеиным, князем Александром Меньшиковым. В будущем в их число добавятся лишь Суворов и Сталин.
По одной из версий великая княгиня хотела этим титулом наградить за старания Миниха, но он отказался и предложил столь яркую награду отцу императора вручить.
Ну а сделавший большое и доброе дело для Анны Леопольдовны фельдмаршал Миних предпочел стать первым министром. Его супруга обрела статус первой дамы. Множество и других людей, поддержавших свержение Бирона, были облагодетельствованы деньгами, титулами.
Утром, после ареста Бирона возле Зимнего дворца собралась гвардия и пребывала там до 16:00, то есть да той поры, пока уже стемнело. Каждый батальон был приведен к новой присяге. Французский посол отмечал разницу эмоционального восприятия события. Когда провозглашали регентом Бирона, гвардейцы молчали и выражали сдержанную печаль. Теперь же перед дворцом они громко и радостно кричали, бросали вверх шапки.
Позитивно отреагировали и зарубежные партнеры, в частности, послы прусский и германский. Вероятно, верили в то, что смогут найти новые варианты выгодного сотрудничества при власти в России родственных им принцессе Мекленбургской и принце Брауншвейгском.
Ничего не забыли вроде? Как же! Ещё же Анну Иоанновну не похоронили. Тело, подвергшись необходимым в этих случаях для сохранности действиям, ждет, когда дойдут руки у наследников произвести церемонию прощания. Речь идет ведь не о нескольких днях или неделях. Усопшая в середине октября императрица была представлена для поклонения и прощания лишь 16 декабря[61]. В 17 часов того дня тело торжественно переложили в гроб на троне в фюнеральном зале. Рядом стоял десяток золоченых табуретов с императорскими регалиями, горели свечи, людей стали допускать ко гробу. Шли проститься целую неделю, пришлось дважды менять обивку крыльца за это время. Наконец, 23 декабря гроб вынесли из Летнего дворца и в сопровождении нескольких военных полков, придворных, чиновников, под музыку и колокольный звон траурная процессия направилась в Петропавловскую крепость. Еще три недели ежедневно читали Евангелие, молитвы, псалмы. Лишь 15 января 1741 года Анна Иоанновна была погребена. С момента её последнего вздоха прошло три месяца. Теперь точно всё. Глава прошлой императрицы окончена. Период правления Иоанна III.
Но когда правитель малолетний и беззащитный, то большое значение играет то, кому на попечение он отдан. Для его мамы не было более надежного человека, чем Юлиана Менгден. Потому Иван находился на её попечении. В её заботу входило контролировать, кто воспитывает, кто прислуживает малышу, – Юлиана Магнусовна лично проводила эту кадровую работу. Она же определяла, кому можно посещать ребенка. Чтобы контроль был полноценный и постоянный, её опочивальня была по соседству со спальней Ивана Антоновича. Комнаты были соединены общей дверью, в любое время могла Юлиана войти и проверить, как обстоят дела. Фрейлина отдавала себе отчет, что её судьба зависит целиком и полностью от здоровья и качества воспитания малыша. Потому и сделала так, чтобы здоровье и качество воспитание малыша зависели целиком и полностью от неё.
Чтобы сохранить следы своей значимости в деле воспитания, был даже написан портрет, который сегодня находится в Третьяковской галерее. Это парадное изображение говорит о многом.
Как вы, будучи художником, изобразили бы малолетнего императора и его воспитательницу? Логичным следовало бы продемонстрировать то, какой заботой и любовью окружен ребенок, ведь именно он заслуживает первоочередного внимания. Но на парадном портрете всё иначе. Несмотря на то, что Иван Антонович размещен ближе к центру да в ярком одеянии, он здесь не главная фигура, и неизвестный художник это многократно подчеркивает. Во-первых, император не взирает на нас с портрета, он несколько испуганно смотрит на Юлиану Магнусовну, а уж та зрит прямо нас. Как бы зритель не перемещался, от её взгляда никуда не уйти. Во-вторых, ребёнок не сидит у неё на коленях. Он помещен на некоей высокой тумбе, и именно Юлиана стоя у края, обеспечивает его безопасность. В-третьих, не за спинку или локоток придерживает фрейлина государя. Она с изящно отогнутым мизинцем полностью контролирует маленькую, но столь владетельную ручку. Правда левую. Но и тут интересная деталь. Мальчик в правой держит скипетр – символ власти, но отвел его куда-то далеко, от воспитательницы. И если не замахивается им на Юлиану, что тоже вполне читается, то уж точно старается припрятать подальше. Но никуда не спрячет. За символом власти следит черная собачка, которая хоть и лежит на коленях у ребенка, находится также под рукой госпожи Менгден. Это может быть не просто неизвестная собачонка. Известно, что от Анны Иоанновны осталась в наследство её любимица Цетринька, которой полагалось ежедневно по кружке сливочек. Эта питомица очень была достойна изображения на портрете императора, но тогда рука Менгден на ней – куда более символичный жест.
Изобразить такие детали случайно вряд ли возможно, скорее всего, это почти неприкрытая ирония художника, которая осталась незамеченной для изображенной дамы, так как при всей своей житейской хитрости, она не была человеком тонким и чувствительным.
Юлиана, подобно паучихе, ткала свою судьбу вокруг попавших в её сети регентши и маленького императора. Она знала, что для неё всегда найдется самый ценный ломоть с царского стола. Анна Леопольдовна не пожалеет ничего. Она даже разделит со своей подругой любовь всей своей жизни. Было решено, что два главных человека в жизни регента: Мориц Линар и Юлиана соединятся в законном браке. Но к этому вернемся чуть позднее.
