Ип включил телевизор.
«…протяни руку, — раздалось оттуда, — протяни руку и коснись кого-нибудь…»
Моргая, он тупо уставился на экран.
Зазвонил телефон. Он поднял трубку, как это делал Эллиот, и прислушался. Откуда-то из глубины ее послышался женский голос, похожий на голос Мэри, но много старше, сварливый и нервный.
— Послушай, Мэри, у меня всего одна минута, запомни рецепт, уверена, он тебе понравится, при твоем сумбурном питании…
«…протяни руку, — вопил телевизор, — протяни руку и скажи: „Привет“…»
— Привет, — повторил захмелевший гоблин.
— Эллиот, это ты, мой ангел? Что ты делаешь дома? Почему не в школе? Ты заболел? Это твоя бабушка, ненаглядный мой… Тебе нужно лечь в постель, Эллиот. Немедленно ложись! Пусть мама мне позвонит.
— Позвонит…
— Тебе станет лучше, сладкий мой. Укройся потеплее, — рассеянная старая клуша зачмокала в трубку, целуя внука.
Подвыпивший инопланетянин зачмокал в ответ и опустил трубку на место.
Он открыл новую бутылку пива, задрал ноги кверху и продолжал смотреть на телевизионный экран.
Напевая себе под нос, он постукивал одной ногой о другую, напрочь забыв, что его телепатический передатчик включен на полную мощность, но отравленный алкоголем мозг был настроен на весьма хмельную волну.
Волна обежала вокруг комнаты, прошла сквозь стену, и, качаясь, поплыла через город, пока не достигла школы.
Эллиот сидел за партой в биологическом кабинете, когда вихляющаяся волна достигла его.
— Перед каждым из вас стеклянная банка, — в этот самый момент говорил учитель. — Я обойду класс и посажу в каждую банку по лягушке. Затем мы опустим туда же ватку, смоченную эфиром, ж подождем, пока лягушка перестанет шевелиться.
Эллиот приложил губы к банке и принялся дуть, воспроизводя космические звуки, которые подвыпивший инопланетянин издавал в этот самый момент:
— Бла… бла… бла…
— Эллиот, прекрати паясничать, — прикрикнул учитель. — Немедленно прекрати!
Эллиот хотел подчиниться, но ему показалось, что классная комната меняет форму и сам он тоже меняется. Пытаясь сосредоточиться, он посмотрел на Пегги Джин, сидевшую за соседней партой. Девочке его кривляние явно доставляло удовольствие. Она улыбнулась, и он осклабился в ответ.
— Итак… — произнес учитель, смачивая ватку эфиром.
Эллиот перевел взгляд на банку с лягушкой. Та выпучила на него глаза, и Эллиот вдруг заметил ее сходство с Ипом. Такая же нелепая коротышка, пузатая, как и гость из космоса, беспомощно пялилась на него из стеклянной банки.
— Вы хотите умертвить это беззащитное животное? — спросил Эллиот.
— Вот именно, — ответил учитель.
Тем временем пузатый космический путешественник пьяно глазел в телевизор, где показывали какую-то сентиментальную мыльную оперу. Гарви сидел у его ног, по-собачьи надеясь, что чудище даст ему дальнейшие указания, а также отломит кусок сандвича.
На экране телевизора герой оперы награждал героиню страстным поцелуем.
Ип взглянул на Гарви.
Пес тихо заскулил.
Все еще не пришедший в себя инопланетянин обнял лохматого дворнягу и поцеловал в нос.
Эллиот наклонился к Пегги Джин, притянул к себе и страстно поцеловал в губы.
Учитель просто кипел от негодования, и неудивительно: Эллиот метался от парты к парте, освобождая из стеклянного плена лупоглазых узниц, которые, не мешкая спешили покинуть класс, беспорядочно прыгая по полу.
— Изыдите! — кричал Эллиот, вовсе потеряв голову и переходя на библейский язык. Возможно, он был настроен на какие-то волны особых каналов телевидения, ибо бегал по классу с криком: — Вон, исчадия ада! Именем Бога, изгоняю вас!
Последние лягушки немедленно подчинились приказу, вспрыгнув на подоконники.
Тайлер вытянул ноги под партой и печально покачал головой. Впервые за время знакомства с Эллиотом он пожалел его. Эллиот изменился, он больше не был жадным эгоистом, как прежде. В самом деле, он становился добрым малым.
— Сэр! Сэр! — громко завопил Тайлер, желая отвлечь внимание учителя от Эллиота. — Лягушка вскочила в ваш пакет с завтраком!
Учитель лихорадочно схватил пакет и принялся его трясти. Из пакета прямо в банку с раствором формальдегида вывалился сандвич; ветчина и сыр тут же опустились на дно. Никакой лягушки в пакете не оказалось. Последняя из них с помощью Грега была выдворена с подоконника во двор. Она пролетела по воздуху, подстегнутая метким попаданием шарика из жеваной бумаги.
Разъяренный учитель выволок Эллиота из класса.
Стив достал из парты бейсбольную шапочку с крылышками и напялил на голову.
— Наверняка исключат, — громко сказал он и задумался, — вот ведь к чему приводит, когда тобой командует младшая сестренка.
