Ильин, чувствуя, что капитану плохо, поддержал того за локоть, но Мирская, увлекшись докладом, похоже, не заметила состояния Сопкина и решила его добить. Она подошла к ноге трупа и отогнула пинцетом мизинец.
— Ещё у него перепонки на ногах и руках, а кожа, — она взяла второй пинцет и соединила развернутые лоскуты кожи на тыльной поверхности стопы, — кожа у него покрыта не эпидермисом, как у людей, а мелкими чешуйками.
Сопкин побледнел. Ильин, удерживающий его в вертикальном положении, выглядел не лучше. Корнеев вдруг зажал рукой рот и выбежал из секционной. Судя по звукам, его хорошенько вырвало. Сопкин чувствовал, что вот-вот побежит следом за инженером.
— Ах да, чуть не забыла, — сказала Валерия, подходя к шее трупа. — Вот тут, — она ткнула куда-то в заднюю поверхность шеи пинцетом, — у него жабры. Эта тварь может дышать под водой.
Сопкин всё-таки не выдержал и побежал следом за Корнеевым. Ильин остался стоять у ног трупа. Ему тоже было дурно, но он держался.
— Валерия, — прошептал он, — это же другой вид. Это, это…
— Инопланетянин, — девушка услышала, как звучит это слово, и почему-то рассмеялась. Наверное, это был нервный смех на грани помутнения рассудка. Она смеялась всё громче и громче, пока не расхохоталась в полный голос, а из глаз не потекли градом слёзы.
— Всё на сегодня, — сказал Ильин, приобнял девушку, которая, очевидно, вновь сорвалась в истерику, и вывел её из секционного зала. На полу лабораторного отсека полусидели-полулежали Сопкин и Корнеев, оба потные, бледные и изнеможённые. Ильин усадил Мирскую рядом с Корнеевым. Слёзы продолжали катиться из её глаз, но смеяться она уже перестала. Она вновь была готова провалиться в апатию, но физик всё испортил.
— Думаю, — сказал он, — нам следует изучить оставшиеся четыре эмбриона в инкубаторах. Нам жить тут пятнадцать лет, и я предпочёл бы провести это время в компании землян.
Глава 14
От шокирующих новостей в себя приходили долго. Во всяком случае, первые рациональные идеи начали поступать от экипажа далеко за полночь, когда освещение на «Осирисе» автоматически перешло в ночной режим. О леденящих душу выводах Валерии Мирской весь остальной экипаж узнал из сообщения капитана по общей связи. Естественно, после таких новостей о спокойном сне можно было забыть. И хотя капитан никого специально в кают-компанию не приглашал, все члены экипажа подтянулись туда сами. Даже геолог с его вечными проблемами со связью явился, услышав из своей каюты слишком уж частый звук открывающихся и закрывающихся соседских дверей.
В кают-компанию не пришел только физик Ильин. Бесполезному, на его взгляд, переливанию имеющихся на руках фактов из пустого в порожнее он предпочёл работу в медицинском отсеке.
Вернувшись в третьем часу ночи в кают-компанию, физик застал экипаж за оживлённым спором. Решался вопрос о необходимости экономить ресурсы — в словесной перепалке сцепились друг с другом Медведев и Балычев. Последний напрочь отказывался переходить в режим жёсткой экономии, аргументируя свою позицию тем, что никому из присутствующих до эвакуации дожить не доведётся. Даже его скудных познаний о жизни в космосе хватило, чтобы прикинуть на глазок и понять простую истину: ресурсов на пятнадцать лет на всех не хватит. Причём вода закончится гораздо раньше продуктов, и экипаж ждала довольно мрачная перспектива задохнуться. А раз так, то зачем оттягивать неизбежное, полагал Балычев. Лучше два-три года прожить, ни в чём себе не отказывая, чем растянуть своё существование на пять-шесть лет и превратить это время в сплошную муку.
Шесть лет — именно столько по подсчетам Корнеева и Аллы Марр экипаж мог продержаться на том, что есть. И это при условии, если за это время из систем жизнеобеспечения ничего не сломается, если они будут экономить воду, если не выйдут из строя системы внешней защиты корабля от радиации, если они не попадут под метеоритный дождь и так далее. Таких «если» навскидку набралось больше десятка, и это были лишь основные пункты. А ведь существовали и более экзотические варианты, как то: психическое состояние каждого члена экипажа, болезни, травмы, конфликты…
Медведев же был категорически не согласен с напарником. По его мнению, все члены экипажа должны были придерживаться строгой экономии, причём начинать беречь ресурсы нужно было незамедлительно. Во-первых, считал он, это действительно продлит им жизнь. Да, будет трудно, но единственное, за что стоит сейчас бороться, — это время. А во-вторых, выигранное таким образом время можно будет использовать для поиска выхода из ситуации. Нельзя отчаиваться, доказывал он всем, кто придерживался точки зрения Балычева. В истории мореплавания, раннего освоения космоса, да и во всей истории человечества, говорил он, полно примеров нежданного спасения, приходившего к людям в самый распоследний момент. А не дотяни эти люди до этого последнего момента, не видать им было бы счастливого конца.