А как себя чувствовал Иоанн Антонович? Был ли он здоровым и крепким малышом? Судя по всему, нет. Самый известный нам врач-политик того времени Иоганн Герман Лесток сообщал[62] французскому посланнику, что ребенок для своего возраста мал, но это еще полбеды, у него проявились признаки сужения нервов. Как один из вариантов заболевания можно предположить стеноз в одной из форм, так как сопутствующим симптомом названы проблемы с кишечником. Врач сообщал, что ребенок мучается запорами и никак не удается решить проблему с естественным отправлением организма. Лесток нагнетал тогда даже риск летального исхода императора при первом же серьезном заболевании. Учитывая, что этот доктор был соратником Елизаветы Петровны, а также тот факт, что Иван Антонович проживет еще много лет, причем в совершенно не стерильных условиях, следует предполагать, что он мог сгущать краски, говоря о неудовлетворительном физическом состоянии ребенка.
Разговоры о слабости Ивана VI распространялись и в обществе. Однажды запущенный информационный камень разросся до размеров настойчивых слухов о смерти государя. Это случилось в январе 1741 года, едва не приведя к фальстарту выход на авансцену Елизаветы, которая в это сообщение поверила и даже собирала своих сторонников для принятия решений о дальнейших действиях.
Надо отметить, что сама цесаревна регулярно посещала императора, играя роль заботливой и любящей тетушки, которая по факту оценивала обстановку, состояние Ивана и его окружение.
Ранняя смерть императора была бы ударом и для родителей не только в качестве семейной трагедии, но и в плане сохранения власти. Следовательно, нужно было обеспечить запас наследников для такого трагического случая. Потому ещё с осени 1740 года регент была уже вновь беременна от нелюбимого супруга. В июле 1741 на свет появилась девочка. Назвали Екатериной, в честь матери Анны Леопольдовны. Теперь уже поспокойнее.
Но Иван Антонович жил и даже словно становился крепче под пристальным вниманием кормилиц и двора. Помимо нянек и внимательных к его персоне гостей в окружении малыша было много птиц. При дворе их любили, и существовала даже специальная роль учителя для попугаев, правильные слова в их уста вкладывала мадам Верленд[63]. В комнате Ивана Антоновича жила канарейка, которая пела строго по часам, в определенное время. Также разместили там лучших соловьев, чтобы ребенок наслаждался звонкими голосами природы. У родителей тоже комнаты были полны различных пернатых. Мама выбрала себе пару попугаев, голубя египетского, скворцов. А у папы в комнате жили два снегиря, перепел и три чижа.
Пока ребенок растет и крепнет, нам надо обратить внимание на регента, его образ жизни и дела. Получив свободу и власть, Анна Леопольдовна проявила себя образцом неправильного поведения для матери малолетнего правителя. Свои слабости есть у каждого человека, но ответственность и чаяния, если не о благоденствии государства, так о сохранении чести и власти своего сына должны присутствовать у любого трезво мыслящего человека. Вспомним княгиню Ольгу, Елену Глинскую и на фоне этих персон устремим взгляд на нашу героиню.
Способствовавший приведению к регентству Анны Миних писал[64], что именно становление её правительницей обнаружили истинный характер. Главным качеством этой женщины отмечается лень. Она тяготилась работать с бумагами, сетовала, что желает, чтобы ее сын уже находился в том возрасте, что сам будет царствовать. Лень была не единственным недостатком Анны. Отмечается и её неряшливость, она совершенно не следила за своим видом и могла появиться в неподобающем виде на публике.
Хотя, к примеру, Манштейн говорил, что она хороша собой, прекрасно сложена, стройна, свободно говорила на нескольких языках.
А что же было ей по душе? Интересовали её игры в карты – в июне 1741 года специально для этих целей были изготовлены несколько ломберных столов[65], обитых золотом, позументом и газом с городками. Игры были частыми, сопровождали они практически любые собрания. Страстными игроками были и регент, и её супруг, и их окружение.
Интересные сведения об отношении к карточным играм XVIII века мы находим у Ю. М. Лотмана[66]. В те годы предельная упрощенность правил игры сводила к нулю вопрос карточного искусства. Так зачем играли? Искусство игры заменялось тогда «Случаем», где философия случайности тесно переплетается с мистикой, вторжением потусторонних сил в закономерный порядок. Роль случая подчеркивала роль непредсказуемых факторов, а также способность не терять головы и сохранять достоинство в сложных ситуациях: сражении, гибели. Хотелось бы спросить у этих великосветских игроков, которые вместо того, чтобы управлять государством испытывали удачу в карточной игре: «Вам мало случайных событий в вашей реальной жизни?». По всей видимости, да. Значит, будут вскоре новые. Научит ли их игра правильно поступать в непредвиденной ситуации? Однозначно, нет.
Любила Анна Леопольдовна веселья и отношения с дорогим сердцу графом Линаром. Его возвращению в Петербург активно способствовал Остерман. Тем самым политик и правительнице угодил, и с Саксонией укрепил личные связи, и соратника обрел в лице вернувшегося фаворита. Мориц Линар ведь возвращался после того, как был выпровожден из страны Анной Иоанновной. Приехал не частным лицом, жаждущим встречи с любимой женщиной после долгой разлуки. Он в России стал официальным посланником курфюрста Саксонии Фридриха Августа II, который по совместительству был еще и польским королем, и великим князем литовским. Несомненно, пребывание саксонца в России со всеми действиями и поступками формировалось в главной мере служебными интересами его работодателя. Во вторую очередь – его личными амбициями. В этом паспарту и размещалась его любовь или, точнее сказать, проявляемый интерес к наивной русской правительнице.
А для неё, напротив, во главе всего прочего была любовь к Морицу. Все мысли занимал он и их совместное времяпрепровождение, а фрейлина Юлия Менгден обеспечивала покой и неприкосновенность личной жизни своей покровительницы.
Конечно, мы знаем об этом романе, например, от Миниха. А его воспоминания могут быть и предвзятыми, ведь и Остерман, вернувший Линара, был его политическим противником, и Анна Леопольдовна затем изменила отношение к спасшему её фельдмаршалу настолько, что он был вынужден выйти в отставку. Вот и мог мстить ей в мемуарах.
