— А может, продают? — злобно улыбнувшись, спросил Вершинин.
— Может, и так. Я так глубоко в процесс не вникал.
— Кстати, доктор, — заинтересовалась Валерия, — я вот медик с десятилетним стажем, но ни сном ни духом не знала о подобных вещах. Вы же — физик, ладно, ещё и антрополог по первому образованию. Так откуда такая осведомлённость?
Ильин вздохнул, понимая, что сейчас будет вынужден произнести то, что охарактеризует его в глазах команды не с лучшей стороны. Но раз уж сказал «А», надо было говорить и «Б».
— Я помогал создавать эти инкубаторы.
Кто-то присвистнул.
— А с нами, господа, похоже, доктор Менгеле летит[1], — с сарказмом протянул Балычев.
— Я очень удивлен, Андрей, что вы вообще в курсе, кто такой Йозеф Менгеле, — сквозь зубы процедил Ильин, — но впредь попрошу таких сравнений в мой адрес не делать.
— А то что? Запихнёте меня в капсулу и сделаете дурачком? А потом опыты ставить будете?
— Кстати, — физик поднял взгляд, — именно это я и хотел сказать. Эти капсулы-инкубаторы созданы на базе стандартных гибернаторов. Я ещё не уверен, но думаю, что есть небольшой шанс сделать из них гибернационные капсулы для нас.
Эта информация заставила возбуждённых и раздражённых людей умолкнуть.
— То есть, — боясь спугнуть призрачную надежду, переспросил Сопкин, — у нас есть шанс выжить?
— Я ещё не знаю, — честно признался Ильин. — Мне нужно провести анализ этих инкубаторов. Я давно отошёл от дел и не в курсе, какими свойствами и возможностями обладают новые модели. Но да, шанс есть.
— Это же прекрасная новость, доктор! — воскликнул Вершинин.
На короткий миг люди в кают-компании воодушевились, сердце каждого тронула робкая надежда на спасение, кто-то даже пустил глупый смешок. Однако совсем скоро ликование сменилось осознанием того, что их на «Осирисе» девять человек, а капсул — всего пять.
Глава 15
Шёл третий день их пребывания на «Осирисе». Сопкин стоял на капитанском мостике и, коротая время своей одиночной вахты, вглядывался в узнаваемую картину звёздного неба. Тут, в двух световых годах от Земли, она хоть и была несколько иной, но всё же знакомые ориентиры капитан отыскать мог. ИИ на связь по-прежнему не выходил. Управление реактором, равно как и двигателями, было недоступно. Связи с Землей тоже не было. Единственное, чего удалось добиться пилотам от компьютера, — открыть смотровые щитки «Осириса», поэтому Сопкину оставалось лишь беспомощно созерцать бесконечное пространство космоса, усыпанное мириадами звёзд. Впереди простиралась их родная галактика — Млечный Путь. Вид был потрясающим. С Земли тоже неплохо смотрится, однако такого эффекта глубины и бесконечности с поверхности родной планеты было не ощутить. Сопкин знал, что где-то позади «Осириса» робким желтоватым светом им подмигивает их родное Солнце. Отсюда оно почти ничем не отличалось от миллионов других звёзд, а потому выводить на экран видео с камер было бесполезно — только душу травить.
Сопкин размышлял о хрупкости и незначительности человека в этом мире. Что он, маленький человечек, забыл тут, в космосе? Почему так далеко забрался? От чего бежал? Не проще было бы пережить все свои душевные терзания дома, на Земле? Зачем было забираться так далеко? Что это, страх? Желание навредить самому себе, наказать себя за содеянное?
Голос в голове, теперь звучавший практически ежедневно, язвительно заметил, что Сопкин прячется от своей же совести. Пытается спрятаться.
«Конечно, — думал Георгий, — ей легко говорить, она уже вне игры».
«Жизнь — это не игра, — внушал голос. — От совести сбежать не получится. Не спрятаться от неё. Хоть на край галактики беги, хоть на край вселенной, если у неё вообще есть этот край. Нельзя убежать от того, что постоянно таскаешь с собой».
Со стороны Сопкин выглядел спокойным, но внутри него бушевал испепеляющий пожар самобичевания. Как же он мог оставить её? Зачем сбежал? Что это было — трусость или глупость? А может, инстинкт самосохранения? Да, он был виноват перед Катей, но никак не мог решить для себя, в чём именно — в том, что оставил её умирать, или в том, что не любил её.
«Всё просто, — твердила она издевательски мягким голосом, — ты не любил, а потому оставил умирать. Но эти грехи — лишь следствие, настоящая же причина в ином, и ты знаешь её».
Сопкину хотелось раскроить себе голову обо что-нибудь твёрдое, настолько раздражал его этот тёплый, до боли родной голос. Он даже огляделся в поисках подходящей поверхности, правда, затем жёстко себя одернул. Разве командиру корабля пристало думать о таком простом и лёгком исходе? Нет, конечно. На сей раз капитан он, и только он может спасти свой экипаж. Или часть экипажа. Во всяком случае, он должен хотя бы попытаться.
