— Да у меня все есть… — сыто и загадочно улыбнулся Грибов. — И у тебя вроде все в норме? Смотрю, на шикарном авто раскатываешь?
— Это еще надо хорошенько подумать, кто на ком…
— Папина небось?
— Бабушкина… — Скворцов нервно вырвал из пачки сигарету и с ожесточением вогнал кнопку прикуривателя в панель.
— Что, попа болит? — участливо поинтересовался Грибов.
— Угу. А у тебя?
— Да нет. Я работу на дом не беру. Дамочка моя ножи точит и в скалку гвозди забивает…
— Острием наружу?
— Тешу себя, что шляпками. — Сергей вытащил прикуриватель и передал его своему приятелю. — Ну что, браток, погнали?
— Куда это?
— Ко мне. Ты меня прикроешь от праведного гнева моей половины, а я изолью всю накопившуюся горечь. Для прояснения, как говорится, ситуации.
— Так начинай! — Скворцов включил передачу и медленно отчалил.
— С шефом я переговорил. Он прикрывает нашу деятельность. Но вот как только зайдет разговор о конфискате, придется выкручиваться. Господа из фонда такой визг поднимут, что и чертям тошно станет.
— Да и фиг с ними! Перетопчутся Все бумаги у нас в руках.
— Конечно, не подкопаешься, если под себя копать собственной лопатой.
— А что, есть противопоказания?
— Есть рудокоп. С корочками ФСК. Они всю бодягу сначала замешивать станут. И неизвестно, что у них из всего этого выбродит…
— Или кто?
— Или…
— Есть идеи?
— Да вот думаю пока. Как у тебя с раскладом по Розанову?
— По факту смерти Гаспаряна назначено служебное расследование в рамках управления по исполнению…
— Сейчас, как же! Цирик цирику глаз не выклюет. Ты-то что предпринял?
— Своему ироду рапорт на стол.
— А он его в ящик!
— А куда же?
— А знаешь, братец, почему?
— Ну-ка?
— А потому что не в пример тебе и господину Галкину твой ирод знает фамилию предыдущего управляющего этими любителями дорогостоящих цацок.
— И кто же он?
— Дружище Мостицкий. Владелец заводов, домов, пароходов…
— И что этот Мостицкий?
— Как выяснилось, на последнем собрании акционеров он отказался принять программу Розанова, которая предполагала одностороннее увеличение квот по продажам, и снял свою кандидатуру с голосования…
— То есть взял самоотвод?
— Видать, он хорошо себе представлял разницу между «само» и «громоотводом».
— Очевидно, кто-то намекнул ему о возможном печальном исходе подобных инициатив. Вот узнать бы, кто именно?
— А посложнее вопроса у тебя не найдется? Например, почему трава зеленая?
— А что, и на этот вопрос у тебя ответ есть?
— У меня по ботанике в школе твердое «три». Как и по физике…
— Ну, допустим, что Мостицкий знал заранее о возможных неприятностях с этими лишними алмазами. Так с какого хрена ему было не предупредить Розанова?
— Вот здесь ответ очевиден — ему бы задали вопрос: занимая пост управляющего, чьи интересы вы преследовали? Это раз. Второе: попросили бы рассказать о фазе первоначального накопления капитала, а также об источниках кредитования всех его финансовых мероприятий. А ты прекрасно знаешь, как эта публика любит распространяться о своих успехах на ниве выколачивания денег в абсолютно нищей стране. Мелькают по «ящику» господа картавые, беспрестанно похлопывающие себя ладошкой по карману. Похлопывают и стенают: «Любите нас, любите! А если не полюбите, то все вы антисемиты, фашисты и сволочи…»
— А твой приятель Галкин?
— А что Галкин? Он тоже не очень спешит ассимилироваться. Вон и девку в жены взял с прибабахом. Да ко всему прочему еще и Инга.
— Это он чтоб свою маму не расстраивать…
— Допускаю. Хотя всю сознательную жизнь косил под русского. А теперь, возможно, и у него возникли противоречия меж положением титульной нации и внутренним содержанием.
— А что Мостицкий?
— Да у него одних должностей с полтора десятка. И везде, куда ни сунься, в учредителях. Вот занялся бы, выдернул его и поспрошал…
— Куда теперь-то? — Скворцов криво ухмыльнулся.
— Направо, под арку, третий подъезд.
— Может быть, мне не стоит подниматься?
— На съедение хочешь меня оставить?
Скворцов заглушил двигатель и вышел из машины.
— Только не дол… — начатую фразу за него закончил приглушенный хлопок, и приятель Грибмана как-то безобразно упал в снег у переднего колеса.
Сразу за первым последовал второй выстрел — в лицо Сергея ударили осколки лобового стекла. Грибман, резко пригнувшись за панель, вырвал из кармана ПМ и выкатился из машины. Третья пуля ударила в левое плечо: чуть ниже и правей — и прощай, Нинон! Он перевернулся через спину, не спуская глаз с темнеющего входа в подъезд. А еще вчера лампочка горела! И восемь раз подряд нажал на спусковой крючок. Грохот такой, что уши заложило. Сергей, с трудом отыскав точку опоры, поднялся, с жалостью взглянув на расстрелянный пистолет, — перезарядить его было некому: запасная обойма в сейфе, да и левая рука повисла, как мокрая простыня на веревке в безветренную погоду.