Но подобные описания характера и поведения регента повторяются вновь и вновь и у других современников. Рассказывают, что она даже не могла осилить книжку, хоть и любила их – множество романов так и остались недочитанными[67]. А религиозный пыл, сообщают современники, воплощался, больше во внешнем проявлении – ее окружало множество икон в комнате, а постоянное осенение себя крестом виделось окружающим, скорее, привычкой, а не душевной потребностью.
Схожую информацию мы узнаем и от генерала Манштейна, который предполагает, что именно фрейлина-подружка Юлия Менгден передала порок ленности Анне. Нежелание заниматься делами приводило к затягиванию даже самых важных вопросов. Она предпочитала оставаться целыми днями в своей комнате, где могла и людей принимать, при этом даже не потрудившись прилично одеться или снять с головы ночной убор. Даже своего любовника Морица Линара она награждала орденом святого Андрея, непосредственно находясь в кровати (уже неподобающее поведение), да еще и при этом наградив публично поцелуем.
Часто целые дни напролет в постели с ней за неведомой целью проводила её закадычная подруга Юлиана Менгден[68], что порождало волну совершенно скандальных слухах об их отношениях, степень правдивости которых, впрочем, досконально известна лишь им одним.
Такое поведение правительницы оскорбляло чиновников, придворных, которые справедливо считали это неуважением к себе, к государственному управлению. Очень расстраивало происходящее и мужа Анны Леопольдовны, но он не имел на неё и капли влияния. А интриговать против компании своей жены он не решался, помня, насколько ему это плохо удалось во времена Бирона.
Об отношениях, сложившихся у Антона Ульриха с женой, мы можем судить также по сообщению Миниха[69], который мог знать эти подробности наверняка. Совместную жизнь принца и великой княгиней он называет «дурной». Сообщает, что спали они отдельно, а если и хотел муж посетить свою супругу, то для него двери в её спальню оказывались, как правило запертыми. При этом, Анна Леопольдовна регулярно отправлялась с Юлианой Менгден во дворцовый сад, где у неё проходили «частые свидания» с графом Линаром, который даже поселился неподалеку, буквально в доме у ворот сада. В летнее время и вовсе регент распорядилась поставить свою кровать на балкон дворца, что позволяло отчетливо видеть происходящее из окон вторых этажей соседних домов.
Манштейн[70] отмечает, что Анне были присущи и капризы, вспыльчивость, нерешительность, она ходила с грустным и унылым видом. Но княгиня, по всей видимости, не была злой или жестокой – пыталась делать добрые дела, хотя не понимала куда лучше приложить свои благие намерения.
А Миних-младший и вовсе считал[71] её поступки откровенными и чистосердечными. Объяснял её холодность лишь внешней оболочкой, под которой кроется её снисходительность. Но люди при дворе привыкли к яркому проявлению нежностей при прошлых правителях, ведь какими импульсивными, эмоциональными были и Петр, и жена его, и Анна Иоанновна; уж злиться, то так чтоб стены тряслись, а радоваться – так чтоб всему окружению сытыми, пьяными, обласканными быть. Потому считали нынешнюю регентшу надменной и всех презирающей. Но открытой и общительной могла быть лишь с близкими и любимыми людьми. А любовь у нее была направлена лишь на Морица и Юлиану.
За всеми дворцовыми чувственными занятиями, за которыми мы чаще всего застаем Анну Леопольдовну, мы редко замечаем дела, которые происходили в стране в период её правления. А ведь страна жила. Да, регенту было лень, да были фактические управленцы, но дела делались, и причиной этих дел могут быть как действия великой княгини (ведь какие-то решения она принимала), так и её бездействие – не мешать тоже уметь надо.
Нового импульса страна, обретя новых правителей не получила. Ни Анна, ни её супруг не были локомотивами прогресса, да и вообще людьми активно деятельными их не назвать. Страна продолжала покоиться на плечах Миниха и Остермана, людей уже немолодых, которые достигли вершины своей карьеры и могущества, оттого и стремления к новым свершениям уже не проявляли, разве что не прочь были выяснить между собой, кто главнее и влиятельнее.
В полной мере оценить деятельность периода регентства Мекленбургской принцессы непросто. Документы, указы, издаваемые именем императора Ивана VI будут изыматься и уничтожаться в период правления Елизаветы. Да и сам период правления, конечно, слишком короткий, чтобы успеть повернуть ход развития страны. Остается судить по отдельным эпизодам, дошедшим до нас. Законы, указы конечно, принимались, известно 185 актов за период между ноябрями 1740 и 1741 годов[72]. Но они не успели укорениться и дать свои плоды под руководством регента.
При этом, мы видим, что Анна Леопольдовна вполне могла простым людям посочувствовать, например, выделила день в неделю, когда любой человек мог свое прошение подать во дворец непосредственно её кабинетному секретарю. Введено требование ежедневно рапортовать государственным органам, коллегиям и канцеляриям о решенных делах[73].
В период правления Ивана III волей его мамы были пересмотрены некоторые приговоры в сторону смягчения. Регент избавляла от смертной казни, прощала вину, снижала штрафы. К деталям проявления ее нрава относится отказ от всех доставшихся ей в наследство шутов, не впечатляло принцессу смеяться над людьми – всех отпустила на свободу. Не будет больше в России с той поры такой профессии – придворный шут. С майорским чином вернул себе достоинство и бывший шут – князь Михаил Голицын – тот, которого в Ледяной дом отправляла Анна Иоанновна, насильно женив на шутихе Бужениновой. Человек еще успеет пожить полноценной жизнью.
В попытке побороть в народе погоню за дорогими одеждами, случавшуюся порой даже в ущерб пропитанию (сродни советскому фольклору «Стиляга модная – с утра голодная»), вышел указ, регламентирующий стоимость аршина ткани для платьев в зависимости от класса, который человек занимает. Если Вам посчастливилось быть особой, входящей в первые пять классов, то можете себе шить одежду из той ткани, что четыре рубля стоит, если уж чуть пониже достоинство – ограничьтесь тремя рублями за аршин. Ну а коль простолюдинами на свет родились, рангами и чинами не обзавелись – забудьте о бархате и шелках в одежде. Закон суров, но это закон.
