жниках, которые были недовольны тем, что Екатерина извела мужа, захватила власть, притворяется набожной, а сама смеется над религией. Толпа является периодически ко дворцу, требует встречи с императрицей. Иногда выходит и сама, иной раз передает подачки. Неспокойна и гвардия, за исключением Измайловского и конного полков. Открыто ведутся в народе и среди солдат разговоры, что надо бы государем сделать Ивана.
Разные ходили слухи, например, в 1763 году солдат Кирилл Соколов[187] зачем-то стал распространять непроверенную информацию, что Иоанн Антонович живет теперь в Москве, и на его сторону уже перешел Преображенский полк. Все подобные разговоры несли в себе зачастую не просто мысль о возможных политических изменениях, но о некоем содержании выгоды. Стремящийся к власти правитель непременно должен наказать неугодных народу людей у власти, а простым людям дать, скажем, денег в виде прибавки к солдатскому жалованию или в другом каком выражении.
Эти разговоры приводили к тому, что ужесточалось содержание узника. За ним были еще прочнее закреплены надсмотрщики Власьев и Чекин, те самые, что изводили его и издевались всячески. Только им дозволялось получать медицинскую помощь в случае болезни. По инструкции[188] караульным можно было приглашать лекаря, но чтобы в этот момент «безымянный колодник» был изолирован. А вот если сам Иван заболеет, то здесь допускать несогласованного императрицей врача не дозволялось, но ведь согласованного тоже не было. Зато имелось другое распоряжение, которое косвенно отвечает на вопрос о поисках путей выздоровления. Сказано, что если «занеможет опасно» и не будет надежд на выздоровление, то следует призвать священника, чтобы исповедовал и причастил. Стало быть, если занеможет не опасно, то в принципе никаких мер принимать не надо. Для человека, содержащегося в крепости в непростых условиях, это фактически расширение ворот, через которые он может покинуть сей бренный мир. Вроде никакого преступного действия нет. Просто человек умирает от болезни. А отказ от предоставления врачебной помощи – так это еще доказать надо, да и никто не будет доказывать. Ведь никто явно не поставил в упрек Екатерине смерть во время родов её первой, нелюбимой снохи. Бытовали слухи, что императрица приказала врачам не сильно упорствовать в помощи жене Павла, оттого и не смогла женщина перенести родов. Но случай с Натальей Алексеевной недоказуем, а Иван Антонович умер совсем по другим причинам, не по болезни, потому и не можем мы Екатерину обвинить, что ей свойственен такой метод устранения неугодных родственников.
Была у правительницы и альтернативная версия будущего для узника. Караульным надлежало вести такие диалоги с заключенным, чтобы подвигнуть его к монашескому пострижению. Зачем-то следовало сообщить, что имя ему тогда будет изменено с Григория на Гервасия. Почему именно это имя было выбрано заранее и чем должно привлечь, неизвестно. Можем предположить, что Иван почитал святого с этим именем. Например, известны святые братья Гервасий и Протасий – мученики первых веков христианства. Они подверглись гонениям, провели какое-то время в заключении в темнице, прежде чем были казнены. Но через пару веков их тела были обнаружены. Нетленные мощи святых являли чудеса и исцеления, но главное, стали доказательством истинности православия в борьбе с арианами в Медиолане. А мы помним, наш герой очень яростно не любил ереси, потому судьба бывших узников, которые после смерти помогали отстаивать истинность веры, могла отозваться в душе Ивана.
Тоже ведь, очень красиво бы сложился паззл, если отстраненный некогда император решит стать монахом, порвав со всеми земными страстями, приняв обеты нестяжания, безбрачия и послушания в монастыре с крепкими стенами. Общественное мнение на то было бы положительным.
У князя Владимира Крестителя было очень много детей, одних сыновей было рождено более десятка. К выбору имен подходил креативно. Были и Вышеслав, и Мстислав, и даже Позвизд. Мы помним, что Владимировичи устроили междоусобицу, не жалея своих людей, в борьбе за лучшее и высшее княжение. Сначала борьба разразилась между Святополком, прозванным Окаянным, и Ярославом, прозванным позже Мудрым. Когда Святополк потерпел поражение, то на сцену вышло поколение младших братьев, а именно Мстислав, прозванный Храбрым или Удалым. Заметный был человек. «Могуч телом, красив лицом, с большими очами, храбр на ратях, милостив, любил дружину без меры, имения для нее не щадил, ни в питье, ни в пище ничего не запрещал ей»[190]. Он лично в поединке одолел касожского князя Редедю. Но увы, умер молодым. Сыновей не оставил. Ярослав тогда занял все его владения.
