— Мне ни к чему брать под контроль чужой разум, — ответила Валерия. — Мне достаточно отключить в нем те блоки, которые люди сами себе устанавливают. Блоки, которыми людей наделяет общество. От колыбели до самой смерти общество внушает каждому человеку необходимые парадигмы поведения. Общество воспитывает общество. Сначала — через родителей, родственников, воспитателей и учителей. Люди не свободны по сути своей, они лишь рабы чужого влияния. Какое воспитание может дать своему ребенку раб? Правильно — только рабское.
— Но зачем тебе отключать эти блоки? Разве не эволюция их установила? Разве человек не есть совокупность сдержек и противовесов?
В голове Романа пронеслась эмоция, тень смеха — вероятно, то были отголоски человеческого прошлого Валерии, ведь ваэрры смеяться не умели. Однако сейчас Валерия продемонстрировала эмоцию удовлетворения, как если бы она рассмеялась в голос. Очевидно, слова Романа позабавили ее.
— Эволюция… Как раз эволюция к установке этих блоков не имеет никакого отношения. Человека загнали в рамки не инстинкты, не обстоятельства и даже не окружающая среда. Рамки для людей всегда ставили сами люди.
— Пусть так, — Роман пытался понять, к чему клонит Валерия, — пусть люди воздвигли эти барьеры, эти рамки, условности… Зачем тебе снимать эти ограничения?
— А затем, человек, что в экстремальной ситуации, в ситуации, когда на кону стоит твоя жизнь, жизнь и счастье твоих близких, когда возникает экзистенциальная угроза виду, каждая отдельная особь рано или поздно перешагивает через барьеры, которые установило для нее общество. И нам надо понять, на что способен пойти человек, столкнувшись с угрозой, доселе невиданной. Особенно ценный материал для нас — военные и политики. Вторых мы изучим по прибытии в Солнечную систему, а вот первых у нас уже есть с избытком.
— Разве вы еще не поняли, что человек — это зло во плоти, если лишить его человечности?
— А что есть человечность? Те самые рамки и догматы делают человека человеком? Что с того, если человек всю жизнь проведет, следуя законам религии или нормам поведения, одобренным обществом, а в экстремальной ситуации возьмет да и сожрет своего соседа? Буквально сожрет, то есть насытится плотью себе подобного. Или решит удовлетворить свой инстинкт размножения и начнет насиловать женщин и детей при первом же удобном случае? Что с того, что человек девяносто девять процентов своей жизни проводит в покаянии и сдерживании своих низменных желаний, своих пороков, если в критический момент, тогда, когда действительно необходимо проявить человечность, он ее не проявляет?
— То есть вы намеренно стравили эти два крейсера?
— И стравили бы их все, успей сюда третий. Но выборка и без того уже большая, так что думаю, мы достаточно поняли о военных планеты Земля.
Мужчина же, в голове которого они находились, тем временем добрался до своей цели. Роман чувствовал, как человек на «Прорыве» боится, как бешено колотится в его груди сердце. Он стоял перед дверью в какой-то отсек. Он был один. Вокруг него царила тьма, лишь фонарь в его руке освещал пространство вокруг. Очевидно, ваэрры вновь вырубили всю энергосистему «Прорыва».
«Нужно сделать это сейчас, — думал человек, — пока на корабле нет ни света, ни связи». Роман читал эти мысли, как если бы они были его собственными. Очень, очень странное ощущение.
От возбуждения и страха офицера колотило. Он чувствовал, что если не свершит задуманное сейчас, то не сможет сделать это уже никогда. Он не понимал, чья злая воля им управляет, но чувствовал острую потребность убить. Рука человека потянулась к панели управления дверью отсека, но ничего не произошло — корабль был обесточен. Он мысленно выругался и попытался открыть дверь вручную. И та поддалась.
— Ты уже понял, какое чувство движет этим человеком? — спросила Валерия Романа.
От волнения парень не смог ответить, он был всецело поглощен чувствами и эмоциями этого бедолаги.
— Это зависть, Роман. Один из самых страшных человеческих пороков. Именно зависть, согласно одному из людских преданий, и была причиной первого убийства.
Роман постарался сконцентрироваться на мыслях офицера. Человек действительно ненавидел того, к кому шел. Он желал ему смерти не потому, что тот ее заслуживал — напротив, капитан был достоин своего положения в обществе. Старпома мучило другое. Неужели он, старший помощник Сорокин, не был достоин командовать «Прорывом»? Он боевой офицер ВКС России, участник битвы за Европу и Марс, кавалер ордена мужества. Где справедливость? Где благодарность? Он всегда был в чьей-то тени, ему никогда не доверяли единоличное управление крейсером, он всегда был на вторых ролях. Разве это справедливо? Разве он недостоин большего?
Сорокин проник в медицинский отсек, бесшумно миновал пустующий пост дневального и наконец достиг своей цели. Вот она — палата, где находится капитан Кольский. Сорокин медленно открыл переборку, тенью прошмыгнул в помещение и замер…
Через секунду Роман уже рыдал. Вернее, он чувствовал, как рыдает человек, чьими глазами он наблюдает сейчас мир. Офицер был опустошен, он только сейчас понял, на что решился. Упав на колени перед пустой постелью, старший помощник Сорокин рыдал навзрыд.