Но подлинный виновник приступа безумия, постигшего Эллиота, вертел в гостиной ручки телевизора. С затуманенной от выпитого головой Ип устроился в кресле, подняв широкие ступни своих ног на подушку кресла. Шла передача новостей. Сообщалось об аварии на шахте.
«…обвал произошел в южном штреке, — говорил в микрофон усталый спасатель, весь покрытый угольной пылью. — Мы вынесли на поверхность всех пострадавших, но состояние большинства из них тяжелое».
Кадры, показывающие жертв катастрофы, оповещали мир о происшедшей трагедии. Сидевший в кресле подвыпивший малютка-гоблин поднял вверх палец, засветившийся розовым светом.
Полуживые шахтеры вдруг повскакивали с носилок и принялись обнимать друг друга, плача от радости и изумления и потрясая исцеленными руками и ногами.
Инопланетянин откупорил еще бутылку.
Разъяренный учитель тащил Эллиота по коридору к директору. Он был по горло сыт выходками учеников. Жизнь преподавателя биологии не усыпана розами; орды прыщавых юнцов, с которыми ему приходилось ежедневно общаться, вконец расшатали его нервную систему. Иногда ему самому хотелось сунуть голову в банку с эфиром. Конечно, с большим удовольствием он проделал бы это с Эллиотом. Борясь со страстным желанием уничтожить мальчишку на месте, он в душе надеялся, что директор хотя бы выпорет хулигана или поручит экзекуцию самому учителю. К сожалению, такое наказание не предусмотрено современной школьной системой, и трясущийся от негодования учитель, излив директору накопившееся возмущение, оставил кабинет, чувствуя, что дети в конце концов одолеют его — швырнут на лабораторный стол, заткнут ноздри ватой с эфиром и располосуют вдоль и поперек.
Директор был приверженцем умеренности в воспитании. Прогрессивно мыслящий педагог, он набил трубку и раскурил ее, желая установить атмосферу взаимного доверия.
— Скажи, сынок, что с тобой стряслось? Накурился марихуаны?
Он загасил спичку, попыхивая трубкой.
— Твое поколение, мой мальчик, движется прямым путем в ад. Пора осознать ответственность за свое будущее…
Директор был в ударе и наслаждался звуком собственного голоса. Он обрушивал на Эллиота одну прописную истину за другой, почерпнув их из телевизионных передач, газет, скучных педагогических журналов, и сдабривал плоскими взлетами собственной изобретательности.
— …понимать, что в наши дни человек твоего возраста сам должен воспитывать себя, вытягивать себя наверх за шнурки ботинок…
Директор самодовольно попыхивал трубкой. Мир прочно стоял на месте. Мятежная молодежь скоро поймет, что незачем раскачивать лодку.
— …Вы не можете изменить систему, сынок. Ваши попытки ни к чему не приведут. Они бессмысленны…
Он подчеркнул последнюю фразу взмахом трубки. Его предшественник, занимавший этот кабинет, был сексуальным маньяком и уволился после того, как его проделки всплыли наружу. Вот он действительно раскачивал лодку. Однако теперь кабинет директора был безгрешен, здесь царила предписанная инструкциями обстановка. Столпы просвещения были неколебимы. Порядок — незыблем…
Если не считать, что при этих словах Эллиот начал подниматься в воздух.
Конечно, во всем был виноват инопланетянин. Хмельная куролесящая волна, исходившая от него, достигла кабинета директора и стала выталкивать несчастного Эллиота вверх, словно воздушный шарик.
Чтобы не оторваться от кресла, Эллиот изо всех сил вцепился в подлокотники. Директор ничего не замечал, увлеченный собственным красноречием, он считал, что провинившийся мальчишка просто корчится от стыда, слушая его нравоучения.
— …столь легкомысленное отношение к жизни, твое и твоих друзей, не что иное, как потеря драгоценного времени. Видишь, к чему я клоню?.. — он продолжал пережевывать одно и то же, начисто забыв об Эллиоте, зачарованный звуками собственного голоса. — …Наш мир — это определенная величина, сынок. Перестань витать в эмпиреях. Брось пустые мечты о том, чего не существует. Вот в чем, мне думается, кроется корень твоих проблем…
Но в этот момент корнем проблем Эллиота было то, что его с корнем отрывали от кресла. Земное притяжение было бессильно. Хмельная волна играючи подняла его вверх, оторвав руки Эллиота от подлокотников, и он тут же взмыл к потолку директорского кабинета.
В это время директор протирал стекла очков, отвернувшись к окну и разглядывая их на свет, но разглагольствований своих не прекращал:
— …поведение, мой мальчик. Знаешь ли ты, какой грандиозный прогресс достигнут благодаря тому, что человечество двигалось по заранее предначертанному пути развития…
Он обернулся к Эллиоту, но кресло, где только что сидел мальчик, было пусто.
Эллиот парил под потолком.
Этот факт директор осознал мгновением позже. Глаза его широко раскрылись. Он съежился в кресле, крепче сжав пальцами стекла очков. Он пытался взять себя в руки… Подумаешь, ну парит мальчик под потолком… В голове директора будто стучали молотом по наковальне, а над ним, грохоча колесами, проносился поезд.
Он прижался к спинке кресла и завыл, как Гарви.
Эллиот плавно опустился в кресло.
— Можно мне идти, сэр?