— Выходи, сука! — срываясь на визг, заорал он. В темноте подъезда что-то стукнуло, послышался какой-то невнятный, тестообразный шлепок, и из дверей, буквально в чем мама родила, выскочила обезумевшая мадам. Полы халата расстегнуты, колени в грязи, и только по гордо вздымающейся груди Грибман узнал в ней свою ненаглядную.
— Сережа! — крикнула она. — Там в темноте кто-то… И я упала!
— А нехрен бегать по ночам, черти тебя б забодали! — Грибов обошел «Москвич» и склонился над Скворцовым. — Поднимись в квартиру, вызови ментов и «скорую». И Климычу позвони на «трубу». Его номер — первый в моем большом блокноте.
— Первый на букву «К»?
— Вообще первый, понятно?
— Да, — с некоторым сомнением проговорила Нинон. Она отправилась было к подъезду, но тут же замерла. — А как быть с этим?..
Сергей оставил тело Скворцова — теперь о нем позаботится патологоанатом — и, скрипя зубами, доковылял до двери подъезда. За ней темным мешком лежал труп, и под него натекло уже немало кровушки. Сергей ткнул тело носком ботинка — голова трупа откинулась в сторону.
— Нинон! Сними с него… — Грибман указал пустым стволом на темный лыжный шлем, натянутый до подбородка.
— Ну нет! Не могу!
— А как на кухне, курей на газу палить?! Не могу! Давай!
Нинон брезгливым движением стянула шлем с головы стрелка, и Сергей, нагнувшись, из оставшихся сил подтянул лицо убитого к свету:
— А я тебя знаю, сучья маска! Раньше надо было тобой заняться, старый ты пидор! — Грибман разжал кисть, и голова стрелка звонко стукнула в бетон. — Слушай, Нинон! Сегодня мы с тобой размножаться не будем… А вот грамм триста коньячку я бы выпил…
Глава 6
Отставному сержанту Роду Галлахеру, как многим и многим, очень нравился актер Дон Джонсон. Особенно в роли детектива Нэша Бриджеса. Нравилась его манера разрешать все спорные вопросы с помощью своего безотказного «сорок пятого». Нравилась манера одеваться — в ней не было и толики английского кондового консерватизма. И если допустить, что футболки под элегантными пиджаками вызывали у ветерана двадцать второго полка пятой бригады быстрого реагирования некоторое недоумение, то в целом образ воинствующего плейбоя был ему близок. Возможно, Роду была близка и некоторая неустроенность его телевизионного героя. Сам Галлахер был одинок, и весь его опыт, накопленный в попытках хоть как-то изменить сложившееся положение вещей, завести женщину, устроить генеральную приборку в доме, отведать рождественского гуся, запеченного заботливой хозяйкой, всегда сводился к краху. А жил Род в маленьком домике на одной из тупиковых улиц Ист-Сайда, куда пока еще не дотянулись загребущие руки застройщиков. Здесь из-под фундаментов облупленных домов таращилась совершенно марсианского цвета поросль. Здесь по ночам было так же тихо, как в прохладе старого, всеми забытого кладбища, и вся округа, казалось, умирала каждый вечер до утра, чтоб, проснувшись в который раз за последнее столетие, убедиться в собственном уродстве.
Галлахер редко подходил к окну — тратить время на обозрение покрытых коростой грязи домов ему казалось таким же неумным, как и пытаться завлечь в очередной раз в свою холостяцкую нору женщину, которую он пока или, может быть, никогда не сможет полюбить. Так же глупо, как считаться со справедливыми, быть может, требованиями возможной сожительницы не выбивать трубку о подоконник, наблюдать ежедневное мелькание нечесаных косм, сомнительную симметрию ног, прикрытых ни разу не стиранным халатом, и выслушивать стенания по поводу его, Галлахера, скупости. Нет, на это отставной сержант согласиться не мог. Оставалось одно: изредка выгребать из дому в район красных фонарей, снимать шлюху за небольшие деньги и заниматься с ней сексом в каком-нибудь укромном углу. На крайний случай для этой цели мог подойти салон его потрепанного «Ровера».
Едва ли было бы справедливым назвать отставного сержанта неказистым и бедным. Галлахер обладал отменным здоровьем и приличным счетом в банке. Накопления, сделанные как во время службы ее величеству, так и на протяжении нескольких последних лет, могли позволить Галлахеру прожить безбедно с десяток годков. И если — а это несомненно — предпринимательская жилка у Рода отсутствовала напрочь, то иные, не менее ценные качества щедро оплачивались его клиентами.
Род был человеком решительным, рисковым и в достижении обозначенной цели не знавшим ни преград, ни нравственных ограничений. Что же до внешности Галлахера — он был высок и рыж. Как и полагается Галлахерам. Все мужчины в его роду были рыжими и были солдатами, и эти качества он взращивал прежде всех прочих. А вот с целями и задачами, которые сержант непрестанно решал и достигал на протяжении нескольких лет гражданской жизни, возникли некоторые затруднения. Хотя они были так же просты и наивны, как и недоступны любому обитателю местной помойки. Галлахер страстно желал роскоши! Шикарных рослых брюнеток в красных шелковых пеньюарах. «Астон мартин» для города и «Рендровер» для вылазок на природу… Еще, если ему удавалось глубже окунуться в марево своих фантазий, виллу где-нибудь, может, на севере Италии, и… И еще чтобы осталось столько денег, чтобы их можно было тратить и тратить до конца своих дней. Тратить на женщин, на французский коньяк, дорогой табак и одежду, на…