— Что вы тут делаете?
Чей-то суровый оклик выбил Романа из головы старпома. Он вновь оказался в черной пустоте наедине с голосом Валерии.
— Как тебе такой представитель человечества? Теперь ты видишь, на что способны его лучшие сыны?
— Все морок! — Роман отчаянно пытался вернуться в свое тело, вернуться на «Осирис», перестать видеть глазами Валерии. Но та лишь потешалась над ним. Да, именно это сейчас чувствовал Роман — Валерия испытывает удовлетворение, триумф. — Все это ненастоящее, — мысленно закричал он, — всего этого не произошло бы, не вмешайся ты!
Валерия не обращала внимания на протест Романа. Ей нравилось то, что она делала. Она получала от этого истинное удовольствие.
— Мир не таков, каким тебе рисовала его мать, — промолвила она. — Как думаешь, а чем же сейчас занят капитан «Прорыва»?
И в ту же секунду Роман оказался в другом сознании. О, сказать, что эмоции новой жертвы Валерии были сильнее, красочнее, ярче эмоций старпома — ничего не сказать! Такого букета ощущений и переживаний Роман себе и представить не мог. Человек, в сознании которого он оказался, был…
— Да, это капитан «Прорыва», — подтвердила его догадку Валерия. — Мне хватило лишь доли секунды, чтобы откопать все его грязные мысли. Смотри, человек, куда ты стремишься, смотри и прочувствуй. Осознай, насколько ничтожны и низменны порывы людей. Разве они достойны того мира, в котором живут?
— Прекрати! — взмолился Роман.
Он уже понял, что видит, понял, что сейчас произойдет. Он, а точнее, капитан Кольский стоял сейчас посреди чьей-то каюты. Свет был отключен, лишь тонкая полоска аварийного освещения над входом позволяла ориентироваться в пространстве. Повсюду были признаки борьбы — разбросанные по полу личные вещи хозяина каюты, смятая постель, разбитая рамка с голографическим изображением, валявшаяся в изголовье кровати. На голограмме двое — женщина и мужчина в форме. На койке, распластав руки, лежала девушка. Красивая девушка. Ее нижняя губа была разбита, из носа на белую простыню стекала тонкая струйка крови. Белье на девушке было частично разорвано, а сама она лежала без чувств. Склонившийся над ее безвольным телом капитан сжимал в руке пустой инъектор. Минуту назад Кольский ворвался в эту каюту, воспользовавшись встроенным в запястье электронным ключом, сбил беззащитную жертву с ног, оглушил, навалился всем телом и ввел ей в шею сильнейший транквилизатор. Именно этим препаратом медики пичкали его последние несколько дней. Они перестали вводить успокоительное, лишь когда капитан начал идти на контакт. Он солгал, сказав врачам, что чувствует себя много лучше. Он даже поинтересовался тем, как обстоят дела на «Прорыве», сделал вид, что хочет узнать, что он пропустил. Для поддержания легенды Кольскому даже пришлось поесть. И все ради того, чтобы попытаться вырваться из лап медиков, найти эту девку и…
Романа передернуло от мыслей капитана. Он сейчас видел все, о чем мечтал этот человек, чувствовал, как сильно тот возбужден, ощущал, как по спине его пробегали волны жара, а ноги от предвкушения становились ватными и переставали слушаться. Кольский, не отрываясь, смотрел на девушку, а вместе с ним на нее смотрел и Роман. Его взгляд жадно блуждал по молодому подтянутому телу, застывал на маленькой упругой груди, скользил ниже по животу, по лобку, чуть прикрытому сейчас трусиками. Чувство вожделения полностью поглотило обезумевшего мужчину. Кольский выпустил из рук инъектор, и тот со звоном упал на пол. Звук полоснул Романа, словно бритвой. Он начал понимать, что Валерия не остановится, что на этот раз она доведет задуманное до конца. Парня объял ужас. Нет, он не хочет видеть это!
Кольский нащупал за поясом виброскальпель.
— Я не хочу! — закричал Роман.
Лицо капитана исказила страшная ухмылка, он медленно подошел к кровати.
— Прекрати это!
Капитан наклонился над постелью…
— Прошу, мама, не делай этого!
— Это делаю не я, а он! Он давно хотел ее, давно подавлял в себе эти мысли, давно грезил ею во снах…
Кольский тем временем занес скальпель над горлом девушки… и вдруг понял, что опустить руку не в состоянии. Хочет, безумно хочет убить эту суку, хочет получить ее в свое полное распоряжение навечно, но не может. Не может сейчас совладать с самим собой. Что за черт? Как это вообще возможно? Он все чувствовал, все понимал, все осознавал. Вот она тут, рядом — доступная, голая… Она только вышла из душа, наверняка горячая, горячая везде… Вот она, вот ее запах, вот ее волосы, вот ее губы… Губы… как же он хотел сейчас впиться в эти прекрасные губы своим ртом, напиться ею, ворваться в ее мир, овладеть…
Но Кольский лишь стоял и не мог двинуться с места. К горлу начала подбираться тошнота, в груди возник страх и начал расползаться по всему телу. Сердце колотилось галопом. Он не может сделать вдох! Вот оно что! Вот почему ему так плохо — он не может дышать!