Дела о банкротствах стали теперь открытыми. Следовало публично в течение трех дней объявлять имя того, кто банкротится, чтоб успели про то узнать кредиторы, чтобы могли явиться со своими претензиями в Коммерц-коллегию, прихватив подтверждающее обязательство документами.
Продолжался начавшийся в конце 30 годов ускоренный процесс заселения новых территорий: Южного Приуралья, Нижнего Поволжья, Центрально-Черноземного района, в частности, Воронежской и Тамбовской губерний, а также Новороссии[74]. Это стало возможным, в том числе и по причине того, что население страны активно росло, увеличившись за век почти в два раза[75].
Что касается земель государственных, то надо полагать, их распределение было порой настолько непрозрачным, что пришлось издавать отдельный указ[76], который запретил Дворцовые вотчины выдавать без Именных указов, стало быть, до того такое можно было сделать. А чтобы ни у кого соблазна не возникала дворцовые владения раздавать за различные формы благодарностей, так и вовсе запретили принимать ходатайства о получении вотчин из этого источника.
Решением великой княгини был наконец отменен давний запрет Петра Первого строить каменные здания по всей стране, кроме Санкт-Петербурга[77]. Другим решением[78] было определено, что строить дома во всех городах надо без создания искусственной тесноты, дабы избежать быстрого распространения пламени в случае возгорания одной постройки, да и к тому же, в целях безопасности от пожарных случаев следовало иметь в наличии заливные трубы и прочий инвентарь для тушения.
Облик самого Града Петра надлежало делать всё прекраснее, чему должно было способствовать избавление столицы от нищих, портящих вид и настроение у благородных людей. Бродяги регулярно прибывали в Петербург в поисках пропитания. Указ предполагал не впускать их впредь. Как и где они будут жить в остальной России – уже другой, менее важный вопрос, ведь если проблемы не видишь, то её как будто и нет. Такой подход к решению вопросов очень характерен для Анны Леопольдовны. Спрятаться в городе от толп нищих, спрятаться от сложных вопросов у себя в комнате… она ещё успеет насладиться изоляцией от внешнего мира.
А пока, по давней и повсеместной традиции, людям, пришедшим к власти, необходимо исправить несколько резонансных дел прошлого, чтобы продемонстрировать, насколько новый правитель добрее, лучше, справедливее предыдущего. Вот и в эпоху правления Ивана Антоновича стали разыскивать тех, кто ранее был сослан или заключен по политическим мотивам. Фигуры должны быть известные, живые, безвредные. Им полагалось даровать свободу.
Был освобожден, например, Феофилакт Лопатинский – епископ, богослов и философ, очень любимый в народе и пострадавший, как считалось, за обличения лютеран, кальвинистов и других раскольников. Многие вообще удивились, что Феофилакт еще жив, забыли про него давно. Но удивление продлилось недолго: через несколько месяцев освобожденный умер.
Жене казненного при Анне Иоанновне, фаворита Петра Второго, Ивана Долгорукова не только разрешили вернуться из ссылки в Березове, где она провела десять лет, но и вернули ей имения мужа, а в качестве компенсации подарили ещё одно село.
Освобождали щедро, и выпустили бы еще больше страдальцев, но не все дожили до этих благословенных времен.
Милость новой власти касалась не только именитых личностей. В конце 1740 года издан указ Его Величества, согласно которому «сосланных за каторжную работу с вырезанием ноздрей за побеги драгун, солдат, матросов, рекрутов» надлежало освободить от возложенного наказания и послать в Сибирь, где губернатору следовало определить по всем им города для проживания. А дальше уже «дать волю, кто чем может пропитание иметь».
Вспомнили также, что не все беглые во время войны с Османами солдаты были разысканы и осуждены. Многие продолжали прятаться. Отдельным указом всем им, а также тем, кто их укрывает, дали сроку в один год самим объявиться. В этом случае гарантировали принять без всякого наказания – тех, кто годен, обещано восстановить на службе, а непригодных отправить по домам или куда еще они пожелают. Наказание по всей строгости закона ждало лишь тех, кто не явится в течение отведенного срока.
Война с Османской империей завершилась ещё в 1739-м, теперь следовало финализировать все ее проявления в обществе.
В августе 1741 года вышел указ об отпуске пленных Оттоманских подданных. Был отведен срок в две недели, в течение которого военнопленных следовало снабдить обувью и одеждой, выдать по рублю и отправить на их родину. Исключение было сделано только для тех из них, кто пожелал принять христианскую веру, находясь в России. Новым христианам Россия была готова стать новым домом. Да и к старой жизни, перестав быть мусульманами, этим людям будет фактически невозможно вернуться.
В такой дали, которую Анна Леопольдовна вряд ли в полной мере себе представляла продолжалась работа по изучению и освоению земель. В Охотске российский мореплаватель, рожденный в Дании, Мартын Шпанберг готовился к новому путешествию к Курильским островам[79]. В 1738–1739 годах именно его экспедиция добавила на карту острова Шикотан (первоначально названный Фигурным, остров позже получил имя Шпанберга) и Хабомаи. В сентябре 1741-го в распоряжении исследователя были уже четыре судна, на которых он и перешел в Большерецк, чтобы оттуда в следующем году выйти в море в южном направлении.
Другой русский датчанин Витус Беринг в июне 1741 года вышел на пакетботах из Авачинской бухты, где он провел зиму[80]. Вот уже почти десять лет он занимался вопросом поиска подтверждения гипотезы, что существует соединение Камчатки с Америкой. Этот предполагаемый перешеек даже имел название «Земля Иоан де Гамма». Но сейчас Беринг уверился, что нет никакой суши, которая бы соединяла два континента. Изменив курс движения корабля на северо-восток, 16 июля он увидел американский берег и высадил туда около двух десятков человек. На обратном пути был открыт ряд островов, на один из которых сильным ветром судно было выброшено. Остров этот станет последним пристанищем Витуса Беринга (он умер в тяжелых условиях зимовки в 60 лет) и получит его имя.
