Сталин поздоровался за руку с каждым и каждому сказал что-то тёплое. Глядя на меня, улыбнулся:
– Так вот вы какой… А я представлял тебя похожим на Тараса Бульбу (Сталин выразительным жестом как бы изобразил мощную широкоплечую фигуру с длинными казацкими усами) и, улыбаясь, добавил: "Почему худощавый? Может, сам не ешь и войска свои не кормишь?"
Я ответил в том же шутливом тоне:
– Таков я от природы, товарищ Сталин, а войска, которыми командую, на питание не жалуются.
– Это хорошо, – заметил Верховный. И пригласил меня, после того как я представлюсь членам правительства, вернуться к нему, чтобы вместе выпить по рюмке вина.
Я так и сделал. Но пока ходил, от волнения расплескал вино, в рюмке осталось меньше половины. Когда я вновь подошёл к Иосифу Виссарионовичу, он это заметил, взял со стола бутылку, наполнил мою рюмку и поднял свою. Мы чокнулись и выпили за Великую Победу советского народа над фашистской Германией.
Вернувшись на своё место и глядя на продолжавшуюся праздничную церемонию, я думал о трудном пути, приведшем нас в этот величественный, сияющий огнями Георгиевский зал, чтобы отметить торжество Победы над самой тёмной силой капиталистического мира – германским фашизмом. Эта мысль, видимо, владела каждым участником приёма. Всё наше внимание было приковано к руководителям государства и партии, умело мобилизовавшей весь советский народ и ресурсы страны на достижение Победы. Центральной фигурой среди них был И. В. Сталин.
Кочуков:
– А правда ли, что военачальники приняли на грудь по 100 граммов, так сказать, получили последнюю наркомовскую норму ещё тогда, когда, войска шли по Красной площади?
Москаленко:
– А вы откуда об этом знаете?
Кочуков:
– Комендант Московского Кремля генерал-лейтенант Спиридонов рассказывал.
Москаленко:
– Ну, коли говорил Николай Кириллович, он врать не будет. Дело в том, что погода в день проведения Парада закапризничала – с утра пошёл дождь. Победители, пока стояли в парадном строю, промокли, что называется, до нитки. Началось парадное шествие. Командующие войсками фронтов и командармы после того, как проходили во главе своих сводных полков, делали строевой "манёвр" и шли к трибуне Мавзолея. На подходе к отведённому для них месту и получали, как вы говорите, "последнюю наркомовскую норму". На Руси это называют "для сугрева"».
Последний тост на том обеде в Георгиевском зале, вернее, небольшую застольную речь произнёс далеко за полночь Председатель Совета народных комиссаров Верховный Главнокомандующий Сталин. Тост, посвящённый русскому народу, неоднократно прерывали долго не смолкавшие аплодисменты. Почти все гости вечера обратили внимание на словесно-символическое наполнение сталинской здравицы «За русский народ», на то, что вождь превозносил былинные качества русских.
«Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение…» – говорил тогда в Кремле Иосиф Виссарионович Сталин, воздавая честь народу, одержавшему великую победу в великой войне.
А кроме этого сталинского тоста и ста знаменитых «наркомовских граммов», выдававшихся всем участникам Парада Победы, Кирилл Семёнович Москаленко за все долгие годы, начиная с финской войны и до конца Великой Отечественной, получил звание Героя Советского Союза и медаль «Золотая Звезда» (1943), три ордена Ленина (1941, 1943, 1945), три ордена Красного Знамени (1940,1943,1944), два ордена Суворова 1-й степени (1943,1943), два ордена Кутузова 1-й степени (1944, 1944) и орден Богдана Хмельницкого 1-й степени (1944), не считая десяток медалей и наград других стран.
Удостоверение Героя СССР К.С. Москаленко
И кто может сказать, что он получил все эти высокие награды незаслуженно?..
На сайте, посвящённом генералу Геннадию Ивановичу Обатурову, в дневниковых записях за 1960–1993 годы находится одна история, которую он слышал от Кирилла Семёновича Москаленко, и которая касается описанного выше военного парада. В ней говорится следующее:
«Во время Парада Победы в 1945 году полководцы собрались в комнате Мавзолея Ленина. Генерал армии Ерёменко (такое звание он носил в то время) выступил и предложил присвоить Сталину звание Героя СССР и Генералиссимуса. Ерёменко при этом мотивировал так, что на Руси был генералиссимус Суворов, но Сталин выиграл более трудную войну и должен носить это звание. Его поддержали Говоров, Булганин, Рокоссовский. Сталин сказал: “Разве вы не знаете, какой холуй Ерёменко, какой он угодник? Не обращайте на это внимание, не делайте, что предлагает Ерёменко. Не следует".