Услужливый голос, естественно, подхватил и эту мысль, заметив, что на сей раз ему и сбегать-то некуда. Сопкин в очередной раз промолчал, ему не хотелось реагировать вербально на творившееся в его голове. За последние сутки ему и так несколько раз пришлось оправдываться перед разными членами экипажа за то, что он беседует сам с собой. В итоге он принял решение не поддаваться на провокации голоса и молчал, переваривая все свои переживания внутри. Что-то ему подсказывало, что это не лучшая тактика, что следовало бы обратиться за помощью к Валерии Мирской. Но, глядя на своих подчиненных, в том числе и на Валерию, Сопкин понимал: он не один такой. На этом проклятом корабле люди медленно сходили с ума. Какие пятнадцать лет, горько усмехнулся Сопкин, они тут и месяца не протянут.
Будучи человеком рациональным, Георгий понимал, что, скорее всего, дело в том самом нейроинтерфейсе, которым управлял ИИ корабля. Физик Ильин объяснил всем, что бедные репликанты после своего рождения подвергались обработке этой системой, иначе ими невозможно было бы управлять, иначе они лежали бы себе бездушными овощами в своих капсулах и ни на что не были бы пригодны. Естественно, информации о том, как выключить заданную ещё на Земле функцию, в главном компьютере не было. ИИ подстраховался и на этот случай.
Да, Сопкин по слабости своей душевной стремился найти виновника «торжества», того, кто всё это устроил. Ведь человечество испокон веков тревожили эти два вопроса — кто виноват и что делать. На первый вопрос ответ был очевиден — всему виной программа, искусственный интеллект, затеявший с членами его команды какую-то свою игру. Но куда важнее было найти ответ на второй вопрос — что им теперь делать? Как ни странно, Сопкин понимал, что лучшим решением для всех стало бы самоубийство. Да, именно быстрая, лёгкая и, самое главное, одномоментная смерть для всех. Например, разгерметизация всего корабля.
Как человек он мог это допустить в отношении самого себя. Но как капитан он был не вправе решать подобные вопросы за других. Каждый из девяти членов экипажа на борту «Осириса» был личностью, человеком уникальным, и каждый был вправе решить сам за себя. И что-то Сопкину подсказывало, что выжить они хотят куда сильнее, чем умереть.
«А ты растешь, Сопкин, — съязвил голос в голове. — Тогда ты так не считал, даже не думал о том, что мы люди. Решил всё за нас, за меня и даже за нашего…»
— Заткнись! — заорал Сопкин, схватившись руками за голову, но уже через секунду опомнился и в ужасе обернулся, не смотрит ли кто. Нет, нельзя было пускать её в своё сознание. Нужно бороться с этим. Нужно… Тут Сопкину стало страшно. Что это? Неужели секунду назад он на полном серьёзе рассматривал массовый суицид как возможный вариант решения проблемы? Нет, должен был быть иной выход. Но какой? Капсулы? Георгия передёрнуло. Он с ужасом представил тот миг, когда Ильин вынесет свой вердикт в отношении тех капсул. Что им делать, если физик всё-таки сможет переоборудовать инкубаторы в гибернационные капсулы? Как решать, кому жить, а кому остаться и умереть? Тянуть жребий? Чушь, так поступили бы в каком-нибудь идиотском фантастическом триллере, да и не пойдет на это никто. Отдать свою судьбу и саму жизнь на волю случая? Сопкин даже за себя поручиться не сможет, выпади ему такой жребий, так что уж говорить о трусоватом Васильеве, хамоватом и самовлюблённом Балычеве или о той же Валерии Мирской, которая без своего Корнеева даже шагу ступить теперь не может? Нет, это полный бред. Тогда что же делать?
Ладно, решил Сопкин, будем решать вопросы по мере их поступления. Ильин ещё ничего не придумал, и не факт, что придумает. Нужно сосредоточиться на текущих вопросах, а их накопилось уже великое множество. Во-первых, как оказалось, во время разгерметизации корабля они потеряли треть перекачанной ранее воды, что существенно снижало их шансы на выживание. Это стало известно после разбора завалов в шлюзовой камере. Часть воды просто испарилась. Во-вторых, было непонятно, куда подевался репликант из первой капсулы. Если верить сканеру «Осириса», на борту по-прежнему находились лишь девять человек. Вывод: он умер ещё до их визита на «Осирис». Но ведь и труп они не обнаружили. Не мог же он просто исчезнуть? Как не мог и выйти наружу: системы безопасности на кораблях такого класса просто-напросто не позволят этому произойти. Сам репликант, по словам Ильина, если и мог совершать какие-либо сложные действия, то делал это неосознанно, а лишь подчиняясь воле ИИ. Это поднимало третий вопрос: как отключить эту чёртову систему нейроинтерфейса? Все от неё страдали — капитан чувствовал это, видел по глазам экипажа. Тут была загвоздка — отключить или, наоборот, включить какую-либо из систем корабля можно было, только переписав программные алгоритмы, а для этого им необходимо связаться с Землей. Но связи не было. Долбаный замкнутый круг, выругался про себя Сопкин.
И, наконец, четвертый вопрос — что за хрень лежала в секционной «О-1»? Неужели это и впрямь инопланетное существо — антропоморфный представитель внеземной цивилизации? Если так, то как он (вернее, оно — Мирская так и не смогла определить его гендерную принадлежность) попал на корабль? А если и попал на корабль, то кто его убил и выпотрошил?