роны отца, чем попытка их разлучить? Ведь именно так происходит во всех любовных «треугольниках» — много раз видел нечто подобное по телевизору, да и в книгах читал. Отец пытается их разлучить, для чего и угрожает ей, что убьет того человека.
Логика этой мысли повлекла за собой следующий вопрос: собирается он привести свою угрозу в исполнение или только хочет ее напугать? И насколько вообще реальна опасность, если она исходит от отца? Действительно ли услышанный мною в аэропорту кашель принадлежит тому человеку из туннеля Линкольна, и если да, то как он попал в аэропорт — случайно или по уговору с отцом? Возможно, они планировали встретиться перед отлетом, чтобы обсудить очередной способ запугать мать, но тот заметил, что отец не один, и сообразил, что не стоит попадаться мне на глаза?
От всех этих размышлений жутко разболелась голова. Не помню, как доехал до библиотеки. Здесь меня ждали две вести: одна — хорошая, другая — плохая. Хорошая состояла в том, что злобная миз Ярдли заболела и на работу не вышла. Но и мистер Кэй, с которым я очень надеялся поговорить, тоже отсутствовал по причине болезни.
Со своего места за стойкой я увидел, как охранник у входа приветствует очаровательную мисс Доггарти, скалясь в широкой белозубой улыбке. Кажется, мисс Доггарти была сегодня не в духе. Она бросила грустный взгляд на приветливого охранника, рассеянно кивнула в мою сторону и исчезла за дверью читального зала.
По случаю отсутствия миз Ярдли никто не стоял у меня «над душой», и вдруг появилась куча свободного времени. Оказалось, что читатели сами прекрасно справляются с каталогом. От нечего делать я бродил по залу, погруженный в мучительные мысли. Сильно тревожило отсутствие мистера Кэя. Я проклинал себя, что не сжег тогда этот злополучный слайд. Все-таки поднявшись на всякий случай на третий этаж, я попытался заглянуть к нему в кабинет, но дверь в самом деле оказалась запертой. Потоптавшись в замешательстве, я уже собрался было уйти, как вдруг различил за матовым стеклом еле заметное движение…
— Мистер Кэй! — позвал я. — Мистер Кэй, вам нехорошо? Вам нужна помощь?
Странно, за дверью стояла тишина. Может, показалось? Не попробовать ли все-таки проникнуть в кабинет и выяснить, что сталось с тем конвертом? А вдруг удастся найти его и уничтожить?
Я снова толкнул дверь. Хорошо смазанный замок еле слышно щелкнул, и дверь бесшумно приоткрылась. На ширину ладони, не больше. Я шагнул внутрь. Там действительно кто-то был, но стоило войти, как этот «кто-то» вжался в самый дальний угол кабинета. Прошло довольно много времени, пока глаза не привыкли к полутьме; только тогда мне удалось разглядеть знакомые черты. Это была мисс Доггарти!
Странно, но она не выглядела ни смущенной, ни испуганной, как полагалось бы человеку, застигнутому врасплох в чужом кабинете. Поняв, что ее присутствие обнаружено, мисс Доггарти вышла из угла, где пыталась спрятаться, и поздоровалась спокойно, но сухо. Впрочем, я ведь тоже проник сюда незваным гостем.
— Я здесь кое-что забыл… — начал было я в свое оправдание, но в этот момент увидел, что весь стол в беспорядке завален бумагами, канцелярскими принадлежностями, коробочками от лекарств, фотографиями, конвертами. Ящики стола были выдвинуты, и из них извлечено все содержимое.
— Пожалуйста, можешь взять, если здесь есть что-то твое, — сказала она, указывая на стол. Я, однако, помнил, что слайд может принести одни сплошные беды, массу бед, и поэтому ни в коем случае нельзя признаваться, что я имею к нему какое-либо отношение. Я остановился в нерешительности.
Понимаю, что любой другой на моем месте поинтересовался бы, что она здесь делает. Но она вела себя настолько уверенно и хладнокровно, что мне даже в голову такое не пришло. Почему-то вспомнилась сцена в книгохранилище. Интересно, что она собирается отсюда вынести? Неужели и этот предмет она тоже спрячет на себе? Мой взгляд невольно скользнул по линии бедер: сегодня она была в обтягивающих белых брюках. Тут же пересохло во рту и застучало сердце. И еще я, скорее всего, покраснел.
Она истолковала это по-своему:
— Если собираешься поднимать шум, имей в виду, что у меня есть полное право здесь находиться.
Я молчал.
Помедлив, она села на прежнее место, за стол, и снова принялась копаться в бумагах. Сумеречный свет из окна озарял ее волосы нежным ореолом, подчеркивая решительные линии скул. Я неотрывно смотрел на нее и все никак не мог понять, как это получается, что взрослые женщины оказываются привлекательнее семнадцатилетних девчонок. А может, это просто мое индивидуальное отклонение? В ту же минуту, оторвавшись от бумаг, она пристально на меня посмотрела. От смущения я только и смог выдавить:
— Он поймет, что вы рылись в его бумагах…
Она взглянула на пачку аптечных рецептов, которую держала в руке.
— Ты говорил, что вы знакомы.
Я кивнул:
— Он только кажется рассеянным. На самом деле от него не ускользает ничего. Он очень проницателен.
— Насколько вы близки? — спросила она тихо, и я наконец понял, почему ее лицо кажется таким особенным: оно постоянно менялось и говорило красноречивее слов. Что она имела в виду? На чьей она стороне? На кого она работает? Я чувствовал, что могу здорово вляпаться и заодно навредить мистеру Кэю.
