«Вот уж не думал, что попаду на старости лет в такую переделку», — подумал Сопкин, не найдя ответа ни на один из поставленных вопросов, и его мысли вновь устремились в русло разрешения этической проблемы выбора. Если Ильин действительно разберётся с капсулами, если у пятерых членов экипажа действительно появится шанс на выживание, кого тогда выбрать? И кто будет выбирать? Шансов на то, что сразу четверо решатся пожертвовать собой, было маловато. А даже если допустить такой сценарий, кто поручится за этих четверых? Вот представим, размышлял Сопкин, всё решилось именно так. Объявилось четверо добровольцев. Пять членов экипажа укладываются в анабиоз, а эти четверо остаются тут, на «Осирисе», и медленно сходят с ума. Для четверых воды, воздуха и пищи хватит года на три, но они поубивают друг друга в первый же. Под воздействием этого долбаного нейроинтерфейса они превратятся в животных или слетят с катушек и захотят отыграть назад свое решение погибнуть. Начнут вскрывать капсулы, наверняка убьют тех, кто в них лежит — ведь просто так из анабиоза выйти нельзя, нужны специальные процедуры. И всё это будут понимать и те «счастливчики», которым капсулы достанутся.
Боже, как же трудно принимать решение! Сопкин обхватил руками голову, закрыл глаза и со всей силы сжал виски. Под сомкнутыми веками пробежали искры, пульс начал зашкаливать. Очередная паническая атака накрыла капитана, он чуть было не упал, благо на мостике царила невесомость и единственной опорой были магнитные ботинки. Тело его обмякло и зависло в воздухе. Сопкин постарался расслабиться и вообще ни о чём больше не думать, но тут же вздрогнул от внезапно ожившего селектора.
— Капитан, есть новости, — Ильин вышел на связь по выделенному каналу, видимо, хотел обсудить что-то тет-а-тет.
— Моя вахта заканчивается через пятнадцать минут, — ответил Сопкин. — Сменюсь и буду ждать вас в медицинском отсеке.
— Договорились.
Сопкина сменила Алла Марр. Выглядела второй пилот неважно: утомлённый вид, тёмные круги под глазами, тревожное выражение лица.
— С вами всё в порядке? — поинтересовался Сопкин. — Поспать удалось?
— Не удалось, — бросила Марр. Видно было, что она чем-то раздражена, но не решается на разговор.
— Как экипаж? — задал наводящий вопрос Сопкин, догадываясь, что причиной раздражения девушки могли стать разногласия между членами команды. Он угадал.
— Наш геолог! — рыкнула Алла. — Я всё понимаю, капитан, ситуация сложная, но Васильев вообще не вывозит. На его нытьё никто не обращает внимания, и он от этого страдает, а тут я со своим гуманизмом… Пожалела, блин, дурака.
— И что он?
— Да ничего. Выбрал меня в качестве своей личной жилетки — не продохнуть. Увязался за мной, как хвостик, разве что в гальюн со мной не ходит. Вот последние пять часов я выводила его из очередного приступа паники. Он и плакал, и руки на себя наложить обещал — мол, никто его не понимает, никому он тут не нужен, плохо ему, видите ли… А кому сейчас хорошо? Да, я понимаю, у каждого свой порог, но ведь у нас есть медик, вот пусть она и разбирается с его психическим здоровьем. Мне и без него тошно.
— А вы сами пробовали с ним поговорить на эту тему?
— А как с ним поговоришь? Он же как ребенок себя ведёт, как подросток в пубертате. Того и гляди, вздёрнется или ещё чего похуже. Я лично не хочу становиться причиной суицида. Вы же знаете, отбрить я любого могу, только после этого Васильев, боюсь, удавится.
— Так получается, у вас не к нему претензии, а к Мирской? — резюмировал Сопкин.
— Да. Я пилот, я каждые три часа на вахте и выполняю свою функцию. А она врач, вот пусть и займётся своими прямыми обязанностями. А то они там с Корнеевым семью (непечатно) строят, а остальные должны пахать.
— Успокойтесь, Алла. Я вас услышал. Я поговорю с Валерией. И с Васильевым постараюсь провести беседу.
Тут Марр сконфузилась. Устыдившись этого внезапного всплеска эмоций, она потупила взгляд и пробормотала:
— Извините, капитан. Я что-то на взводе в последнее время.
— Мы все на взводе, не берите в голову. Постарайтесь успокоиться. Тут, кстати, думается легко. И три часа без Васильева я вам гарантирую.
— Спасибо.
До медицинского отсека капитан шёл минут пятнадцать, размышляя над тем, что состояние Аллы Марр, одного из самых уравновешенных членов экипажа, очень показательно. Если даже у неё нервы сдают, то что уж говорить об остальных? Нельзя было терять контроль над подчинёнными, нужно было в срочном порядке предпринимать какие-то меры. Но Сопкин понятия не имел, какие именно. В самом деле, ну не может же он собрать всех и попросить не сходить с ума!
Ещё Сопкин боялся разговора с физиком Ильиным, поэтому каждый шаг в сторону медотсека давался ему с трудом. Он и жаждал хороших новостей, и боялся их одновременно. Казалось, скажи физик, что капсулы непригодны для гибернации, и с плеч Сопкина свалится огромный груз ответственности. Эгоистичная мысль о вселенской справедливости сверлом буравила мозг капитана. Всеобщую обречённость принять будет гораздо легче, чем тот выбор, который ему предстоит сделать. На самом деле Сопкин уже принял решение. Понимал, что выбор придётся делать именно ему. Придётся взять на себя ответственность и замарать руки ради спасения хотя бы пятерых.