А во Пскове сидел тихо князем Судислав, никого не трогал. Был младшим из Владимировичей и, скорее всего, единоутробным братом Мстислава. Это и беспокоило Ярослава. Хоть Судислав брат и ему самому, но почившему противнику всё же более родственник. Потому очень кстати младший «был оклеветан», как пишет летописец, перед старшим. От греха (и своего, в том числе) подальше Ярослав посадил Судислава во Пскове в поруб. А это, надо вам сказать, тяжелейшие условия. Маленькая бревенчатая изба без окон и дверей – чтобы вызволить надо не просто дверь открыть, а прям вырубать топором, так как иных ходов нет. Есть лишь маленькое отверстие, куда хлеб да воду подают. Вот и всё. Сколько в таких условиях может человек прожить?
Судислав, если верить летописцу, прожил так почти четверть века, 24 года. Пережил Ярослава. А теперь, согласно лествичному праву, как старший в роду, последний из поколения своих братьев, имел больше других прав на главный княжеский престол. Тем не менее, так называемый Триумвират Ярославичей (дети Ярослава: Изяслав, Святослав и Всеволод) принимает решение освободить дядю из заключения. В летописях не уточняется, но можем мы себе представить, в каком состоянии извлекли из поруба этого многолетнего узника. Вряд ли кто будет столь оптимистично утверждать, что Судиславу удалось каким-то чудесным образом сохранить физическое и психологическое здоровье за эти годы взаперти в темноте. Но раз есть человек, то есть и риск, потому Ярославичи не решились на полную свободу последнего из Владимировичей. Они заставили его принести им крестное целование, то есть клятву верности, отказаться от всяческих притязаний на княжеский престол. Но и после этого не пустили любоваться луговыми цветами, наслаждаться шумом берез и свежестью ветра. Судислав был пострижен в чернецы и отправлен в монастырь, где прожил всего четыре года.
Но в веках осталась добрая память, что племянники дядю освободили, доброе дело сделали. Наверняка и старшим поколением современников такой поступок был высоко оценен с моральной точки зрения. Хотя при этом лишь изменены условия и место заключения Судислава.
Такой же вариант решения «Иоанновского вопроса» виделся Екатерине. Но вряд ли узник отказался становиться Гервасием, он человек набожный, с радостью бы посвятил себя молитве и служению Богу. Скорее, не готовы были в Петербурге к переводу хорошо спрятанного политического анонимного арестанта в новый статус обычного монаха. Потому не сработал и этот вариант. Да и нравы не те, что в Древней Руси, сейчас, в наш прогрессивный XVIII век, и чернеца могут короновать, и пострижение признать недействительным, было бы желание, а желающие найтись могут легко. Наверняка Екатерина, для которой был риск оказаться в монастыре волею её супруга, прокручивала в голове не раз варианты того, как она могла бы оттуда с достоинством выбраться. Но давайте эту идею мы сейчас не будем далеко отбрасывать, она вскоре нам пригодится для одного любопытного рассуждения.
Что остается Екатерине? Ждать, когда жизненный путь бывшего императора истончится естественным ходом лет?
В качестве страховочного варианта напомним, действовало распоряжение на то, что если кто-то, вне зависимости от чина и должности, но без письменного распоряжения императрицы, захочет забрать арестанта, то сопротивляться, а если не удается противиться, то узника «умертвить, а живого никому его в руки не отдавать». Но это был очень маловероятный вариант. Екатерина с каждым годом сильнее укрепляла свою власть, а столь отчаянного безумца, кто мог бы решиться брать приступом Шлиссельбургскую крепость и вызволять Ивана, сложно было себе представить.
Когда-то очень давно, ещё во времена Петра Первого некоторый переяславский полковник Федор Мирович оказался в числе тех предателей, кто вместе с Мазепой встали на сторону шведского короля против России. Оказалось, что решение принято неверное, шведы нам тогда в Северной войне проиграли. Карл XII был убит. Мазепа оказался в Османской империи, а Федор Мирович стал жить в Польше. Своей испорченной судьбы и репутации человеку оказалось недостаточно. Вспомнил он, что в России остался сын его Яков. Стал Федор через него пытаться на своей исторической родине дела свои выстраивать. Самому показываться не с руки, так он Якова в Польшу регулярно вызывал для поручений своих. Дело это незамеченным не осталось. Выявили этот канал коммуникаций с беглым предателем. Яков Федорович был осужден и сослан в Сибирь. Лишился всего имущества. Спасибо папе. Пришлось обосновываться в далеких краях.
Там и дети родились. Среди них был Василий[191]. Мальчик очень талантливый. Играл на скрипке, расположен был к иностранным языкам, учился хорошо. В 22 года уже был офицером Смоленского пехотного полка. Но с детства Василию Яковлевичу не давали покоя рассказы его отца, запали в душу и никак не покидают. Рассказывал Яков Федорович, какие замечательные были земли у них в собственности в переяславских деревнях, как их отобрали. Грезил Василий вернуть семейное имущество. Да не просто мечтал вечерами, а решительно писал ходатайства в различные инстанции.