Возвращаясь из манящих неизвестных земель к делам более прозаичным и географически близким, поговорим о деловых людях нашей страны. Запретили иностранным купцам торговать в домах своих[81] да и вообще ограничили им бизнес. Следовало теперь в течение двух месяцев все товары привезти на Гостиный двор, оплатить пошлины и продать оптом местным предпринимателям. А если кто желает всё же сам в розницу торговать, то путь один – записаться в российское мещанство. Причем эта возможность заинтересовала чужеродных торговцев, ведь если они, став мещанами, распродадут свой товар и захотят вывезти накопленное за рубеж, то никаких преград этому не будет, только надо будет десятую часть отдать государству. Если же будут продолжать торговлю без записи в мещанство, то сбор составит 10 % уже со всего оборота, что существенно снижает прибыль. Поэтому записывались. Требовалось по документам стать именно петербургским мещанином, так как розничная торговля ограничивалась и для русских купцов, приезжающих из других регионов. Нельзя было самим распродавать в розницу товары и производящим их фабрикантам. Столичные перекупщики наверняка воздали хвалу новой власти, узнав о таких новшествах.
В ноябре 1741 года были введены «Работные регулы» – правила работы на мануфактурах. Указ малоизвестный в нашей истории, но очень важный. Власть пыталась обеспечить не просто стабильность производства, но и контролировать его качество на частных предприятиях. Так как труд был, в основном, ручным, то весь фокус был направлен именно на рабочих и те условия, в которых они осуществляют деятельность. Пришло понимание, что в бардаке и потогонных условиях добиться эффективности сложно. Было обозначено, что одежда на рабочих старая и порой изодранная. Для решения этого вопроса предлагалось фактически ввести одинаковую для всех тружеников одежду, выдавать ее и следить за состоянием. Ограничивалось и время работы до 15 часов в день. Видимо, до того, режим работы был еще более суровее. Работать приходилось с 4-х утра в летнее время и до 9 часов вечера. Перерыв предполагался с 10 до 12 часов дня. Пусть таким несмелым и не радикальным образом, но государство начало себя проявлять в отношениях простых рабочих с работодателем. Появились требования к безопасности труда, условия оплаты за простой по вине работодателя, регламентировались причины и степень возможных штрафов. Но особого применения на практике этот указ не получил, так как владельцы фабрик были не готовы к этим изменениям, системы государственного контроля построено не было. Да и вышел указ этот осенью, став, наверное, прощальным приветом действующих правителей русскому народу.
Да и до той даты, в 1741-м во дворце и вокруг него кипели нешуточные страсти, не до отслеживания исполнений указов было порой.
Во-первых, активно плелись политические интриги
Остерман, Головкин, а также обер-гофмаршал Левенвольд сложили прочную коалицию против Миниха. Они же на свою сторону сманили доверчивого Антона Ульриха. Супруга Анны Леопольдовны оппозиционеры настраивали на возмущение тем фактом, что он, будучи отцом императора, а также генералиссимусом, не получает должного почета от Миниха. Принц Брауншвейгский настолько проникся, что даже обратился к жене с жалобой на этот факт. Приняв во внимание сетование, первому министру тогда указали, что надо считаться с принцем.
В попытке удержать равновесие между противоборствующими партиями были разделены полномочия Кабинета министров. В январе 1741 года в ведении Бурхарда Миниха были оставлены сухопутная армия, включая вопросы рекрутского набора, артиллерия, при этом, обязательно ему нужно было о положении дел докладывать Антону Ульриху. Флот с Адмиралтейством, портами закреплены были за Остерманом, ему же отошла и международная политика. Управление менее престижными гражданскими делами было распределено между А. Черкасским и М. Головкиным.
Граф Головкин до той поры большую часть времени проводил в постели, ссылаясь на свою болезнь несколько лет после обиды на то, что прошлая императрица не жаловала его министерским чином. А теперь, став вице-канцлером, мгновенно обрел здоровье и бодрость. Лично явился ко двору, убеждая, что в состоянии нести возложенные на него высокие обязанности[82].
Но новое положение дел оказалось крайне оскорбительным для Миниха, который с высот первого министра, обладающего статусом избавителя от Бирона скатился одновременно в подотчетное положение к Антону Ульриху с одной стороны, а с другой стороны все вопросы внешних дел следовало теперь всё согласовывать с Остерманом.
А международные вопросы, как раз и были первоочередными. Пруссия много лет числилась в союзниках России, Миних был последовательным сторонником сохранения этого положения дел. Свергнув Бирона, в его задачи входило возобновление оборонительного договора с Фридрихом II. В 1740-м году Пруссия вступила в борьбу за Силезию против Австрии и союзной ей Саксонии.
Тут надо вспомнить, что у нас при дворе один из самых влиятельных людей, как раз посол Саксонии – любимец Анны Леопольдовны Мориц Линар. За него выступает политический союз в составе Остермана, Головкина и Антона Ульриха, которого продолжает беспокоить, что с его великим статусом Миних не считается.
На нашу Великую княгиню оказывается большое давление с тем, чтобы отказаться от союза с Пруссией и вступить в австрийско-саксонскую коалицию, противостоящую Фридриху. Неискушенная в мировой политике Анна склоняется туда, куда и большинство предлагает. Просит помощи и австрийская эрцгерцогиня Мария-Терезия по дипломатическим каналам.
Недавний спаситель Брауншвейгского семейства Миних приходит к Анне Леопольдовне и с пылом пытается доказать[83], что отворачиваться от «вернейшего союзника России», Пруссии, – шаг неправильный, особенно когда войной веет со стороны Швеции. Он напоминает, что регент – лишь временный правитель, что всем придется потом ответ держать за такую ошибку перед Иваном Антоновичем, когда он вступит на престол.