Кончилась война, Сталин стал Маршалом, но не имел звания Героя СССР. И это после такой-то войны, выигранной под его руководством! Скоро Сталину присвоили и Героя, и Генералиссимуса.
В конце войны Ерёменко собрал группу поэтов, которая в пушкинском стиле написала поэму о Сталине. Эту книгу Ерёменко отделал золотом, как "Евангелия" Патриарха. Москаленко говорит, что он эту книгу видел. Доложили Сталину. Последний запретил издавать её».
Подобные восхваляющие его издания Генералиссимус считал откровенным перебором.
Глава седьмаяКонец «лубянского маршала»
25 июня утром по телефону АТС Кремля Кириллу Семёновичу Москаленко позвонил Никита Сергеевич Хрущёв – на то время первый секретарь Московского областного и городского комитетов партии, а также секретарь ЦК КПСС – и спросил: «Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?..» Москаленко ответил, что такие люди у него имеются, после чего Хрущёв сказал, чтобы он взял этих людей и приехал с ними в Кремль к Маленкову, в кабинет, где раньше работал Сталин. Тут же он добавил, чтобы Москаленко взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигары. Москаленко ответил, что заберёт с собой всё перечисленное, однако курить он бросил ещё на войне, в 1944 году. Хрущёв засмеялся и сказал, что сигары могут потребоваться не те, которые он имеет в виду.
Тогда генерал догадался, что надо взять с собой в Кремль – оружие…
Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала Булганина, который предложил Москаленко сначала прибыть к нему. После этого в беседе с глазу на глаз министр объяснил ему задачу, сказав, что «ему звонил Хрущёв, вот я тебя и вызвал. Нужно арестовать Берию… Сколько у тебя человек?» Услышав, что у него пять человек, Булганин ответил: «Очень мало людей… Кого, ты считаешь, можно ещё привлечь, но без промедления?» Москаленко предложил министру позвать с собой его заместителя – маршала Василевского, но министр почему-то сразу же эту кандидатуру отверг. Тогда Кирилл Семёнович предложил взять на это дело Жукова, который, мол, придаст операции дополнительный авторитет, на что Булганин в итоге согласился, но сказал, чтобы Жуков был – без оружия.
Берия и Хрущёв на Мавзолее
Таким образом, Москаленко включает Жукова в свою группу, но и то где-то на втором плане и без оружия.
(Писатель Сергей Николаевич Семанов, друживший в 1970-е годы с Кириллом Семёновичем Москаленко, писал, что в числе участников захвата Берии появилась также фамилия Леонида Ильича Брежнева, однако, как он говорил, «Брежнев в непосредственном задержании Берии участия не принимал, вместе с другими товарищами он находился в приёмной, держа наготове спрятанные пистолеты. Рядом с ними находились ничего пока не подозревавшие бериевские люди, их было, кстати, больше. Только тогда, когда связанного и спрятанного Берию вывезли на машине за ворота Кремля, опасное дежурство Брежнева и других закончилось.
Такие услуги не забываются, и судьба Брежнева вскоре круто изменилась. Отметим тут и другое: Москаленко служил с Брежневым на заключительном этапе войны. Видимо, он и ввёл его в состав группы офицеров, отправленных на Парад Победы. Более того, раз Москаленко ввёл Брежнева в "группу захвата", значит, не сомневался в его мужестве и верности».]
Далее Кирилл Семёнович рассказывает о событиях того дня:
«Часов в 11.00 дня 26 июня мы по предложению Булганина Н.А. сели в его машину и поехали в Кремль… Вслед за нами на другой машине приехали Жуков Г.К., Брежнев Л.И.[5] и другие.
Всех нас Булганин провёл в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушёл в кабинет к Маленкову.
Никита Сергеевич
Через несколько минут вышли к нам Хрущёв, Булганин, Маленков и Молотов. Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведёт себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит, с кем члены Президиума встречаются, грубит всем и т. д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова – Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию.
Примерно через час, то есть в 13.00 26 июня 1953 года последовал условный сигнал, и мы, пять человек вооружённых, шестой т. Жуков, – быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Товарищ Маленков объявил: "Именем советского закона арестовать Берию". Все обнажили оружие, я направил свой пистолет прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх. В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума и кандидаты в члены остались проводить заседание…»
По свидетельству ряда участников этого события, Берия до самой ночи сидел в комнате отдыха в ожидании своей участи. С учётом того, что он прекрасно понимал, чем завершится его арест, он должен был с первых же секунд своего задержания поднять такой шум и крик, что на него бы сбежалась охрана со всего Кремля, и чтобы не допустить этого, его нужно было застрелить (или размозжить ему голову рукояткой пистолета) прямо сразу же в кабинете заседаний. Но этого якобы сделано не было, а Берия сидел и молчал, во что как-то не очень верится. Скорее всего, в комнате отдыха лежал уже не Берия, а его труп.