, но это обстоятельство не позволяет говорить об Иллирии как о македонской «сфере жизненных интересов». Сил для ее подчинения ни у одного македонского правителя не было: гористая местность и партизанская тактика ведения войны местным населением становились существенным препятствием для завоевания Иллирии. Даже самый успешный в иллирийских делах македонский царь Филипп II никогда не подчинял себе всю Иллирию, никогда не управлял областью, вошедшей позднее в римский протекторат[147]. Кроме того, племенная структура Иллирии создавала благоприятные условия для наиболее амбициозных иллирийских вождей в осуществлении собственной политики. Здесь было невозможно решать пограничные проблемы на основе сколько-нибудь длительного соглашения. Поэтому Македонии требовалась хорошая линия обороны и постоянная боеготовность. Принимая во внимание тот факт, что из Деметриевой войны македонское царство вышло с большими потерями, едва ли оно могло тогда помериться силами с агрессивным иллирийским государством Агрона и Тевты. Агрон располагал гораздо более мощным военным потенциалом, чем любой иллирийский правитель когда-либо прежде. Позднее другие иллирийские династы, такие как Деметрий Фарский и Скердилаид, имея более скромные возможности, чем Агрон, занимались пиратством, не чувствуя никакого давления со стороны соседей, в том числе и с запада[148].
Можно привлечь еще один аргумент в пользу мнения, что ни Иллирия, ни западные границы не были в числе приоритетных забот македонского царя. В 227 г. Антигон отправился в Карию, т. е. в Азию, и прервал поход, вероятно, в связи с посольством из Ахайи[149]. Попытка вторжения в Карию весьма показательна: едва ли ее возможно воспринять как часть западной программы. Если бы не возникла непредвиденная ситуация в Греции, амбиции Досона простерлись бы совсем в ином направлении. Скорее всего, устремления македонян ни в ходе, ни после первой Иллирийской войны не были направлены ни против Рима, ни на завоевание иллирийских племен. Более того, Полибий, не упускающий возможности дискредитировать дом Антигонидов, не сообщает ни о каких македонских планах в этом регионе в то время.
Следует остановиться и на союзных отношениях македонского дома с иллирийскими династами. По мнению Н. Хэммонда[150], македонский царь не оказал помощи Тевте в борьбе с римлянами по той причине, что эта кампания развивалась очень быстро. Антигон просто не успел вмешаться и предотвратить ее крах. Однако из утверждения, что македонский царь не имел сил выступить против римлян, не следует вывод, что он был враждебен Риму. Установление римского протектората над Иллирией не очень беспокоило Досона[151], подконтрольные Риму территории граничили с Македонией только в Антипатрии[152]. Тот факт, что Агрой был союзником Деметрия II (Polyb., II, 2, 5), Деметрий Фарский — Антигона Досона (Polyb., II, 6), а затем Филиппа, Скердилаид[153] — Филиппа, точнее Эллинской лиги (Polyb., IV, 2, 9), говорит лишь об одном: Македония, подобно любому другому государству как древности, так и современности, была заинтересована в хороших отношениях с соседями. Эта заинтересованность подкреплялась еще и тем, что македонские правители широко практиковали найм солдат из варварских народов, которые стоили дешевле греческих[154]. Но подобные взаимоотношения далеко не всегда подразумевают подчинение соседних государств и навязывание им своей воли.
Примечательно, что вскоре после битвы при Селассии в 222 г., несмотря на союз с одним из племен, Антигон Досон был вынужден вернуться в Македонию для защиты царства от масштабного нападения другого иллирийского народа. Опасность вторжения была настолько велика, что потребовала срочного отзыва всей армии из Пелопоннеса. Накануне Союзнической войны Скердилаид, родственник Агрона, участвовал в нападении этолийцев на Кинефу и ее разгроме, т. е. действовал против другого союзника Македонии (Polyb., IV, 16, 10–11). В той же операции Деметрий Фарский[155] был привлечен для перехвата этолийцев Таврионом — македонским представителем в Пелопоннесе, но при этом его услуги были оплачены, хотя он являлся союзником царя Македонии (Polyb., IV, 19, 7–9). Как верно замечает Файн, «Полибий часто говорит о союзах, как о все еще продолжающих существование, поскольку они не были формально аннулированы. На самом же деле они могли уже не иметь реальной силы»[156].