Но Миних замечает изменившееся отношение к нему. Его слова уже не имеют прежнего веса и влияния. Анна упрекает в слишком пропрусских взглядах и рассерженно дает ответ, что Фридрих выведет свои войска, как только русские выступят в поход.
Действительно Россия делает жест – приказано войскам выдвинуться в направлении к Пруссии. Но нападения не происходит. Фридрих тоже не покидает Силезию. Россия словно застыла в порыве. Свойство политики нерешительной Анны Леопольдовны вместе с осторожностью Остермана, не иначе.
Миних же не может забыть того разговора, его радикально не устраивает новое положение дел, в котором он, генерал-фельдмаршал, граф фон Миних, например, занят тем, что утверждает строительство дороги от слободы Вологодской Ямской до Соснинки[84]. Дело полезное, но не его уровня. Чтобы проверить свой кредит доверия – идет ва-банк, подавая прошение об отставке. По задумке, великая княгиня должна одуматься и просить остаться. Но нет.
Она соглашается на его добровольный уход с политической сцены. От имени императора издается 4 марта указ, в котором сообщается, что Первый министр и генерал фельдмаршал граф фон Миних от статских и военных дел уволен, так как сам просил «за старостию и что в болезнех находится».
Анна Леопольдовна одарила его пенсионом в пятнадцать тысяч рублей в год и государственной охраной у дома. О значительности величины довольства этого почетного пенсионера мы можем судить исходя из того, что на содержание всего двора в год выделялась сумма в 260 тысяч рублей[85].
Во-вторых, началась новая война
В 1721 году Петр Первый успешно завершил многолетнюю Северную войну. Наша страна тогда вернула себе выход к Балтике, взяв земли от Нарвы до Ладоги, лишила Швецию земель в Ливонии, Эстляндии и на других территориях, которыми с радостью воспользовались датчане, поляки, пруссы.
Новая геополитическая реальность для Российской империи быстро стала обыденностью. Но для Швеции это была незалечивающаяся временем рана. При канцлере Арвиде Горне важнейшими задачами было решение экономических проблем, навалившихся на страну после утомительных двух десятков лет войны. При этом, естественным желанием было избежать новой войны с Россией. Но когда-то поколение, видевшее и понимающее войну, стареет, а это значит – становится не модным. Настолько, что сторонники Горна и его политики стали именоваться «ночными колпаками»[86]. В противовес им на авансцене появились молодые офицеры – «шляпы», которые требовали активной внешней политики, сближения с Францией и военного реванша над Россией. «Шляпы» и сместили «Колпаков» в 1738 году, захватив власть. Помимо того, что военное противостояние с Россией уже изначально запланировано у них в программе действий, ситуацию подогрела разразившаяся в Европе Война за Австрийское наследство. В милитаристском угаре, который сулил большие возможности, нельзя было Швеции удержаться от нападения на Россию, в которой тогда, как мы знаем, как и все тогда знали, сильной власти не было. Да и завершившаяся в 1739 году война с Османской империей сильно потрепала нашу армию (человеческие потери достигали 100 000 человек[87]), а обновлять её состав было просто необходимо. Регулярные войны нуждались в пополнении живой силы, только за 25 лет с 1719 по 1744 года в рекруты было взято 530 тысяч человек, что составляло на тот момент до 6,6 % от всего мужского населения страны[88]. Соответственно, только прошедшая война с турками уже поглотила количество людей, сопоставимое с 18 % всего набора за четверть века. Восполнять силы было делом непростым.
Расчет на это оказался точным. Нападения мы тогда не ожидали. Хотя нас и предупреждали, помним, даже Миних говорил о том, что такой риск существует. С февраля по июль 1741 шведы собирали на наших границах войска, но мы предпочли получить войну в виде сюрприза, а может просто не решились нападать первыми, чтоб за агрессию не осудили.
Во-первых, оказались не готовы к новой войне. Во-вторых, силы отвлечены на возможный поход на Пруссию. В-третьих, уповали на то, что шведы передумают и найдут для себя более интересное занятие. Они не передумали.
Но был у нас славный полководец Петр Петрович Ласси. Родом из Ирландии, но успех свой нашел именно на русской службе. Воевал при Петре со шведами, потом с поляками, турками и много с кем ещё, а теперь 63-летнему полководцу предстояло вспомнить молодость в новом противостоянии со скандинавами. Именно ему удалось нивелировать превосходство шведов на начальном этапе. Уже в августе Ласси взял крепость Вильманстранд (сегодня Лаппеэнранта), захватил в плен много шведов, их орудия и знамена. Попал тогда к нам и шведский генерал Врангель. Но одержав победу в этой битве, Ласси тактически отошел к Выборгу, чтобы подготовиться к новой атаке, восполнить понесенные потери[89]. Шведы тоже на серьезное нападение после такого не решались. Война ограничивалась взаимными проверками, мелкими стычками.
Шведы тешили себя надеждой, что если им удастся при помощи французов обеспечить смену власти в России, надеть корону на Елизавету Петровну, то она из чувства благодарности сама и уступит примерно всё, что завоевал за двадцать лет её отец.
В августе 1741-го года шведский лантмаршал Левенгаупт издал Манифест, в котором объяснял цели вторжения в Россию благими намерениями, в числе которых стремление «освободить русский народ от несносного ига… от тяжелого чужеземного притеснения…предоставить свободное избрание законного и справедливого правительства, под управлением которого русская нация могла бы безопасно пользоваться жизнью и имуществом, а со шведами сохранять доброе соседство». Анна Леопольдовна, прочитав его лишь заметила, что он «очень остро писан»[90].
Французы, которые, вероятно и были авторами этой авантюрной схемы, видели здесь свой интерес в ослаблении России, тесно сотрудничающей с Англией и заключившей в апреле 1741 года Трактат оборонительного союза[91]. А кроме того, Россия в XVIII веке стала слишком заметным игроком на и без нее тесной европейской арене.