Вот в этот-то момент в тускло освещённое помещение кают-компании и вошёл Ильин. Капитан Сопкин, до этого момента не участвовавший в споре, поднял руку, требуя тишины, и поднялся с пола.
— Ну что, Владимир Иванович, удалось что-нибудь выяснить насчёт остальных капсул?
Ильин выглядел измученным, но в глазах физика горел какой-то странный задорный огонёк. Сопкин хорошо знал старого учёного и сразу догадался, что эти сложнейшие сутки сейчас могут сжалиться над бедными заложниками космоса и выдать наконец хорошие вести. Ильин устало кивнул и улыбнулся:
— Да, ребята. Кажется, у меня есть чем вас порадовать.
Экипаж мгновенно умолк. Спорщики разошлись по разным концам отсека, оставшись каждый при своём мнении, а их группы поддержки заинтересованно глядели на физика. Ильин не стал тянуть с новостями.
— Я изучил открытую капсулу, — начал он, — и в ней, друзья мои, кровь красная. Под микроскопом ни в какое сравнение не идет с той синей жижей, которая наполняла вены нашего таинственного ихтиандра.
— Вы уверены? — недоверчиво спросила Валерия. Она была полностью уверена, что то существо в секционной «О-1» вылупилось именно из инкубатора на корабле. Больше ему, собственно, и взяться-то было неоткуда.
— Да, Валерия, я уверен. Хоть я и физик на этом корабле, но моя первая квалификация всё же антрополог. У наших с вами профессий много общего, и уж отличить под микроскопом кровь млекопитающего от крови непонятно кого я в состоянии. Хотя буду признателен, если завтра вы изучите образцы, которые я получил, и подтвердите мои выводы.
— Постойте, — проснулся геолог Васильев, — но разве это не усложняет ситуацию?
— Да куда уж сложнее? — ответил ему Медведев.
Сопкин покачался на каблуках и начал размышлять вслух:
— Получается, на корабле имеется тело ихтиандра (пока будем так его называть), а из инкубатора вылупился человек? И какие выводы можно сделать?
— Ну, поскольку других тел на корабле мы не нашли, — сказал Вершинин, — то рискну предположить, что в инкубаторе родился человек, а после он каким-то образом мутировал в это существо.
— Чушь! — резко дала оценку такому предположению Мирская. — Не бывает таких мутаций. И потом, мутация — процесс длительный. Для того чтобы тот или иной малюсенький признак закрепился в человеке, необходима целая цепочка подобных мутаций. Эволюция веками, тысячелетиями отсеивала бесполезные мутации и сохраняла необходимые для выживания признаки. Господи, да о чём мы вообще говорим? С точки зрения эволюции мы все сравнительно недавно от хвоста избавились!
— Соглашусь с Валерией, — сказал Ильин. — Маловероятно, что наш человек превратился в ихтиандра за столь короткий срок.
— Ну, в таком случае расскажите мне, где этот таинственный человек, который появился из инкубатора в медотсеке? — саркастично сказал Вершинин.
— На этот счёт у меня нет гипотез, — сказала Мирская. — Но бред про мутацию я отвергаю. Я скорее поверю в то, что тот человек сам проводил вскрытие ихтиандра.
— Тут я с вами не соглашусь, Валерия, — сказал Ильин.
— Почему же? Не сам же он себя резал и собственные органы по секционной раскладывал.
— Я обосную, — кивнул Ильин. — Но чтобы вы поняли мои доводы, я должен пояснить, что из себя представляют эти инкубаторы.
— Кстати, да, — с готовностью кивнул Сопкин, — я бы послушал.
— Раньше у NASA, а позже и у Европейского космического агентства, — начал свой рассказ физик, — все миссии к дальним рубежам были беспилотными, собственно, как и у нас. Поскольку дальше Солнечной системы человек забраться не мог, а перелёты занимали годы, а то и десятилетия, было глупо посылать к дальним планетам и их спутникам космонавтов. Да и не было такой необходимости, автоматические зонды прекрасно справлялись и без прямого участия человека.
— Но американцы же высаживались на Луну ещё в двадцатом веке, — возразил Вершинин, — а после они же совместно с китайцами там базу создали. Теперь это музей, я даже, будучи школьником, туда летал. База эта была плацдармом для покорения Марса. Собственно, и на Марс они в пятидесятых летали.
— Да, — кивнул Ильин, — всё верно. В середине двадцатого века — покорение Луны. В середине двадцать первого — покорение Марса. Но те экспедиции носили сугубо политический характер. Да, эти полёты могли иметь большой практический смысл: проверка того, может ли человек работать на поверхности другой планеты, отработка посадки марсианских и лунных модулей, огромная работа по созданию и усовершенствованию систем жизнеобеспечения и регенерации воды и кислорода. Всё верно. Но при этом все подобные миссии всё же были направлены на достижение политических целей. Вот скажите мне, какой был практический смысл в физическом присутствии человека на Луне в то время?
— Ну как, — замялся Вершинин, — сам факт того, что можем…
— Вот именно — факт того, что можем. То есть демонстрация силы и экономической мощи. По сути — гонка вооружений. Но что именно делал человек на Луне или на Марсе?
Ответить на этот вопрос никто не смог, все лишь плечами пожимали да переглядывались.