— О чем ты сейчас думаешь?
Голос матери выдернул Романа из цепких объятий ужасных воспоминаний. Она всегда тонко ощущала этот момент, знала, что он вспоминает свои мучения. Она старалась увести его от этих воспоминаний, но по какой-то причине не давала Добряку стереть их из его памяти. Позже, когда она и сама приобрела способности ваэрров, она точно так же отказывалась удалить эти травмирующие воспоминания из его головы. Она не сделала этого, даже когда Роман прямо попросил ее. Она считала, что он должен помнить, с чего все началось. Нельзя удалить часть воспоминаний — можно полностью вычеркнуть целый пласт жизни, но очистить память фрагментарно нельзя.
— Ты знаешь, мама.
Валерия пребывала сейчас в человеческом сознании. В последнее время это случалось все реже, и Роману повезло, что сейчас она могла подойти и проявить свою любовь к нему, одарить его улыбкой, заботой, обнять и успокоить. Так она и поступила.
— Ты справишься, милый. Ты все сможешь вынести.
— Пока ты рядом — да.
— Ты сможешь, даже когда меня не станет.
— А когда тебя не станет?
Она пожала плечами.
— Вероятно, скоро.
— Почему?
— Потому что я должна. Ты все поймешь, мой родной. Скоро ты все поймешь сам. А когда поймешь, вспомни то, о чем я просила тебя много лет назад, когда мы только начали с тобой общаться. Ты помнишь?
— Я помню, мама. Я должен…
Она быстро приложила холодный чешуйчатый палец к губам Романа:
— Молчи. Не говори ничего. Ты же помнишь правила, — он помнил, а потому лишь кивнул головой. Он все помнил. Он знал, что должен будет сделать здесь, и знал свою цель там, на Земле. — Вот и славно. А теперь давай-ка разберемся с нашими гостями.
Глава 21
Эксперимент, предложенный кап-три Павленко, оказался удачным. Капсулу, набитую всевозможной аппаратурой, ребята Ареса выпустили из торпедного аппарата и придали ей максимально возможное ускорение. Никаких тормозных двигателей на капсуле не запускали, да и не справились бы они на такой скорости. Наблюдения же показали, что уже через час капсула начала терять скорость, а через два скорость ее замедления сравнялась со скоростью замедления «Прорыва». Казалось, что капсула замерла на расстоянии двух с половиной километров от МЗК и больше от него не отдалялась. Вывод был однозначным — их скорости выровнялись, и легкая капсула замедлялась с той же динамикой, что и многотонный «Прорыв». В нормальных условиях такого быть попросту не могло. Всем стало очевидно, что предположение командира БЧ-5 Павленко подтвердилось. И на капсулу, и на сам «Прорыв» действовала какая-то невидимая сила, которую было ни засечь, ни измерить.
Несмотря на полученные данные, капитану пришлось буквально перешагивать через себя, чтобы отдать приказ о выключении тормозных двигателей. Все же ответственность за жизни членов экипажа и за успех всей миссии сильно давила на Кольского. Выключали тормозные двигатели постепенно, один за другим, тщательно анализируя динамику полета. Сопротивление ионных двигателей падало, а скорость замедления всего крейсера никак не менялась. В итоге через двое суток крейсер полностью заглушил тормозные двигатели, но и тогда замедление «Прорыва» не прекратилось.
— И какие выводы мы можем из этого сделать? — поинтересовался у своих офицеров капитан Кольский на очередном собрании.
— Вывод очевиден, капитан. Мы испытываем на себе гравитационное воздействие со стороны «шара», — спокойно ответил командир БЧ-5 Павленко.
— Но…
— И да, — Павленко опять перебил своего оппонента, командира БЧ-4 Володина, — я понимаю, что это не укладывается в наши представления о природе гравитации.
— Так, господа, — встал с места Кольский, — я попрошу вас не зацикливаться на этом вопросе. Мы уже поняли, что на нас воздействуют неким гравитационным полем, поняли, что ничего не знаем о природе этого поля, и благодарны командиру БЧ-5 за сэкономленное топливо. Вероятно, в будущем противостоянии с «Ксинь Джи» этот фактор сыграет нам на руку. А пока пусть китайцы жгут свои баки. Наша текущая задача — понять, что мы предпримем дальше.
Капитан окинул колючим взглядом присутствующих на летучке офицеров. За этой напускной суровостью он прятал свою беспомощность. Слабость — вот что испытывал сейчас опытнейший капитан Кольский. Только так он мог охарактеризовать свои текущие позиции на «Прорыве». Он слаб и беспомощен. Он понятия не имеет, как действовать дальше. Он не знает, что делать с китайцами, когда их курсы выровняются, не знает, с каких позиций идти на переговоры с «шаром».
«Кто их знает, инопланетян, — размышлял Кольский. — Если они способны остановить такую махину, как „Прорыв“, на расстоянии, может, они способны и расплющить крейсер, как сырое яйцо?»