Если верить Шетарди, то Елизавете еще до нападения шведов неоднократно и прямым текстом предлагали дать гарантии, что она вернет все завоеванное в Северной войне в случае если Стокгольм объявит войну России, в результате которой будут свергнуты Иван Антонович и его мама. Елизавета Петровна ускользала от подобных гарантий, находила постоянно отговорки, причины. Но категорического отказа тоже не давала, что сохраняло у Швеции и Франции надежду на то, что она согласна на их условия и готова исполнить, просто боится заключать письменные договоренности.
Устное обязательство оплатить услуги шведов за овладение ею троном, Елизавета всё же дала. Но речь шла не о территориальных уступках, а о деньгах и торговых преференциях[92]. Петрова дочь играла в очень опасную игру и могла поплатиться за нее еще в апреле 1741 года, когда английский посол Финч информировал и Остермана, и Антона Ульриха, что грядет война со Швецией, что у шведов есть в России единомышленники, которые готовы воспользоваться ситуацией, чтобы возвести на трон Елизавету. Перечислялись заговорщики поименно, включая и Шетарди, и Лестока. Что сделали с полученной информацией первейшие мужи отечества неизвестно, но война и будущий переворот удивят своей внезапностью.
Очевидно, что эта двойственная позиция Елизаветы в переговорах стала одним из побуждающих мотивов для новой войны. Вполне логично, что разбираться со шведской проблемой уже придется ей после прихода к власти. Спасибо, нашим полководцам и солдатам, что удалось по итогам закрепить позиции России в регионе и не допустить успеха задуманного скандинавами территориального реванша.
В этой войне сильно Швеция не пострадала. Хоть её неудачи вызывали даже внутренние восстания, например, поход в Стокгольм солдат и крестьян из Даларны. В 1743 году был заключен мирный договор, согласно которому скандинавская корона потеряла лишь некоторые земли в Юго-Восточной Финляндии[93] с городами Фридрихсгамом, Вильманстрандом и Нейшлотом[94]. Дело тут не в том, что шведы были прекрасными дипломатами. Просто укрепляющей власть русской императрице не хотелось больших ссор со шведскими партнерами, в частности, Францией, курирующей Швецию в этой войне.
Но Елизавета ещё не у власти. Вернемся к нашим Брауншвейгским правителям. Посмотрим, как идут дела в семействе.
12 августа 1741 года маленькому императору исполнился год. Что такое год в жизни среднестатистического ребенка? Он уже спит гораздо меньше, около 13 часов в день. Осмысленно произносит слова, правда речь понятна всего на четверть[95]. В этом возрасте малыш уже, должно быть, различает предметы по форме, вводит в игру элемент сюжета, скажем, качает или баюкает куклу. Уже самостоятельно ходит, понимает, когда ему что-то запрещают[96]. Он уже может помочь взрослому одеть себя, умеет отдать предмет как ответ на просьбу сделать это. С радостью играет в простые игры[97].
Примерно таким представим себе Ивана Антоновича. Монарх прожил свой первый год – большая радость. Вероятность детской смерти для него сильно снижается, она опаснее в первые месяцы жизни. Больше теперь шансов, что вырастет, станет сильным и мудрым правителем России.
В первый праздничный день проводили парады, на которые вышли несколько полков, общей численностью около 7000 человек[98]. Явились полковые музыканты. Эти участники парада получали деньги, а простым солдатам наливали вина или пива.
На воду был торжественно спущен шестипушечный корабль, именованный в честь императора. На верных чиновников в тот день сыпались из рога изобилия ордена, награды, должности.
Ко дворцу бесконечным караваном ехали знатные особы. Было устроено два банкета: один днем, другой уже вечером. Разумеется, завершал первый день фейерверк – главное праздничное событие тех лет. На второй день были снова банкеты. На них приезжали те, кто не успел пробиться в первый день, да и по второму кругу те, кому и вчера посчастливилось отведать царских щей. Хотя, чего уж скромничать – не щами потчевали во дворце. Даже конфеты изготавливать (в промышленных масштабах) был ангажирован французский мастер. А накормить людей следовало столько, что 220 человек были задействованы только в переноске столов и стульев, а помимо дворцового штата официантов, добавлено для обслуживания торжества около 50 дополнительных.
Иллюминация устроена была и на Неве, чтобы видно было из окон дворца, украшались и частные, и казенные дома. А фейерверки были смысловыми. Это не просто запуск цветных огней в небо. Изготавливались эмблемы по случаю. Необходим был значительный символизм. И он был найден. Малыш-император был сравнен с Гераклом, который в младенческом возрасте душил опаснейших змей.
Объемную и всехвальную оду посвятил ребенку Михаил Васильевич Ломоносов. Лучше её прочесть самим, нежели мы здесь примемся ее пересказывать. Приведем лишь несколько строк:
«Монарх, Младенец райский цвет,
Позволь твоей рабе нижайшей
В твой новой год петь стих тишайшей.
…
Лишь только перстик ваш погнется,
Народ бесчислен вдруг сберется,
Готов идти куда велит.
Вы, ножки, что лобзать желают
Давно уста высоких лиц,
Подданства знаки вам являют
Языки многи, павши ниц,
В Петров и Аннин след вступите»
Досталось елея в этом произведении и его матери, Анне Леопольдовне:
«Надежда, свет, покров, богиня
Над пятой частью всей земли,
Велика севера княгиня,
Языков больше двадцати,
Премудрой правишь что рукою,
Монарха тех держишь другою,
Любовь моих, противных страх,
Воззри на то прещедрым оком,
В подданстве ревность что глубоком
Воспеть дерзнула в сих стопах».
В тот момент, конечно, эти строки звучали возвышенно и почтенно, слушающие, наверняка благоговейно кивали, но для нас, понимающих, что случится уже буквально через несколько месяцев, они представляются полными сарказма и язвительной ухмылки. Нет, не Михаила Васильевича, а самой истории.
«Где же в этом празднике сам виновник торжества?», – резонно поинтересуется наш читатель. Нет, не забыли про мальчонку ни мы, ни его родители, ни устроители праздника.