Медицинский отсек был открыт. Войдя внутрь, капитан застал Ильина за работой — физик внимательно изучал какие-то данные на своём планшете, подключённом к открытой капсуле.
— Приветствую, — поздоровался Сопкин и присел на закрытый ящик с инструментами.
— Тяжелая вахта? — спросил Ильин, подметив утомленный вид капитана.
— Да какой там? Три часа безделья. Компьютер «Осириса» не желает отдавать бразды правления в наши руки. Всё, что мы там делаем, это наблюдаем за космосом и отмечаем стабильность наших координат.
— Мы дрейфуем? — уточнил физик.
— Нет. Во всяком случае, относительно ближайших к нам звёзд наше положение стационарно. Вы хотели поговорить, Владимир Иванович?
— Да, Георгий Васильевич. Думаю, вы догадались, о чём именно.
Сопкин поднял взгляд на физика и кивнул. Вот оно, подумал он, сейчас всё и решится.
— Капсулы пригодны для гибернации, — сказал Ильин, пристально глядя на Сопкина. Капитан закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Вы не рады?
— Вы же умный человек, Владимир Иванович, — тихо произнес Сопкин. — Вы прекрасно понимаете, в каком мы теперь положении.
Сопкин не сомневался, что физик уже просчитал все возможные сценарии развития событий и не мог не прийти к тем же выводам, к которым пришел и он сам. Ильин поджал губы и вновь уставился в свой планшет.
— Этическая проблема, — произнес он. — Проблема выбора.
— Да, — подтвердил Сопкин. — Как сказать экипажу, что нам нужно выбрать четырёх смертников?
— Вообще-то, троих, — довольно спокойно сказал физик. Сопкин посмотрел на него непонимающим взглядом, и тот поспешил объясниться. — Для начала давайте я опишу ситуацию. Я проверил все капсулы — они полностью исправны и готовы к работе. В каждой из них находится маточный мешок, а в нём готовый человеческий эмбрион. Как я уже говорил, инкубаторы созданы на основе гибернаторов и, по сути, способны выполнять обе функции. Нам нужно лишь освободить капсулы от эмбрионов, заправить хладагентом и перепрограммировать каждую вручную. Тут есть две проблемы, и обе, в принципе, решаемы. Первая — у нас нет хладагента. Видимо, капсулы на «Осирисе» не планировалось использовать в качестве гибернаторов, поэтому они им не заправлены. Но мы оба знаем, где этот хладагент есть.
— «Марк», — догадался Сопкин. Ильин кивнул.
— Нам нужно будет наведаться на рудовоз, снять с наших капсул баллоны с хладагентом и перенести их сюда. Я уверен, Медведев и Корнеев справятся с этим, и тогда у нас появится пять современных гибернационных капсул.
— А вторая проблема?
— Чтобы запустить эти капсулы, нужно вручную их перепрограммировать, то есть внести нужный код в программу в момент самой гибернации. Никто, кроме меня, сделать это правильно не сможет.
— Почему это? Разве нельзя поручить это любому человеку, мало-мальски знакомому с компьютерами? Марр, Вершинин, Корнеев, я, в конце концов. Да практически любой сможет сделать! Разве что геологу я бы это не доверил.
— Я бы никому это не доверил, — возразил Ильин. — Гибернация — штука сложная, и каждый сеанс сам по себе уникален, поскольку уникален каждый человек, погружающийся в это состояние. В ходе процесса могут возникнуть проблемы, решать которые нужно будет незамедлительно. Дозировка препаратов, интенсивность воздействия, даже скорость поступления хладагента в капсулу — всё будет настраиваться вручную. Я эти капсулы создавал и настаиваю на том, что никто лучше меня с этой задачей не справится.
— Но в таком случае… — прошептал ошеломлённый Сопкин.
— Да, капитан. Я принял решение, оно взвешенное и осознанное. Меня можете вычеркивать из списка претендентов.
Оба замолчали. Сопкин смотрел на физика и испытывал едва ли не страх перед этим человеком. Какая воля, какой характер! А ведь это сейчас он говорит о своём решении спокойно, но наверняка были стадии осознания, торга, принятия. Он сидел тут трое суток, и одному Богу известно, в какой именно момент он понял неизбежность этого варианта. Он должен будет остаться. И от него будут зависеть пять жизней. А ещё на него тоже действовал этот чёртов нейроинтерфейс «Осириса». Он наверняка откопал личных демонов Ильина, а те, в свою очередь, подбивали его на иной вариант. Что мешало физику, допустим, промолчать? Нет, мол, ничего не получится, капсулы непригодны, умирать — так вместе.
Тут Сопкина кольнула мысль: а всё ли физик рассказал? Если уж из всех возможных вариантов он выбрал самый опасный и неблагоприятный для себя, какими же были остальные? Не кроются ли за его решением более глобальные мотивы?
Сопкин постарался выбросить из головы крамольные мысли. Нет, не верил он в способность физика к подлости или вероломству. Не заметил он в его глазах страха, свойственного всем, кто пытается что-либо скрыть. Этот человек действительно не видит иного выхода. И он действительно готов сократить до трёх число вынужденных смертей на борту «Осириса». Ильин встретился со своими демонами и, похоже, смог одержать над ними верх. А раз он смог, то и Сопкин справится.