[201]. По его мнению, царь хотел отложить начало военных действий до весны 219 г. или возложить ответственность за развязывание войны на плечи этолийцев. Однако, на наш взгляд, последнее предположение не оправдано. Война была отложена до весны по независящим от царя обстоятельствам, как это будет показано ниже, а обвинять этолийцев в развязывании войны столь изощренным способом не имело смысла, так как постановление в Коринфе было официально принято всеми союзниками, а несколько позднее, после ратификации решения, ахейцы, прибегнув к старинному способу объявления войны, через глашатая возвестили об этом. В ответ на требование Филиппа оправдаться за свои нападения на греческие города этолийские власти заявили, что они не могут его выполнить до решения этолийского собрания (Polyb., IV, 26, 5–6). С формальной точки зрения они были правы, поскольку только народное собрание принимало постановления по важнейшим вопросам, касавшимся общественно-политической жизни федерации или отношений этолийцев с другими государствами. Но нельзя пренебрегать и тем фактом, что для решения каких-либо чрезвычайных вопросов, которые невозможно было отложить до обычного собрания в канун осеннего равноденствия, созывалось экстраординарное собрание[202], поэтому отказ этолийцев по формальным причинам выполнить предложение македонского правителя свидетельствует об их агрессивном настроении. Этим фактом не следует пренебрегать. Так же как и тем обстоятельством, что назвать организатора единодушного мнения синедров не стоит труда — им мог быть лишь Арат, чей дар убеждения всегда действовал на союзников. Филипп в данной ситуации был последним человеком, который еще пытался остановить боевые действия двух стремящихся к войне федераций.
Решение синедриона о войне было дополнено еще одним постановлением. Оно гласило (Polyb., IV, 25, 6–7): «Каждому союзнику, у которого этолийцы со времени смерти родного отца Филиппа, Деметрия, отняли землю или город, все прочие обязаны помогать в борьбе за возвращение отнятого; равным образом союзники обязаны восстановить исконные учреждения у тех, которые силою обстоятельств вынуждены были вступить в Этолийский союз, дабы они владели своими полями и городами, избавлены были от содержания у себя гарнизонов и от дани, жили независимо по исконным законам и установлениям». Вероятно, Полибий видел этот декрет — его фразеология предполагает это[203]. Указанная псефизма примечательна своей неопределенностью. Союзники решили возвратить потерянные со смерти Деметрия II, т. е. с 229 г., города и земли. Эпир, например, потерял Амбракию и Амфилохию; Фессалия — Фтиотийскую Ахайю. Однако союзники могли претендовать и на земли, потерянные ранее, и как насильственно захваченные могли быть признаны: для Акарнании — области к западу от Ахелоя, где Этолия владела Стратом и Эниадами, для Фокиды — западная ее часть, которая была в руках этолийцев с 258 г. и т. п. Кроме того, провозглашалось освобождение тех государств, которые не имели никакой связи с членами симмахии, что, вероятно, было нацелено на развал Этолийской федерации. Третий пункт программы касался Дельфийской Амфиктионии, которая находилась под этолийским контролем[204].
Это святилище играло важную роль не только в религиозной, но и в политической жизни эллинов, а этолийцы, таким образом, могли реально влиять на судьбу всей Эллады[205]. Союзники постановили «оказать помощь амфиктионам в восстановлении своих законов и в возвращении под свою власть святилища…» (Polyb., IV, 25, 8). Однако утверждение некоторых исследователей[206], что союзники надеялись преобразовать войну в «Священную», за освобождение Дельф, сомнительно. Вероятно, имелся в виду обратный этолийской экспансии процесс. Прежде, присоединяя территории какого-либо государства, Этолия забирала их голоса в Амфиктионии. В случае успеха в Союзнической войне, освобождении многих земель и серьезном ослаблении противника, победители могли потребовать возвращения своих голосов в совете амфиктионов. Таким образом, поставленные задачи были весьма обширными и рассчитанными на распад федерации противника.
Военные действия начались лишь на следующий год, весной 219 г. Поэтому, хотя и принято говорить, что война длилась с 220 по 217 г., на практике она продолжалась с весны 219 до конца лета 217 г., при этом последний военный сезон был гораздо менее интенсивным, чем первые.
Откладывание боевых действий было вызвано процессуальными моментами. С одной стороны, весной в Ахейском союзе должен был смениться стратег; координировать совместные действия было логичнее уже с ним. С другой стороны, всем государствам лиги требовалось время на мобилизацию вооруженных сил, укрепление линии обороны и прочие такого рода действия. Немалую роль играл еще один фактор. Поскольку Эллинская лига была призвана сохранять мирное состояние дел в Греции и ее договор стремился предотвратить попытки использовать союз в интересах одного государства для решения частных конфликтов, то, видимо, можно говорить о сложной процедуре оформления начала войны.