Со стороны македонского царя также не последовало никакого вмешательства в боевые действия в Иллирии, т. е. в союзнических отношениях с Тевтой царский двор себя никак не проявил. Непосредственного соприкосновения Римских владений с границами Македонии не было (см. рис. 1). Как отмечал Н. Хэммонд[157], между Римом и государством ардиэев существовали буферные владения — территории дассаретов и Деметрия Фарского. В управлении атинтанов и парфиниев изменений не произошло, они сохранили политическую самостоятельность. В вопросе о статусе греческих полисов Иллирии мы склонны следовать за Г. С. Самохиной, которая считает, что они также сохранили суверенитет[158].
Поэтому, подводя итог вышесказанному, можно отметить, что иллирийский фактор присутствовал в политике и Рима, и Македонии, но по-разному. Сенат, установив протекторат, считал недопустимым возникновение какой-либо угрозы своей власти в регионе, но это касалось, прежде всего, внутрииллирийских конфликтов. Для македонских правителей иллирийские племена были источником постоянных беспокойств, поэтому спокойствие на границе они достигали либо с помощью заключения союза, либо военными средствами. В такой ситуации у них не было возможности претендовать на земли, оказавшиеся под римским протекторатом. Также, на наш взгляд, нет существенных причин для утверждений о возникших у македонского царя опасениях реальной угрозы со стороны римлян и желании создать военный союз против них.
Интересы македонского царя в основном сосредотачивались на Греции, и война с Римом не могла содействовать его планам. Но из этого положения не следует и вывод о том, что Антигон Досон уже в 222 г. начал планировать войну против Этолии. Для царя цель союза была достигнута: Клеомен был разгромлен, а македоняне получили доступ в Грецию. Совершенно неправомерно думать, что Досон нацеливался на продолжительную экспансию в регионе или ясно представлял, как далеко он хотел зайти и какую степень контроля установить[159]. Ближайшей задачей, стоящей перед ним, было закрепление достигнутого результата.
Именно эту цель он преследовал, размещая гарнизоны в Пелопоннесе; эта же задача побудила позднее Филиппа V образовать фактически македонскую провинцию в Трифилии (Polyb., IV, 80,15). Иными словами, цари Македонии попросту удачно использовали благоприятную ситуацию. При этом они предпочитали не силовые методы, а искусную интерпретацию статей союзного договора лиги, в частности, условий Общего Мира.
Вместе с тем не следует отделять политику Филиппа V от линии его предшественника и указывать на тот факт, что ситуация несколько изменилась после смерти Антигона[160]. Трон занял молодой и неискушенный в дипломатии, как считали его противники, царь Филипп V. Хотя источники не упоминают о его участии ни в одной военной акции Досона, однако, он, вероятно, находился рядом с опекуном и в ходе боевых действий в Греции в 224–222 гг. и даже, предположительно, в Карийском походе в 227 г., поскольку пребывание его тогда в Македонии с политической точки зрения было нецелесообразным[161]. Полученный Филиппом в ранней юности военный опыт был неоценим, что в полной мере сказалось в ходе Союзнической войны. И враги, и друзья недооценили нового македонского царя.
В этом случае напрашивается предположение, что если Филипп первоначально не замышлял боевых операций против Рима, то традиционная македонская политика в Греции должна была подтолкнуть царя к войне с Этолийским союзом. Соответственно, как гегемон лиги, он мог планировать вступление в войну вместе с союзниками. Действительно, казалось бы, целью его политики в Греции было расширение македонской сферы влияния. Одним из средств достижения задуманного могла быть война. Филипп, конечно, как и другие, сознавал, что после окончания Клеоменовой войны столкновение Этолийского и Ахейского союзов — это вопрос времени. Можно было ожидать, что в ходе боевых действий македонский царь реализует, частично или полностью, свою программу нового подчинения Эллады. То обстоятельство, что войну придется вести с этолийцами — старыми и последовательными врагами Македонии, должно было устраивать Филиппа. В историографии довольно давно утвердилось мнение, что для него направленность лиги была ясна уже при восшествии на престол — следующую войну предстоит вести против Этолийской федерации. Как полагал Ф. Г. Мищенко[162], Союзническая война вообще была на самом деле войной Филиппа против этолийцев, а эллины, воевавшие на стороне Филиппа, были союзниками несвободными и покорными. Однако в настоящее время принято считать, что эллины в этой войне не были просто послушными сателлитами. Кроме того, в источниках нет ни одного слова, что Антигон и Филипп пытались отвоевать потерянные ими ранее территории в Греции