В книге «Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом» Леонид Михайлович Млечин так описывал окончание дня ареста Лаврентия Павловича: «Берию держали в комнате отдыха до позднего вечера. В Кремле сменили охрану, но арестованного рискнули вывезти только тогда, когда стемнело. Завернули в ковёр, вынесли и запихнули в огромный лимузин Булганина. Отвезли на гауптвахту штаба Московского военного округа…» (Заметим, что это было уже в половине второго ночи.)
О том, что дышать внутри скатанного ковра нечем, свидетельствует история смерти актёра и барда Владимира Семёновича Высоцкого, который 25 июня 1980 года, выпив лишнего алкоголя, начал у себя дома буянить, а чтобы успокоить его, друзья-собутыльники завернули его в ковёр, как в смирительную рубашку (чтобы не бузил), и вынесли на балкон, а сами пошли дальше пьянствовать. Там он и умер, скорее всего, задохнувшись в этом свёрнутом в трубу ковре.
(И подобных примеров в Интернете сегодня описывается очень много, так что смерть внутри ковра – это отнюдь не единичный случай, и если Берию выносили из Кремля завёрнутым в ковёр, то, скорее всего, привезли его на московскую гауптвахту уже мёртвым…)
На следующий день – 27 июня – в канцелярию гауптвахты, куда по официальной версии сопроводили после ареста Берию, примчались для проведения допроса генерал-полковники Круглов и Серов. Вышедший им навстречу К. С. Москаленко, якобы охранявший там Лаврентия, отказался подчиниться требованию прибывших и не допустил их к арестованному, а чтобы как-то выкрутиться из щекотливой и небезопасной ситуации, принялся тут же дозваниваться в Большой театр, где в это время шла премьера оперы Юрия Шапорина «Декабристы», на которой присутствовали Маленков и Хрущёв. Подошедший к телефону Маленков приказал всем троим прибыть в театр «на разборку».
Как рассказывает Москаленко, в антракте все руководители вышли в какую-то особую комнату, и там Круглов и Серов начали жаловаться на Москаленко за то, что он, мол, «мешает им вести следствие, прячет от них арестованного и не позволяет с ним увидеться, чтобы снять показания. В ответ на это Москаленко заявил:
– Я не юрист и не чекист, как правильно и как неправильно обращаться с Берией, я не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия – враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но мы ничего плохого к нему не допускаем. (Хотя для жалобщиков было досаднее, что к нему не допускают не "ничего", а "никого" – то есть их самих. – Н.Д.] Если я в чём и не прав, подскажите, и я исправлю».
Но Москаленко в данном случае был прав во всём, и Хрущёву с Маленковым это было известно, как никому другому, а потому они тут же оправдали его действия и сказали, что следствие будет вести новый Генеральный прокурор Р.А. Руденко, и Москаленко может в этом тоже участвовать.
Раздосадованных Круглова и Серова отправили из театра восвояси, «а мне, – вспоминал впоследствии Москаленко, – предложили сесть за стол и выпить рюмку вина за хорошую, успешную и, как сказал Маленков, чистую работу».
Однако, при всей «чистоте» проделанной Москаленко «работы», извещать население об аресте Берии власти не торопились. Только 10 июля, то есть спустя две недели после ареста, если это был действительно только арест, появилось правительственное сообщение, согласно которому «на днях» (без указания даты] состоялся Пленум ЦК КПСС, заслушавший и обсудивший доклад Маленкова, сделанный от имени Президиума ЦК. Из сообщения следовало, что в этом докладе говорилось «о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берии, направленных на подрыв советского государства в интересах иностранного капитала…» Сообщалось также о решении исключить Берию «как врага партии и народа» из рядов КПСС, лишив его при этом всех занимаемых постов, и передать «дело о его преступных действиях» на рассмотрение Верховного суда СССР.
По официально распространённой информации, Лаврентий Павлович Берия в течение около шести месяцев находился в охраняемом бункере штаба, возглавляемого Кириллом Семёновичем Москаленко Московского военного округа, где велись его ежедневные допросы, а 23 декабря 1953 года по завершении следствия якобы состоялось заседании Верховного
Суда, на котором Берии был вынесен смертный приговор, и в тот же день этот приговор был приведён в исполнение.
(Ходят слухи, что после четырёх месяцев заключения Берии в бункере Москаленко после него остались некие его «покаянные» письма на имя Хрущёва и Маленкова, часть которых даже цитируется сегодня в Интернете, так вот эти письма были проверены специалистом графологом и однозначно определены им, как подделка. Почерк на этих «покаянных» письмах настолько не совпадает с почерком Лаврентия Берии, что это видно даже не специалисту.)
Но что было после ареста Лаврентия на самом деле, Жуков, который считал себя главным исполнителем этой операции, лично не видел, а потому написал в своих воспоминаниях только то, что он узнал с чужих слов, а именно: «После суда Берия был расстрелян теми же, кто его охранял. При расстреле Берия держал себя очень плохо, как самый последний трус, истерично плакал, становился на колени и, наконец, весь обмарался. Словом, гадко жил и ещё более гадко умер».
