— Чего (непечатно) хорошего? Ты сам всё слышал: пять капсул, а нас девятеро.
— И об этом знают только капитан, физик и ты. Физика можно вычеркивать. Лишних остаётся трое.
— Что значит лишних? — возмутился Андрей, и его альтер эго тут же перешел в наступление. Только сейчас Андрей понял, что всё это время второй Балычев лишь притворялся тихоней. Сейчас этот монстр говорил с Андреем жёстко и с позиции силы:
— А ты сам ещё не понял расклад? Давай-ка я разжую тебе, дурачок. У нас всего пять капсул на восьмерых — благородный физик чувствует вину за свои прежние грешки и уже принял решение, которое играет нам на руку, поэтому считаем остальных. Две дамы — их, естественно, пропустят вне очереди. Капитан, само собой, займёт ещё одну капсулку, он же должен обо всём доложить спасательной миссии. Остаются всего две капсулы и куча взрослых мужиков: Васильев, Медведев, Корнеев и мы. Чмошник этот, геолог ваш, на всю башку отбитый, так что ему место в капсуле обеспечено, такого побоятся оставить без присмотра. Мирская упрётся и без Корнеева в гибернацию не ляжет, и Медведев, добрая душа, скорее всего, сделает жест доброй воли и уступит своё место инженеру. А тебя, друг мой, никто и не спросит, слишком уж ты для них говнистый. Просто поставят перед фактом — мол, мест больше нет, добро пожаловать в ряды героев. Так что вариантов у нас нет.
— Ты предлагаешь… — Андрей даже думать боялся о том, на что намекал злой Балычев. В горле от этой мысли пересохло, ноги подкашивались. Опасаясь потерять равновесие, он вышел из своего убежища и уселся прямо на пол в коридоре. И хорошо, что сел — в голове тут же раздался злорадный хохот:
— Господи, до чего же ты жалок! Да не намекаю я, балда, я прямо говорю, что тебе придётся помочь нашему капитану определиться с тяжёлым моральным выбором. Сопкин слабак, он сам никогда не решится выбрать. Нам же с тобой никак нельзя оставаться тут. И ты знаешь, почему.
— Да, — прошептал Андрей, глядя в одну точку, — я знаю. Я не могу тут остаться.
— МЫ не можем тут остаться, — поправил жуткий голос. — Нужно только подгадать момент и вывести из игры троих.
— Троих?! — Андрея накрыла паника. Дышать стало нечем. Он изо всех сил старался не потерять сознание, жадно хватая ртом воздух. Мысль об убийстве хотя бы одного человека уже была для него невыносимой, каким бы крутым он ни пытался себя выставлять на публике. Вся его бравада, вся его уверенность в себе, все эти мышцы, крутые костюмы, девочки, мотоциклы — всё было напускным, всё было лишь образом, призванным скрыть одно: Балычев — неудачник. Обиженный и опущенный ещё в детстве терпила.
— Ну вот видишь, дружище, ты и сам всё про себя понял. Мне даже не пришлось напоминать тебе, откуда взялся я и почему ты так долго меня ото всех прятал. Теперь настало наше время, настало время мести. Они все ответят за свои грехи…
— Но это ведь были не они…
— А какая разница? Не они, так другие тебя опускали. Не тебя, так кого-то другого. Все они — слащавые, успешные, образованные, богатые и удачливые. Думаешь, они получили всё это просто так? Нет, друг, они шли по головам. Они унижали. Они били. Они гнобили. За счёт таких, как ты, они и выползают наружу, выбиваются наверх. И что теперь, ты позволишь этим ублюдкам забрать у тебя жизнь, а вместе с ней и жизнь твоей сестры? А в пользу кого? Медведева? Васильева? Марр?
— Но они ни в чём не виноваты! — взмолился Андрей, падая на пол. Сопротивляться второму Балычеву становилось невыносимо больно.
— Виноваты все! — заорал голос в голове, разрывая сознание. — Все до единого! Или ты забыл, что твоя сестра…
— Хватит! — плакал Андрей, корчась на полу в муках. — Прекрати!
— Если умрёшь ты, умрёт и она. О ней никто не позаботится. Не затем ли ты полетел к чёрту на рога, чтобы заработать на её лечение?
— Я никого не убью! — рычал Балычев, сжимая руками голову и затыкая пальцами уши.
— Посмотрим, — злобно прошипел голос и погасил его сознание.
Вместо привычной картины мира Андрей увидел далёкое прошлое. Вот он в детском саду, глупый и беззащитный, идёт на тихом часу в туалет. Он думает, что все дети спят, а потому ничего не боится и никого не стесняется. Он достает своё детское хозяйство и зажимает его резинкой от трусов. Маленький стручок задорно приподнимается, чем сильно веселит глупого Андрюшку. Мальчик идет через всю группу в туалет, улыбается, стучит пальцами по стручку и сопровождает каждый такой удар веселым словом «блим». Игра нравится несмышлёному ребенку, и тот слишком ею увлекается. К туалету он подходит с уже готовой песенкой в голове и широкой улыбкой на лице. Блим-блим-блим-блим! Но как только он поворачивает за угол к маленьким детским унитазикам, выстроенным в ряд, улыбка моментально сползает с его лица. Он натыкается на группу ребят, прогуливающих дневной сон в туалете. Дети в таком возрасте очень жестоки и безжалостны, и его торчащий из-под резинки стручок вместе с этим дурацким «блим» тут же становятся мемом и предметом постоянных насмешек. Уже через час все дети в группе, а после и все дети на улице знали о том, что Андрюша Балычев — дурачок, каких свет не видывал, и звали его отныне не иначе, как Блим-Блим.