На главном из банкетов случился торжественный вход. Сначала вошли придворные, за ними шли родители императора: Анна и Антон Ульрих, а уж за тем торжественно внесли самого Иоанна. Войти самому годовалому мальчику не дали. Может, побоялись, что разволнуется, ведь он большую часть жизни жил в глубинах комнат, где няньки суетливые, да птички голосистые. А тут десятки людей с восторженными вздохами. А, может быть, еще и не умел ходить, ведь мы не знаем, насколько качественно занимались его развитием и воспитанием. У родителей было много других забот. Да и легко может возникнуть мнение, что в интересах императорского окружения было не форсировать процесс созревания Ивана Антоновича. Всем выгодно, чтобы оставался он просто символом, который сам ничего не решает, а просто выполняет роль гарантии спокойной и комфортной жизни для родителей и их друзей. На редких торжественных церемониях можно и внести его, как ценный атрибут. Например, как во время прибытия персидского посольства, Ивана вынесли на балкон – ребенок хоть слонов настоящих тогда повидал[99].
Вот тут следует вспомнить о важном событии, которое состоялось на второй день празднования дня рождения императора. Обручились Мориц Линар и Юлиана Менгден. Это событие было важно в первую очередь для Анны Леопольдовны. Во-первых, её подруга обретала статус замужней дамы. Во-вторых, не будет предосудительного факта, что рядом вьется неженатый мужчина – в статусе мужа подруги он может бывать рядом сколько захочется. В-третьих, степень доверия к госпоже Менгден у Анны такая, что только ей может доверить драгоценнейшего мужчину. В-четвертых, если вдруг у регента на свет появится плод любви от Морица Линара, то этот ребенок благополучно и легко будет признан дитем, рожденным в браке с Юлианой – она и подушечку на животе положенный срок относит.
Здесь самое время вспомнить Анну Иоанновну. Помните, мы говорили, что о разговорах, которые существовали раньше и есть сегодня, о том, что брак фаворита её Эрнста Иоганна Бирона с Бенигной Готлибой – лишь ширма, которая должна спрятать предосудительную связь с известнейшей особой, а также, по слухам, и обеспечить законность происхождения их детей? Возможно, и в те годы принцесса Мекленбургская слышала такие перетолки, могла в них в полной мере и не верить, но как удобный инструмент могла воспринять. Тем более, что она решила взять и другой пример с отношений своей тетушки и её фаворита.
Как Бирон был назначен обер-камергером Императорского двора, так и граф Линар должен был обрести аналогичную должность, а значит вступить в официальный статус, перейдя из разряда теневых советников. Но для этого следовало уволиться с должности иностранного посла. С этой целью Мориц Карл и засобирался в Дрезден. Прежде он получил разных подарков от своей любимой Анны. Кроме того, он еще до свадьбы получил под расписку от Юлианы деньги и имущество. С ним уехала и шкатулка с драгоценными камнями, из которых, по одной из версий, он должен был у европейских ювелиров изготовить корону для головы будущей императрицы Анны II[100]. Именно Линару приписывают возникшую в те дни идею о переходе его любовницы из регентства в полноценное правление.
По другой версии, часть вывезенных сокровищ следовало выгодно продать, чтобы сформировать запас денег в виде «военной казны», которая позволит Анне (и Линару) удержать власть и опять же получить императорскую корону[101]. Кстати, мы потом увидим, что в год нахождения у власти Анны Леопольдовны исчезло большое количество драгоценных изделий. По этому поводу будут большие вопросы в будущем.
Общее количество сокровищ, в чемодане у Линара нам неизвестно, но важно здесь то, что уехал он все же в Саксонию, оставив своих любовницу и невесту одних. В самое неподходящее время.
В ноябре 1741 года мама-регент торжественно отпраздновала другую годовщину, а именно, дату её правления. Празднование по этому случаю было, но не широкое. Состоялся бал в доме Миниха, с итальянской музыкой, ужином. Собравшийся цвет российского общества чествовал именно Анну Леопольдовну, правительницу. Тогда уже чаще звучит мнение, что ей следует быть не только регентом при малолетнем сыне, а объявить себя полновластной императрицей. Столь смелая идея находит своих сторонников, что объясняется вполне понятной предосторожностью. Двор и министры, уставшие от частой смены правителя, фаворитов, регентов захотели стабильности. Раз уж во главе государства встала семья Анны Леопольдовны, то пусть уж она и правит. С маленьким Иваном Антоновичем может приключиться любая неприятность, младенческая смертность была высокой и не особо разбиралась в титулах и званиях, забирала детей и у крестьян обычных, и у княгинь, и у цариц. Если не станет маленького императора, то поднимется вопрос о том, кто ему наследовать должен, а ответ здесь может быть и оспорен. Но вот если регентом станет императрица Анна II, то это решает многие вопросы. Она сама ещё молодая, долго будет править, да к тому же вполне может родить еще детей, все они станут законными наследниками даже в этом случае если их отцом будет другой муж. К тому же управлять Анной уже все научились, вмешиваться в их большие и важные дела она не стремилась. Особенно за идею карьерного роста регента выступал вице-канцлер Головкин. И с ним, по словам Х-Г. Манштейна, согласились все, включая саму Анну. Хотя и она, и её муж, и Елизавета, и двор – все присягали в октябре 1740-го года, что признают наследником именно Ивана Антоновича. К тому же было четко оговорено в распоряжениях о наследстве, что наследует ему следующий по старшинству брат и далее в порядке старшинства.
Но уже даже была назначена дата объявления Анны императрицей – 7 декабря. Дата не случайная – её день рождения. Мы видим, что мальчика с правящего кресла сгоняли уже однозначно, да, к тому же, человеком, потеснившим Ивана Антоновича, должна была стать родная мама. Такое развитие событий стало бы удивительно похоже на то, как после отречения и смерти Петра III ему наследовал не Павел Петрович, а мать наследника – Екатерина Вторая, хоть она, конечно, подсидела сыночка до его провозглашения, ничего не отбирая, кроме места в очереди на трон.