Я предпочел промолчать и неопределенно пожал плечами. Но она не отставала:
— Ну, скажем, после работы — ты с ним никогда не встречался?
Я отрицательно покачал головой, вспомнив, как он однажды улизнул от меня на 42-й улице. Жаль, мы могли тогда совсем неплохо поговорить. Вслух, однако, я сказал:
— Мне бы не хотелось, чтобы вы впутывали его в какие-то темные дела.
— Почему ты решил, что я собираюсь его во что-то впутывать?
— Ну, вряд ли вы прокрались сюда, чтобы ему помочь.
— Почем ты знаешь? Может, как раз для этого.
Мне показалось, что она говорит вполне искренне.
— По-моему, ты сам в чем-то запутался, Рони, — продолжала она.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Но ведь ты тоже знаешь мое имя.
— Ноя заполнял ваш бланк…
— А я спросила.
— Зачем?
Тут она смутилась, но быстро нашлась:
— Думала, ты сумеешь помочь мне кое в чем.
— С какой это стати? Я понятия не имею, кто вы. А теперь еще застал вас тут в кабинете, без него. И вы роетесь в чужих бумагах…
— Успокойся, я не причиню ему никакого вреда. Наоборот, я хочу помочь.
— Каким образом?
— Не могу тебе объяснить. Во всяком случае, сейчас.
— А что вы можете объяснить?
Немного поколебавшись, она произнесла почти жестко:
— Ладно, будем считать, что я ничего не говорила. Я побуду здесь еще немного. Если хочешь — зови кого следует. А если нет — забудь, что ты меня видел.
Я не трогался с места. Вся эта история страшно меня взвинтила. Еще одна загадка в цепи непонятных событий, и, как всегда, я ничего не мог сделать, не зная, наврежу ли этим кому-нибудь из близких мне людей.
— Никого я вызывать не стану, — угрюмо сказал я.
Слайда на столе не было. Возможно, он уже был у нее в сумке или в другом месте, понадежнее. «Плохи мои дела», — подумал я. Видно, у меня на лице изобразилось уныние, потому что она вдруг бросила на меня теплый, участливый взгляд. Однако от этого легче не стало.
— Рони… — тихо сказала она.
Я повернулся.
— Спасибо.
Она поднялась из-за стола, подошла ко мне, улыбнулась и совершенно неожиданно погладила меня по руке. Я вышел из кабинета. За спиной тихо щелкнул замок.
В зал каталогов я вернулся, преисполненный отвращения к самому себе. Я сильно подозревал, что настоящей причиной моего дурацкого поведения в кабинете являлись прелести мисс Доггарти. Это из-за нее у меня в голове все перепуталось, из-за нее я не сделал даже попытки забрать слайд. И теперь обрек на серьезнейшую опасность самых близких мне людей. Да ведь и мистер Кэй мне тоже был небезразличен. Наверно, я не так переживал бы свое унижение, если б не понимал, что причина, по которой мне не удалось выдержать испытания в верности семье и другу, ничем не отличается от той, которая толкнула на сомнительные поступки одну мою хорошую знакомую. Мою собственную мать.
Домой я вернулся в прескверном настроении. Матери, как всегда, не было. На столе ждала записка, что она вернется поздно, на плите — готовая еда, которую надо было только разогреть.
Пока я на кухне жевал ее очередное безвкусное варево (на основе консервированной фасоли, судя по пустой жестянке в мусорном ведре), откуда-то из глубины дома неожиданно появилась тетя Ида.
— Знаешь, Рони, — сказала она без лишних предисловий, — он самый настоящий шпион. Уж ты мне поверь, знаю, что говорю. Шпион, и все тут.
— Кто? — поинтересовался я, вытирая хлебом пустую кастрюлю.
— Сам знаешь кто, — подмигнула она. — Кто же еще, если не этот good-for-nothing[3], это ничтожество? Помер бы с голоду, если б не шпионил!
Ясно, теперь она взялась за отца. Этого еще недоставало! Мне и самому трудно было о нем думать. С одной стороны, он что-то замышлял против матери, а с другой — несомненно, был достоин любви и уважения. Ему и так приходилось нелегко на работе, а тут еще мать ему изменяла.
— Тетя, ты сама не понимаешь, что говоришь, — раздраженно сказал я. Потом ушел к себе в комнату и от злости завалился спать.
В три часа ночи меня разбудил какой-то шум. Стряхнув сон, я сообразил, что это прогрохотали ворота гаража. Неслышно выскользнув в коридор, ведущий на кухню, я увидел, что мать кипятит чайник. Заварив кофе, она отхлебнула пару глотков, поставила чашку на стол и достала из сумки белую, аптечного вида коробочку, конверт и блокнот для писем.
Снаружи медленно проехала машина. Я ожидал, что мать бросится к окну, но та продолжала неотрывно рассматривать коробочку. Потом приоткрыла конверт, заглянула внутрь с напряженным лицом, поднялась и двинулась в коридор, прямо на меня. Мне едва удалось спрятаться в нишу, где висели плащи и пальто. Мать прошла в ванную. Заскрипела дверца шкафа для грязного белья. Через минуту она вернулась с пустыми руками. На лице блуждало радостное, почти счастливое выражение. Сев за кухонный стол, она буквально накинулась на блокнот, исписала в бешеном темпе целую страницу, вырвала ее, сложила, сунула в сумочку, погасила в кухне свет и ушла к себе в спальню. Теперь надо подождать, пока не заскрипят пружины матраса. Лишь после этого я покинул свое убежище.