— Выйти на связь с «Прорывом»! Выразить «обеспокоенность» их курсом и скоростью. Предупредить об опасности столкновения с «шаром». Сделаем вид, что не знаем о том, что им удалось избежать крушения. Передачу вести во всех диапазонах. Если нам и придется отвечать за свои действия, сможем предъявить им хоть это.
Капитан Ли Ксяокин думал другими категориями: «Покажем, что радели за безопасность русских, что предупреждали их о риске столкновения и никаким боком к их проблемам с двигателями непричастны. В конце концов, кто их знает, этих русских, что у них за системы на корабле? Они же не будут открывать на весь мир информацию с бортовых самописцев, наверняка у них там полным-полно секретных технологий, которые не стоит демонстрировать всему мировому сообществу».
Расчет был довольно простым: если русские и подадут ноту протеста — мол, китайцы нам двигатели вывели из строя и спокойно наблюдали, как мы летим к гибели — это еще доказать нужно будет. А то, что мы видели, что они не тормозят и могут столкнуться с «шаром», так это вообще не наше дело — рассчитывать их траекторию и скорость сближения. У них там своих спецов полно. Как увидели, так и увидели. Да, поздно, но оно не нашего ума дела, как и чем русские тормозят свои корабли. Увидели же в итоге, предупредили же. Всё, все подозрения сняты. Во всяком случае, никто из мирового сообщества русским не сочувствует. Может, СМИ и погудят пару месяцев, пообсуждают стычку в ток-шоу, диванных экспертов послушают. А потом им подсунут какой-нибудь другой инфоповод, они на него и переключатся, а заодно и перетянут за собой внимание всего остального мира. А эта история замнется уж как-нибудь.
Глава 19
Борис Кольский проводил уже третье за сутки экстренное совещание офицеров МЗК «Прорыв». На нем присутствовали командиры всех боевых частей корабля, старший помощник и научный руководитель полета Варвара Касаткина.
— Итак, господа, давайте по порядку. Первым доложит командир БЧ-1, остальные по списку. Докладываем кратко и по делу, если нужно будет, я задам уточняющие вопросы. Мне нужна полная картина происходящего. Георгий Иванович, приступайте.
Настроение экипажа было приподнятым. Офицеры радовались тому, что гибель их корабля откладывалась на неопределенный срок. Однако сам Кольский радости экипажа не разделял. Еще вчера все было предельно ясно. Их атаковал китайский крейсер. Атаковал подло, исподтишка, применив доселе неизвестную систему РЭБ, подавляющую все внутренние системы управления. С ней экипаж справился, но, к сожалению, сделал это слишком поздно. Корабль продолжал лететь по инерции к своей гибели, и никакие тормозные или маневровые двигатели уже не могли исправить ситуацию. «Прорыв» был обречен, шансов на спасение было ноль целых хрен десятых. Разве что «шар», в который они должны были вмазаться на приличной скорости, взял бы да и растворился в пространстве, ну или хотя бы подвинулся километров на пятьдесят в сторону.
Естественно, все, кому положено было знать о сложившейся ситуации, о ней знали. Даже сигнал бедствия успели послать на Землю по ЧСДС. Ответом Земли было абстрактное: «Ждите, проводим совещание по ситуации».
«Совещаются они… — подумал в тот момент Кольский. — Хрен ли толку? Мы тут на месте разобраться не можем, а они оттуда хотят решить проблему. Как же, решил один такой…»
В общем, еще два дня назад настроение и у капитана, и у всего экипажа МЗК было хуже некуда. Однако все изменилось спустя сутки после вывода из строя китайского спутника-червя. Кольского, пребывающего в легкой апатии и находящегося у себя в каюте, вызвали на мостик, где доложили о том, что корабль замедляется быстрее, чем предполагалось. Естественно, первым делом косо посмотрели на штурманов — мол, те неправильно расчеты произвели и безосновательно посеяли панику на корабле. Верилось в это с трудом — офицеры БЧ-1 не на счетах считали и не на пальцах, в их распоряжении был один из самых совершенных квантовых компьютеров Земли.
Разобиженный командир БЧ-1 Верещагин лично перепроверил все цифры дважды и выдал неутешительный вывод — первоначальные расчеты были верны. При заданных параметрах тормозных усилий корабль никак не успевал погасить скорость, равно как не успевал он совершить и маневр уклонения. Вернее, успевал, но тогда удар о «шар» пришелся бы не носовым отсеком, а левым или правым бортом, в других вариантах — рубкой или условным днищем корабля. Даже при условии перенаправления на любой из бортов всей доступной энергии, плазменно-электромагнитного щита было недостаточно, чтобы выдержать такой удар. Уж лучше воткнуться в «шар» носом и молиться, чтобы кормовая часть не смялась в гармошку. Экипаж при этом так или иначе находился бы в спасательных капсулах и шлюпках, дрейфуя неподалеку от места трагедии, еще часть людей могла укрыться в маневренных истребителях. И одно дело, если эта трагедия разворачивалась бы в Солнечной системе, но совсем другое — попасть в такую задницу в двух световых годах от дома, да еще и с китайским крейсером на хвосте. Никто не гарантировал, что китайцы проявят гуманность и возьмут к себе на борт экипаж «Прорыва», не для того они этот «Прорыв» уничтожали. А если китайцы их не подберут, то и капсулы размажутся ровным слоем о «шар», словно мухи о ветровое стекло флайера. Выпустят капсулы на той же скорости, с которой летит сам «Прорыв», так что шансов на то, что они пролетят мимо «шара», тоже было маловато. Слишком уж огромным был этот инопланетный гость, а собственных маневровых двигателей спаскапсулы не имели, лишь стандартные тормозные и якорные системы, которые на таких скоростях были практически бесполезны.
