— Как ты это делаешь? — удивилась Валерия.
Роман изо всех сил пытался удержать обезумевшего капитана от рокового шага. Он и сам не понял, как именно, но он смог взять под свой контроль тело Кольского. Вероятно, то же самое могла сделать и Валерия. Вероятно, так она и управляла своими аватарами на «Юкко». Сейчас их с Романом разумы были сплетены воедино, и он воспользовался этим, чтобы спасти несчастную девушку.
— Ты не можешь держать его вечно!
— Я буду держать его столько, сколько ты будешь находиться в его голове, мама.
— Не называй меня так! Твоя мать умерла!
— Нет, — Роман действовал по наитию. Он не знал, как противостоять безумию Мирской, но чувствовал, что никогда не простит себя, если не попытается в последний раз докричаться до матери. — Я чувствую, ты тут. Я ощущаю твое тепло. Мама, очнись же! Взгляни, что она наделала!
— Ее тут нет!
Роман готов был поклясться, что в бездушной мыслеформе прозвучала интонация. Ваэрр внутри Мирской гневался, ваэрр все еще не был до конца ваэрром. Ему мешали земные корни донора. Валерия сопротивлялась, Валерия видела перед собой Романа. Ее Романа, ее названное дитя. Того, кого она воскресила из мертвых, за кого взяла ответственность и воспитала.
И в следующее мгновение они оба оказались на мостике «Осириса». Оба лежали на полу, измученные, мокрые от пота, задыхающиеся. Человек и ваэрр. И человек вышел из этой борьбы победителем. Человек смог докричаться до другого человека. Человеку всегда нужен человек…
Мирская встала. Покачиваясь, подошла к Роману, посмотрела на него в последний раз безжизненным взглядом и ушла.
Роман понимал, что должен успеть убить это существо. Если она попадет на «Юкко», Земля будет обречена. Только через нее ваэрры могут управлять своим передовым крейсером. Только с ее помощью «Юкко» сможет продолжить свое путешествие. Роман все это понимал. Так же, как понял наконец и задумку Валерии. Вот почему она привела его на «Осирис», вот почему она вывела земной корабль в космос. Ей удалось обмануть ваэрров Сцерна, убедить их в необходимости показать людям приманку. Она не планировала возвращаться. Она была уверена, что Роман исполнит свое обещание и убьет ее.
И она просчиталась — сейчас Роман не мог даже пошевелиться. И все же у него был шанс выйти из этого противостояния победителем. Роман постарался зацепиться за эту мысль. Прежде чем потерять сознание, он прокручивал в голове одно единственное слово: «код».
Глава 26
И все же Валерия переиграла ваэрров. Ей удалось просчитать все их шаги наперед. Она понимала, что рано или поздно наступит момент, когда она уже не сможет контролировать себя и ситуацию. Валерия перестраховалась и здесь. Она делегировала Роману одну маленькую, но очень важную миссию — вводить за нее код, блокирующий активацию импланта с ядом, вшитого в ее организм. Сделала она это еще до того, как наладила связь с родной планетой ваэрров, сделала втайне от «Юкко» — воспользовалась удобным моментом во время перенастройки его энергосистемы. У Валерии тогда была всего минута на то, чтобы объяснить Роману суть происходящего и взять с него слово никогда больше эту тему не поднимать. Она хотела оставить все в тайне от «Юкко» и ваэрров, хотела сделать Романа своим козырем в борьбе с ними. Валерия вручила Роману собственную жизнь, позволив ему решать, как и когда она умрет.
Как долго он был без чувств, Роман не знал. Очнулся он от того, что на борту «Осириса» критически понизилась температура воздуха. Судя по всему, на звездолете отключились все системы жизнеобеспечения. Парень не без труда поднялся на ноги и огляделся. Было темно и очень холодно. Единственным источником света на мостике служил звездный пейзаж за смотровыми окнами.
Роман попытался вызвать на связь ИИ «Осириса», но тот молчал. Не работали и другие системы связи — вызвать «Прорыв» уже не получится. Валерия-ваэрр сделала все, чтобы он не выжил на этом звездолете. Он понимал, что не протянет здесь и суток.
И внезапно Роман вспомнил про код активации. Взглянул на вшитый в его летный костюм наладонник, вывел на экран таймер обратного отсчета. Тот показывал, что до активации капсулы в теле Валерии осталось меньше пяти минут. Это был его последний шанс исполнить волю матери. Введи он сейчас нужный код, и она получит еще неделю жизни. За это время она успеет уничтожить оба земных звездолета и уйти в сторону Земли, а там уже и «Юкко» развернет свою бурную деятельность.
Выходило, что сейчас от его действий, или, вернее сказать, от его бездействия буквально зависела судьба человечества. Если Валерия погибнет, у ваэрров больше не будет возможности контролировать «Юкко». Земляне смогут захватить этот проклятый крейсер. Смогут изучить его, постичь его технологии. Кто знает, возможно, они смогут понять и принцип создания амальгита. Безусловно, это был шанс на спасение всего человечества. И только от Романа сейчас зависело, получит оно этот шанс или нет.
— Дай угадаю. Раздумываешь над тем, вводить код или нет?
Голос Валерии возник в голове Романа внезапно, парень даже вздрогнул от неожиданности.
— Где ты? — спросил он, ощущая, что замерзает. Его буквально начало потряхивать от холода — летный костюм был не в состоянии справиться с такими условиями.
— Я дома.
— На «Юкко»?
— Да.
Роман смотрел на свой наладонник. Оставалось три с половиной минуты.