В нашем распоряжении есть некоторые замечания Полибия по этому поводу. Однако их совершенно недостаточно, чтобы представить ясную картину происходившего. Поэтому представляется вполне оправданным привлечь данные, относящиеся к существовавшим ранее Коринфским лигам Филиппа II и Антигона Одноглазого. В целом, институты всех трех союзов были одинаковы. Каждый из этих союзов возглавлялся гегемоном, в роли которого выступал сам македонский царь. Существовал представительный орган — синедрион или общий совет, в который союзники посылали своих представителей. Между этими объединениями довольно много схожих черт в структуре, организации, управлении, хотя имеются и отличия. Именно в силу этого обстоятельства любое наше предположение, конечно, является гипотетическим. Тем не менее привлечение этих материалов остается единственной возможностью восстановить имеющиеся в нарративных источниках лакуны.
Эллинская лига объединяла значительную часть Греции и приблизительно соответствовала по масштабам существовавшей ранее Эллинской лиге 302 г., даже учитывая «особое», неравноправное положение некоторых ее членов. Однако, основным отличием было то, что членами Эллинской лиги 224 г. стали, в основном, не отдельные полисы, как прежде, а федерации. Все участники были не только более деятельны и активны, чем в Коринфских союзах прошлых лет, но и более самостоятельны в отношении к центральной власти[207].
Включая в себя ряд новшеств, в целом условия договора были сходны с принципами, на которых основывались существовавшие ранее союзы под эгидой Македонии. В прежних Эллинских лигах (338 и 302 гг.) решения синедров — членов союзного совета — считались обязательными для всех и не подлежали обсуждению в полисах (SVA, III, 446, V. 73 sqq.). В 224 г. это правило перестало действовать. Вероятно, обстоятельства, при которых создавалась лига Антигона Досона, наложили свой отпечаток на условия договора. Иногда, в этом усматривается некий «либерализм» лиги, точнее самого Антигона Досона[208]. А. Хойсс, например, считает, что Антигон из желания придерживаться тех же демократических принципов, на которых базировался Ахейский союз, вернулся к «старым методам Полиоркета»[209], что сделало договор 224 г. более демократичным, чем это было в прежних Коринфских лигах. Однако акцент, по нашему мнению, следует делать не столько на «либерализме» союза, сколько на более развитой процедуре принятия решений по важнейшим вопросам.
Так, в союзе 338 г. перед заседанием синедриона македонский царь рассылал декларацию (Diod., XVI, 89, 2), в которой была изложена повестка собрания. Но у Диодора есть свидетельство, что еще до этого решения Филипп II распускал слухи о готовящейся им персидской войне и это в немалой степени способствовало росту его авторитета в Греции (XVI, 89, 2). По мнению У. Вилькена, эти слухи возникли или сразу же после битвы при Херонее, или во время учредительной сессии, т. е. при заключении союзного договора[210], причем они в то время не получили официального подтверждения. Ведь, с одной стороны, гегемония Филиппа II в Греции еще не была подкреплена формальными решениями[211], поэтому было еще рано говорить о совместном походе. С другой стороны, война требовала серьезной подготовки. Предлагать грекам участвовать в новой войне сразу же после битвы при Херонее было бы необдуманным шагом: во-первых, им требовалось время на восстановление своих военных сил, а во-вторых, не стоило сразу же подавать грекам, только что объединенным под эгидой Македонии, надежду на возможно скорое освобождение от новой власти, когда царь отправится в зарубежный поход. Совсем иначе воспринимались слухи о кампании, планируемой на будущее. Поэтому и слова Юстина — «не было никакого сомнения, что эти приготовления направлены против империи персов» (IX, 5, 5) — означают только одно: слухи достаточно широко распространились к моменту окончания учредительного заседания[212]. Решение о походе было принято позднее, уже на заседании общего совета. Характерно, что ни один источник не упоминает ратификацию этого постановления. Следует вспомнить, что накануне образования союза во многих греческих городах к власти пришли сторонники Македонии. Вероятно, большая часть синедров также была промакедонски настроена. Не допуская особого преувеличения, можно предположить, что по инициативе Филиппа за синедрионом закреплялось окончательное решение по всем вопросам. За это свидетельствует тот факт, что совет никогда не принимал неугодных гегемону постановлений.