В общем, суровый вид и деловитость — вот все, что мог изобразить сейчас капитан «Прорыва» перед своими подчиненными. Что до Касаткиной, то последние дни он и вовсе посвятил тому, чтобы не попадаться ей на глаза. Дважды он переносил их встречу, хотя Варвара Сергеевна хотела обсудить первые шаги в отношении контакта с инопланетянами. А Кольский никак не мог выбросить из головы контакт с самой Касаткиной. Более того, это внезапное желание обладания женщиной, и не абы какой женщиной (в экипаже были и другие представительницы прекрасного пола), а именно Варварой Сергеевной, капитана ничуть не смутило и даже не насторожило — настолько органично это чувство вписалось в его повседневную жизнь. Так вписалось, что капитан подспудно решил, что хотел эту взбалмошную девицу всегда, а сейчас, когда они все чуть было не погибли, это чувство просто выплеснулось наружу простым физиологическим желанием. Однако на всякий случай Кольский обратился за медицинской помощью, так как эта навязчивая идея не давала ему работать.
— Странное дело… — прокомментировал «деликатную проблему» капитана начальник медицинской службы Ратушняк.
Кольский не стал рассказывать майору медслужбы о конкретном объекте своего вожделения, проблему он озвучил общими словами, типа «…просто хочу бабу, и все тут. Стоит, как у молодого коня перед вязкой!»
— Обычно стресс на мужиков иначе действует, — закончил мысль Ратушняк.
— Как это — иначе?
— Ну, в другую сторону, — доктор, ничуть не смутившись, выставил перед собой большой палец и опустил его вниз, — на полшестого, как говорится.
— Ааа… — смутился капитан, — … понятно. А мне что делать?
— Ну, помимо «традиционных» методов снятия напряжения…
— Майор, ты в своем уме? — перебил майора Кольский. — Я капитан крейсера, мне скоро семьдесят! Какие (непечатно) традиционные методы?
— Душ, — улыбнулся начмед, — я имел в виду холодный душ или криокамеру. Но может помочь и это, — медик протянул смущенному пациенту какой-то пузырек с капсулами. — Принимайте по одной капсуле в сутки, и все нормализуется.
— Что это? Какое-то седативное средство? Я должен быть в форме…
— Не волнуйтесь. Это препарат, снижающий наполняемость периферических органов кровью. От психологической проблемы не избавит, это вам к нашему психологу нужно будет заглянуть, а физические симптомы все же снимет на время. Стрессовую ситуацию, как я понял, мы уже можем исключить? Все выживут?
— Мне бы ваши нервы, док, — ответил Кольский, пряча во внутренний карман кителя таблетки. — Завидую.
— Нечему. Я все это время провел в обнимку с банкой спирта.
— Откуда на корабле?..
— Да шучу я, капитан, — поспешил ретироваться начмед, подняв руки вверх. — Что ж вы так напряжены?
— Смотри у меня, шутник! — сурово погрозил майору Кольский и вышел из медотсека. На прощание буркнул: — А за таблетки спасибо. И еще, док. Все это, естественно, между нами. В журнал посещений меня вписывать не стоит.
— Я, конечно, уважаю вас, капитан, — лицо майора медслужбы внезапно сделалось серьезным, пропал всякий намек на шутливость и панибратство. — Но в своей вотчине я буду действовать так, как посчитаю нужным. Ваша маленькая «проблема» при определенных обстоятельствах может вылиться в большую беду.
Последняя фраза начмеда капитана насторожила. Что он имел в виду? Неужели проблема, которую озвучил Кольский, настолько из ряда вон? Сам капитан очевидных изменений в собственном мироощущении не замечал. Более того, получив от медика лекарство, он полностью успокоился. Капсулы он еще не принимал, но, как говорится, у хорошего доктора и слово лечит, так что прием препарата Кольский отложил на потом. Первым делом — решение насущных проблем.
Капитан вернулся мыслями к брифингу. Первым решил высказаться старпом. На «Прорыве» этот молчаливый офицер был не самой заметной фигурой — сказывался «звездный» статус капитана Кольского. Экипажем Владимир Ильич Сорокин руководил твердо, но как-то сдержанно. Его деятельность вообще мало кто на корабле замечал. В своей работе он старался придерживаться устава, полагая, что строгое следование прописным истинам космического флота может уберечь экипаж от любой неприятности.
— Очевидно, что далее нас ждет первый контакт, — сказал Сорокин, глядя на Кольского. — Думаю, нам следует сосредоточиться на этом вопросе.
— Это если там есть с кем контактировать, — спокойно ответил штурман Верещагин.
— А что, — удивился связист Володин, — у кого-то есть сомнения в том, что на том конце гравитационного поля есть разумные существа? Кто-то же управляет этим полем.
— Вопрос дискутабельный, — ответил ему Верещагин. — Кстати, а почему на брифинге нет Касаткиной? Не она ли отвечает за первый контакт?
Услышав имя, уже набившее оскомину, капитан на всякий случай кашлянул, чтобы не дать петуха в самый неподходящий момент, и постарался максимально спокойно ответить штурману:
— Мы с ней уже обсудили все нюансы. Она работает над моим посланием, — выдавить фразу непринужденно оказалось труднее, чем он ожидал. Даже простое упоминание о Варваре Касаткиной будоражило кровь. Где-то глубоко в подсознании промелькнула мысль, что эти ощущения далеко не норма для него, но Кольский этот шепоток здравого смысла проигнорировал. К счастью для него, никто не заметил его внутреннего дискомфорта, и он поспешил сменить тему. — Что вы там говорили, Георгий Иванович, какой вопрос вас интересует?