Андрей усилием воли вернул себе сознание. Он не желал вспоминать о том, что было дальше, и честно признался в этом своему двойнику.
«Будешь вести себя хорошо, я подумаю, стоит ли ворошить прошлое. А пока, малыш Блим-Блим, давай-ка поразмыслим над кандидатами».
Следующие три дня Балычев пребывал в состоянии постоянного нервного напряжения. Тот, второй Балычев, денно и нощно донимал его жуткими видениями из прошлого. Среди них были и смерть родителей, и детский дом, и та самая страшная ночь, когда он почти потерял родную сестру.
Андрей терпел. Он вывел для себя простое правило: не оставаться надолго одному, когда второй Балычев просто свирепствовал, и не оставаться ни с кем один на один, только в компании по трое-четверо. Понимая, что в любой момент может сорваться и напасть на одного из выбранных его альтер эго людей, Андрей просто лишал сам себя такого шанса. Конечно, его странное поведение не осталось незамеченным, но уж лучше глупо выглядеть и нелепо объяснять свои нелогичные поступки, чем дать вырваться на свободу внутреннему демону. На худой конец, особо придирчивых можно было и послать куда подальше.
Два дня назад физик разговаривал с Медведевым и просил того вновь наведаться на «Марк-10». Ильин не стал вдаваться в подробности, просто сказал, что так нужно для его работы, а Медведев лишних вопросов не задавал — надо так надо, сказал он, будем готовиться. Балычев слышал этот разговор, но сделал вид, будто его это не касается. Виктор обещал составить с Корнеевым план предстоящей вылазки и наметил операцию на послезавтра.
Остальные члены экипажа, почти ничем не занятые, слонялись по «Осирису» без дела и часто вели себя странно. Пристально наблюдая за своими коллегами, Балычев сделал вывод, что странные видения и голоса донимают не его одного. Тут же ожил второй Балычев и подлил масла в огонь: мол, тебе, дружок, вовсе не кажется — каждый из этих людей пережил в прошлом нечто такое, что сейчас может повредить рассудок. Трудно поверить, говорил голос, но даже твоя ненаглядная Валерия может на поверку оказаться шлюхой, на которой пробу негде ставить. Марр, по его мнению, могла быть тайным содомитом в прошлом, а тихоня Васильев вполне тянул на роль серийного убийцы.
«Кто знает, — нашептывал по ночам голос, — может, тебя самого, Андрюша, подумывают грохнуть. Удавить по-тихому и подстроить всё так, словно ты сам удавился. Может, хватит уже девственника изображать? У тебя яйца есть, в конце концов, тряпка ты половая?!»
В одну из таких ночей, когда второй Балычев разошелся не на шутку, Андрей ничего иного не придумал, как просто выйти из своей каюты в ночь и начать праздно шататься по длинным коридорам «Осириса» — так он хотя бы мог контролировать своё тело. Андрей чувствовал, что второй Балычев уже подбирается к нему всё ближе. В скором времени он уже не сможет поручиться за полный контроль над собой и начнёт представлять угрозу для окружающих. Андрей старался эту мысль не развивать и хранил её на задворках сознания, считая, что сможет таким образом обмануть своего двойника. По его задумке, как только он почувствует, что теряет над собой контроль, он всё расскажет Мирской, потребует накачать его сильнодействующими препаратами и запереть в одной из секционных.
С этими мыслями он и бродил по кораблю, пока не забрёл к медицинскому отсеку. Несмотря на поздний час, гермодверь в него была отворена, и Балычева это насторожило. Он перешёл на тихий шаг и бесшумно подкрался к медотсеку — мало ли что ещё удастся подслушать. Ощутимо пахло палёной проводкой, даже в приглушённом ночном освещении было видно задымление.
Внутри кто-то негромко ругался. Смысла было не разобрать, лишь отдельные фразы и слова, но по звукам было понятно, что кто-то там сильно возбуждён. Балычев рискнул и тихонько выглянул из-за угла. То, что он увидел, просто поразило его: под одной из капсул, как раз той, что была открыта, лежал физик Ильин. Лихо матерясь (даже богатого лексикона Балычева не хватало, чтобы понять всё), физик курочил капсулу, да так ловко, что она вся искрилась. Прямо на глазах Балычева капсула вспыхнула, резиновые трубки внутри неё начали плавиться, раскаленный каучук и чадящая пластмасса начали капать вниз на тело, руки и лицо физика. Тот истошно завопил и начал выбираться из-под агрегата. Заревела пожарная сигнализация, включилось аварийное освещение и проблесковые маяки. Тут Балычева накрыло:
— Ты (непечатно) чего натворил?!
Не ожидавший, видимо, в столь поздний час быть застуканным на месте преступления, Ильин обернулся. Последним, что физик увидел чётко, был летящий в его лицо здоровенный кулак Балычева. Страшный удар оператора буровой выбил из хрупкого физика дух, пожилой мужчина упал навзничь и приложился затылком о пол настолько сильно, что у Балычева даже сомнений не возникло: убил.