Но так о смерти Лаврентия Павловича Берии рассказывали Жукову другие, а сам он во всех последующих событиях не участвовал, да и были ли эти события в реальности (в смысле допросы, суд и расстрел) – тоже вопрос.
А вот что удалось узнать военному журналисту Станиславу Викентьевичу Грибанову от якобы «настоящего» «автора» пули для Берии – тогдашнего генерал-полковника Павла Фёдоровича Батицкого: «Повели мы Берию по лестнице в подземелье. Он обосрался. Вонища. Тут я его и пристрелил, как собаку».
Совсем по-другому описывает казнь Лаврентия Берии М. Г. Хижняк в своём интервью газете «Вечерняя Москва», где он говорит:
«С двумя плотниками мы сделали деревянный щит, примерно метра три шириной, высотой метра два. Мы его прикрепили к стенке в бункере, в зале, где были допросы. Командующий мне сказал, чтобы я сделал стальное кольцо, я его заказал, и сделали – ввернули в центр щита. Мне приказали ещё приготовить брезент, верёвку Приготовил.
– Это всё за один день?
– Да, готовили весь вечер… Привёл я его. Руки не связывали. Вот только когда мы его привели к щиту то я ему руки привязал к этому кольцу сзади.
– Как он себя вёл в это время?
– Ничего. Только какая-то бледность, и правая сторона лица чуть-чуть подёргивалась.
– Глаза завязывали?
– Вот слушайте. Я ведь читал в газетах и книгах, что перед казнью завязывают глаза. И я приготовил полотенце – обычное, солдатское. Стал завязывать ему глаза. Только завязал – Батицкий: "Ты чего завязываешь?! Пусть смотрит своими глазами!" Я развязал. Присутствовали члены суда: Михайлов, Шверник, ещё Батицкий, Москаленко, его адъютант, Руденко… Врача не было. Стояли они метрах в шести-семи. Батицкий немного впереди, достал «парабеллум» и выстрелил Берии прямо в переносицу. Он повис на кольце. Потом я Берию развязал. Дали мне ещё одного майора. Мы завернули его в приготовленный брезент и – в машину…»
А вот описание сцены расстрела Лаврентия Павловича Берия, приводимое в книге Елены Анатольевны Прудниковой «Берия, последний рыцарь Сталина», в котором говорится:
«Первым, пожалуй, надо дать слово Антонову-Овсеенко. Хотя он и не был очевидцем, и врёт много, но зато красивей всех пишет: "Казнили приговорённого к расстрелу в том же бункере штаба МВО. С него сняли гимнастёрку, оставив белую нательную рубаху скрутили верёвкой сзади руки и привязали к крюку вбитому в деревянный щит. Этот щит предохранял от рикошета пули.
Прокурор Руденко зачитал приговор.
Берия. Разрешите мне сказать…
Руденко. Ты уже всё сказал.(Военным). Заткните ему рот полотенцем.
Москаленко (Юферову]. Виктор, ты у нас классный стрелок…
Батицкий. Товарищ командующий, разрешите мне("достаёт свой «парабеллум»). Этой штукой я на фронте не одного мерзавца на тот свет отправил.
Руденко. Прошу привести приговор в исполнение.
Батицкий вскинул руку.
Л.П. Берия
Над повязкой сверкнул дико выпученный глаз… Батицкий нажал на курок; пуля угодила в середину лба, тело повисло на верёвках”».
Далее сын революционера Антонова-Овсеенко говорит, что после совершения расстрела «тело Берии завернули в холстину и отправили в крематорий».
Всё бы ничего, замечает исследователь этой истории Николай Добрюха, если бы другие свидетели расстрела, да и сам генерал Батицкий, везде говорили одно и то же. Хотя нестыковки могли произойти и по причине небрежности или от литературных фантазий исследователей. Так, например, издание «Коммерсантъ-Власть» обнаружило ещё одного свидетеля расстрела Берии. Некий командир ракетной базы, который просил не упоминать его имени, говорит следующее:
«Все рассказы о том, что Берия чин-чинарём привязали к какой-то доске и потом расстреляли – враньё. Ребята так ненавидели его, что не смогли довести до той доски, начали стрелять прямо на лестнице. Я их понимаю. Но отправлять его с такой кучей дыр в крематорий они не решились. Мне потом рассказывали, что кто-то предложил растворить труп в щелочи. Подходящая ванна была там же, в убежище. Щелочь принесли. Вот так трупа Берии и не стало…»
Суд над Берией, как пишут многие, был чистым фарсом. Что его ждёт, было ясно и до суда. Приговор, по официальной версии, привёл в исполнение генерал Павел Фёдорович Батицкий, затем в Берию, уже мёртвого, стреляли ещё пять офицеров, которые с ним были. Расстрельную команду не приглашали: чем меньше свидетелей, тем лучше.
Профессор Владимир Павлович Наумов писал:
«Батицкий написал Хрущёву записку, что застрелили Берию прямо на лестнице. Это немыслимое дело. В бетонном бункере, где небольшие помещения, они могли друг друга перестрелять. Батицкий это написал, чтобы успокоить Хрущёва: