[261], что не способствовало повышению их роли в армии.
Таким образом, вполне можно утверждать, что в конце III в. практика использования наемных сил была широко распространена, однако численность их находилась в прямой зависимости от финансов нанявшего их государства и талантов командующего. В условиях Союзнической войны вся тяжесть содержания наемников легла на Македонию. Соответственно, только царская армия в то время располагала столь значительными наемными силами и, вероятно, не имела серьезных проблем с набором на службу. Любопытна сохранившаяся у Полибия характеристика отдельных народов в военном аспекте: «Конные воины фессалийцев несокрушимы в эскадроне и фаланге; напротив, когда по обстоятельствам времени и места приходится сражаться вне строя, один на один, они становятся неловкими и негодными; этоляне наоборот. Критяне неодолимы на суше и на море в засадах, разбоях, в обкрадывании неприятеля, в ночных нападениях и вообще во всех делах, сопряженных с хитростью; напротив, им не достает мужества и стойкости, когда неприятель наступает массою с фронта, выстроенной в фалангу; ахейцы и македоняне наоборот» (Polyb., IV, 8, 10–11).
Единого флота Эллинского союза не существовало. У ахейцев в 217 г. активно действуют лишь 6 кораблей: три были отправлены к Актэ, три — к Патрам и Диме (Polyb., V, 91, 8). А накануне войны, в случае с Кафиями и Кинефой, их морские силы вообще не проявили себя. Б. Низе даже полагает, что эти этолийские операции были бы обречены на провал, если бы ахейцы имели несколько военных кораблей[262].
У Македонии флот никогда не был столь же сильным, как сухопутные войска, если не считать периода правления Антигона Гоната. В III в. Македония использовала тяжелые корабли, рассчитанные на абордаж и бортовой бой, во II в. крупные суда уже выходили из употребления, что объясняется скорее слишком большими материальными и человеческими затратами, чем непригодностью их к бою[263]. Досон имел корабли[264], на которых собирался отправиться в карийский поход в 227 г. Однако большого опыта в управлении флотом все-таки не было. Об этом говорит курьезный инцидент, произошедший в начале похода. По пути в Азию, флот Антигона сел на мель около Ларимны в Опунтской Локриде. Ситуация была весьма деликатная, так как Антигон находился во враждебных отношениях с Беотией, а недалеко от места катастрофы находился отряд беотийской конницы под командованием Неона. К счастью для македонян, Неон не воспользовался их бедственным положением[265]. Македония, таким образом, располагала некоторым числом транспортных и военных судов. Но их численность и опыт управления ими были недостаточными для развертывания широкомасштабных операций на море. В ходе войны Филипп пытался осуществить морские операции. Полибий говорит, что для этого «суда были собраны, а македоняне научились обращаться с веслами» (V, 2, 11). Как верно подметил В. И. Кащеев[266], флот был именно «собран», а не построен. А из Ливия следует, что Филипп не построил ни единого судна (Liv., 28, 8, 14). М. Олло показал, что всего к концу войны царь набрал около дюжины катафракт и около сорока легких судов[267]. Но последние — это легкие лембы, которые не могли меряться силами с боевыми кораблями[268]. Для совместных же действий привлекались корабли союзников, в частности ахейские и иллирийские. Скердилаид в начале войны предоставил тридцать лодок (Polyb., IV, 29, 7).
Таким образом, армия союзников имела довольно внушительные силы. Тем не менее в лице Этолийской федерации, располагавшей гораздо более скромными возможностями, они встретили достойного противника.
2. Армия Этолийской федерации
Об этолийском войске известно гораздо меньше. По словам Эфора, которые передает Страбон (X, 3, 2), этолийцы никогда не подчинялись другим народам; страна их с незапамятных времен не подвергалась разорению вследствие ее трудной доступности и военного искусства жителей. Некоторые факты, хотя и о более ранних событиях, предоставляет Диодор (XVIII, 24). Так, во время Ламийской войны Антипатр и Кратер привели в Этолию огромное войско в 30.000 пеших и 2.300 конных воинов. Этолийцы, оставив несколько гарнизонов в хорошо укрепленных городах, вместе с женами и детьми ушли в труднодоступные горные районы. Македонские полководцы, потеряв в горах много людей, с приближением зимы решили взять их измором и оставили эту затею только ради похода против регента Пердикки. Однако уже весной следующего 320 г. этолийцы осмелились вторгнуться в Фессалию (Diod., XVIII, 38), продемонстрировав всем, что их государство имеет такую силу, с которой следует считаться. Примечательно, что на протяжении всех войн диадохов «этолийцы, в отличие от многих других греков, отстояли независимость своего государства и даже усилили его мощь»[269].
Следующий военный успех этолийцев, произведший огромное впечатление на греческий мир, был связан с обороной Дельф от нашествия галлов в 279 г.[270] Этот подвиг был увековечен. Павсаний говорит, что этолийцы воздвигли в Дельфах у храма Аполлона среди статуй богов (Paus., X, 13,2) памятник своим полководцам, участвовавшим в сопротивлении, отдельный памятник стратегу Эвридаму, который, вероятно, возглавлял ополчение (Paus., X, 16, 4), и огромное изваяние Этолии в виде сидящей женщины, вооруженной метательным копьем (Paus., X, 18, 7). Ни македонцам, ни другим грекам не удалось освободить Дельфы от этолийского владычества. Отвага этолийцев вошла в поговорку, хотя Полибий и говорит о ней в неодобрительном тоне (Polyb., IV, 3, 5; V, 81, 1).
Косвенным свидетельством военной мощи этолийцев является активная экспансия в начале III в. Присоединение Эниании означало выход к Фермопильскому ущелью и побережью Малийского залива; теперь подконтрольная Этолии территория уже вплотную примыкала к владениям македонского царя и создавала угрозу морским коммуникациям Антигонидов в Эгенде. В 316 г. этолийцы преградили путь Кассандру из Македонии в Беотию через Фермопилы, а в 290 г. Деметрий Полиоркет вынужден был праздновать пифийские игры в Афинах, потому что Дельфы и все парнасские перевалы находились в их власти. После Деметриевой войны Этолийский союз увеличился до таких размеров, которых не знал ни до, ни после 229 г.
В отличие от своих врагов — Ахейского союза прежде всего — этолийцы не имели возможности привлечь на свою сторону силы, подобные Эллинской лиге. Этолийцы вели военные действия, как правило, общесоюзным ополчением, которое состояло из контингентов отдельных общин. При всей этнической разнородности такого ополчения оно предстает в описании Полибия как единая и монолитная армия, где соблюдался принцип единоначалия[271]. Историк говорит, что этолийцы не любят сражаться правильной фалангой, предпочитая рукопашные поединки (Polyb., IV, 8, 10). Н. Хэммонд даже считает[272], что у них-был недостаток тяжелой пехоты и они были способны вести лишь партизанскую войну. Другие исследователи не согласны с этим, полагая, что состав этолийской армии был примерно таким же, как и у других греческих государств, лишь процент пельтастов в общей массе пехоты был несколько выше[273].
Этолийцы, видимо, не имели постоянно действующего отборного войска — эпилектов. Как было отмечено С. К. Сизовым[274], звание «эпилектархов», казалось бы, свидетельствует о наличии такого корпуса воинов, но довольно обширная литературная традиция ничего не сообщает о существовании подобного подразделения. Всякий раз, когда для выполнения какой-то операции требовался отборный отряд, он формировался только накануне планируемой акции и только на время ее осуществления. Как бы часты и опустошительны ни были набеги таких отрядов под руководством отдельных предводителей, без общесоюзного постановления о войне Этолия считалась пребывающей в мире.
От других греческих государств Этолия отличалась тем, что предоставляла своим гражданам право на грабеж соседних территорий не только в ходе военных действий, но и в период мира или, как говорит Дж. Ларсен[275], «они грабили суда любой страны, в любое время и без какого-либо права на это». Полибий (XVIII, 4, 8) по этому поводу приводит речь македонского царя Филиппа V на переговорах с Титом Квинкцием Фламинином в 197 г. Обращаясь к этолийскому представителю, царь сказал: «Много раз я и прочие эллины обращались к вам через послов с требованием отменить закон, дающий право громоздить добычу на добычу, а вы отвечали, что из Этолии скорее будет изъята Этолия, чем этот закон». Поскольку Тит Квинкций не понял этой фразы, Филипп пояснил, что «у этолийцев есть обычай грабить не только народы, с которыми они ведут войну, и их земли, но и под видом помощи обеим враждующим сторонам, ведущим войну между собой, грабить земли обеих» (Polyb., XVIII, 5, 1–2). Естественно, все греки практиковали грабеж, но если в ходе войны он был уместен, то в мирное время к нему прибегали нечасто. Этолийцы же вызывали массовое недовольство не самим фактом грабительских рейдов, а тем, что своими действиями превращали мирное время в военное.
Этолийцы могли выставить на поле боя довольно значительные силы. Диодор говорит, что во время войн диадохов этолийцы располагали от 7 до 12 500 человек (XVIII, 9, 5; 24, 2; 38, 1). В дальнейшем союз разрастался, его армия должна была заметно увеличиться. Для периода Союзнической войны можно привлечь данные 218 г., когда стратег этолийцев Доримах увел в поход «половину ополчения» (Polyb., VI, 5, 1). В числе оставшихся были 3.000 человек в районе Ферма, 3.000 пехоты и 400 всадников составляли гарнизон Страта и какие-то силы должны были находиться в других городах. Приблизительный подсчет показывает, что этолийские силы в тот период насчитывали около 15.000 солдат. Позднее, в битве при Киноскефалах, этолийцы выставили 6.000 пеших и 400 всадников (Plut. Flamin., 7). Примечателен и тот факт, что при описании разгрома Ферма македонским войском, Полибий упоминает (V, 8, 9) о «хранившихся в портиках» многочисленных комплектах вооружения, из которых македоняне 15.000 уничтожили, а «самые дорогие» унесли с собой. По мнению С. К. Сизова