В общем, как ни крути, а ситуация складывалась идиотская и безнадежная, однако тот факт, что корабль по какой-то причине замедляется быстрее, чем рассчитывали штурманы, придавал ей еще и пикантность и некий налет бредовости. Что вдруг такое случилось? Почему тормозим? Хорошо, конечно, но почему? Откуда взялось противодействие?
На втором совещании выяснилось, что при текущей динамике торможения «Прорыв» остановится в двух километрах от «шара». Но при этом сам «шар» визуально еще никто не наблюдал. Не виден он был и на радарах. Летел «Прорыв» на точку, которую рассчитывали еще на Земле, после того как инопланетный корабль засветился. Что это означало? Корабль починили? Он уже улетел? А если нет? Где он? Как его изучать? Как выходить с ним на связь? Вопросов было столько, что у всех головы шли кругом, и больше всего страдала от такой карусели голова капитана Кольского.
Из-за стола поднялся командир БЧ-1 Верещагин. Маленький и коренастый, он напоминал штангиста-тяжелоатлета. Суровое и грубое лицо его никак не вязалось с интеллектуальной работой, которую подразумевала его должность.
— Командир, — начал доклад Верещагин, — мы пересчитали все по нескольку раз. Ошибки быть не может, при заданных параметрах мы остановимся в двух километрах от расчетной точки прибытия.
Кольский взглянул на Верещагина исподлобья и кивнул ему. Новость была хорошая, хоть и странная. Она никак не объясняла причину, по которой «Прорыв» замедлялся.
— Садитесь, Георгий Иванович. Что скажет Виктор Сергеевич?
Со своего места поднялся командир БЧ-2 Виктор Сергеевич Серов. Выглядел этот офицер, как полный антипод командира БЧ-1 Верещагина. Был он высоким и сухим, его угловатое вытянутое лицо, казалось, никогда не выражало эмоций, а вкупе с мраморной бледностью выглядело, словно маска античного божества. Учитывая, что на «Прорыве» Серов совмещал командование сразу двумя боевыми частями — ракетной и минно-торпедной — подчиненные за глаза называли Серова Аресом в честь греческого бога войны.
— Все системы работают штатно. Корабль готов к бою, — доложил Арес Серов.
— Хорошо. БЧ-3?
— Все системы работают штатно… — повторил Серов и умолк, поскольку капитан кивком показал, что дальше можно не продолжать.
— Что у связистов?
Арес сел на место, вместо него поднялся Евгений Павлович Володин, добродушного вида мужчина среднего роста. По лицу командира БЧ-4 было сложно определить его возраст. Бороды и усов он не носил, в отличие от тех же начальника медслужбы и начальника службы-Х. Морщин на его лице было ровно столько, сколько нужно для придания ему должной мужественности, однако их было недостаточно, чтобы отнести его к мужчинам средних лет. В общем, за глаза подчиненные называли Володина красавчиком, о чем начальник БЧ-4, конечно, знал.
— Командир, продолжаем получать сигналы с «Ксинь Джи». Они делают вид, будто не знают, что мы успеваем оттормозиться, и беспокоятся за наш курс и скорость сближения с «шаром».
— Как мило, — съязвил старпом Сорокин, — как же, беспокоятся они…
— Еще что? — продолжил допытываться Кольский.
— Еще они помощь предлагают, но не очень активно. Так, пару раз заикнулись об эвакуации и все. Я не верю им, не может «Ксинь Джи» не знать о том, что мы тормозим интенсивнее, чем способны.
— Это их и тревожит, Евгений Павлович, — ответил за капитана старший помощник. — Они накосячили, а теперь делают вид, что ни при чем. Знают, сволочи, что у нас никаких доказательств против них нет.
— Но, командир, — поднял руку Арес, — мы можем предъявить записи бортовых самописцев. Мы же стреляли по точке, откуда предположительно шли помехи.
— В том то и дело, — Кольский ткнул пальцем в грудь командиру БЧ-3, — что «предположительно». Мало ли куда эти русские палят своими ядерными торпедами. Они скажут, что видели наши стрельбы, но так ничего и не поняли. Еще и нас обвинят — опасные, мол, маневры проводим вблизи их корабля. Ладно, китайцы меня сейчас меньше всего беспокоят, с ними, даст Бог, мы еще поквитаемся. Евгений Павлович, еще что-то есть?
Красавчик Володин покачал головой. Он понимал, что капитана интересует, не засекла ли его служба «шар». Но инопланетян не было не видно и не слышно.
— Следов «Осириса-3» или «Марка-10» тоже нет?