— Я сейчас говорю с ваэрром или с матерью?
— Я же сказала, твоя мать мертва.
— Тогда ты знаешь, как я поступлю. Зачем же идешь на контакт? Думаешь, сможешь убедить меня сохранить тебе жизнь?
— А ты считаешь, что моя жизнь зависит от тебя?
— Я не введу этот код.
— Или введешь.
— Почему?
— Потому что Валерия растила тебя, как человека. Ты не убьешь свою мать.
— Ты сама сказала, что она уже мертва. Так зачем же мне тебе подчиняться?
— Я могу перехватить управление тобой.
— Можешь, но это ничего не даст. Валерия предвидела это и перестраховалась. Ты не знаешь кода активации. Даже если я стану марионеткой в твоих руках, ты не спасешься.
Полторы минуты.
— И все же нам любопытен твой выбор, — сказала ваэрр Валерия. — Там, на Земле, мы столкнемся не только с людьми, но и с их репликантами. Вас очень много в Солнечной системе.
— Вы и меня изучали все это время? — догадался Роман.
— Ну конечно. Ты и тебе подобные не менее важны в нашей будущей работе с биологическим материалом Земли.
— В том-то между нами и разница, — сказал Роман, обреченно глядя, как тают секунды. — Для вас разумные существа — это биологический материал, а для нас — высшая ценность во вселенной.
— Для нас? Неужели Валерии удалось-таки поломать тебя? Ты действительно считаешь себя частью человечества? Считаешь, что для людей жизнь разумного существа — высшая ценность? Открой глаза, человечек! Те, к кому ты хочешь примкнуть, пачками убивают друг друга. На их планете не осталось ни единого места, где не велись бы войны. Вы до сих пор не осознали одну простую истину — вы сами себе враги! И после всего этого ты по-прежнему считаешь себя достойным опуститься до звания человека?
— Неважно, кем я себя считаю, — секунды таяли на глазах: десять, девять, восемь, семь… — важно, кем считала меня мать и кем будут считать меня… — время истекло, и Роман выдохнул последнее слово, — люди.
По щекам его покатились слезы. Он чувствовал бесконечную слабость во всем теле, ноги его подкосились, и он рухнул на пол капитанского мостика. Роман сидел на холодной поверхности и не мог ни пошевелиться, ни поднять головы. Рыдания сотрясали его тело, и он ничего не мог поделать с этим. Собственно, он ничего и не хотел делать. Он только что убил свою мать. Пожертвовал ею ради спасения тех, кто его создал. А создали они его отнюдь не для того, чтобы он стал равным им. Они создали для себя идеального раба. Раба, который и не помыслит считать себя свободным. Не помыслит считать себя достойным свободы. Не помыслит воспротивиться такому положению вещей.
И тем не менее все было кончено. Конечно, Роман понимал, что мать его умерла задолго до этой секунды. Разумом все осознавал, но этого было недостаточно для того, чтобы заглушить сумасшедшую боль утраты. Да, ему было очень больно. Эта боль не шла ни в какое сравнение с той, которую он испытывал, когда вся его нервная система находилась вне его тела и была обнажена. То была боль физическая, к ней можно было привыкнуть, можно было научиться прогнозировать, контролировать, игнорировать, в конце концов. Боль, которая терзала его сейчас, была иного рода. Ее ничем нельзя было купировать, ничем нельзя было заглушить. Эту боль можно было лишь постараться пережить.
Означало ли это, что Валерия была права на его счет? То, что он так остро ощущает ее утрату, — значит ли это, что он все же стал человеком? Или же он лишь исполнил то, на что был запрограммирован? Все эти вопросы кружились где-то на задворках сознания, утопая во всепоглощающем чувстве утраты и горя. Какая теперь разница? Кому, собственно, какое дело до того, стал Роман человеком или нет? Важно было одно — его мама погибла. Окончательно и бесповоротно. И даже скорая собственная гибель не позволяла избавиться от этого проклятого чувства потери и вины.
— А ты у нее занятный получился… — прошептал в голове Романа голос Валерии, а затем пропал окончательно.
Вот уж никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Именно об этом сейчас размышлял Павленко, стоя посреди смотровой рубки «Прорыва». Он прибыл сюда скорее от безысходности, нежели в надежде что-либо увидеть. Какой смысл ковыряться в мертвых реакторах? Тем более если никто из твоих подчиненных не имеет ни малейшего понятия, по какой причине исправные с виду реакторы не работают.
В смотровой рубке Павленко заперся еще и потому, что ему было банально страшно находиться с остальным экипажем. В последние часы на борту творился полный бардак и беспредел. Люди окончательно выжили из ума. Немотивированная агрессия захлестнула, казалось, весь экипаж. Драки, суициды, убийства, изнасилования — вот далеко не полный перечень того, что творилось сейчас на «Прорыве». Находиться в обществе сейчас было попросту небезопасно. Павленко откровенно испугался и предпочел провести последние свои часы в полном одиночестве. Вахтенных в рубке он, естественно, отослал подальше — не хватало еще, чтобы кто-нибудь из них проломил ему череп. Боялся Павленко даже себя самого. Он не был исключением и тоже испытывал на себе воздействие этой странной эпидемии тотального безумия. Ему постоянно хотелось наорать на кого-нибудь, а еще лучше — врезать кому-нибудь по роже. Его приводило в ярость практически все — любая провинность, нерасторопность или непрофессионализм подчиненных порождали в нем непреодолимое желание убивать. Не наказывать, а именно убивать! Павленко и сам не понимал, как смог сдержаться.