— Да? А что же тогда вы ни о чем не рассказываете? Что-то я ничего не слышала о том, что нашептывает вам ваш голос.
— Хотите знать? — с вызовом спросил Ильин. — А я могу рассказать. Только вам это вряд ли понравится.
— Уж будьте так любезны!
— Что же, извольте выслушать. Только предупреждаю — то, что я скажу, не признание и не исповедь. Только факты.
— Владимир Иванович, если вы не готовы…
— Я знаю, к чему готов, а к чему нет! — оборвал Медведева физик. Ильин вдруг закрыл глаза, сделал пару глубоких вдохов и уже более спокойным голосом начал говорить. — Все знают меня только с профессиональной стороны. Физик-ядерщик, специалист по субатомной материи, теоретик, доктор физико-математических наук. Блестящее научное прошлое, блестящие перспективы. Но однажды я всё бросил и ушел из науки. Я сопровождаю такие экспедиции, как эта, уже больше двадцати лет. Ради полётов в дальний космос я забросил научную работу, но мало кто знает, почему я так круто изменил свою жизнь.
— Что-то личное, доктор? — участливо поинтересовался Медведев. Физик кивнул.
— Я был женат. Брак был счастливым. Мы очень любили друг друга и были, как говорят, на одной волне. Мы оба грезили наукой, сознательно избрали жизненный путь без детей, но однажды оба поплатились за это. В тот год, когда мы оба прошли процедуру стерилизации, моя супруга тяжело заболела. Несчастный случай во время эксперимента, не буду вдаваться в подробности. Её организм был облучен, и органы кроветворения перестали продуцировать клетки. Ещё через год у неё диагностировали неоперабельную опухоль головного мозга. Она сидела так глубоко, что избавиться от неё были не в силах ни медицина, ни наука. Нам оставалось лишь ждать, — физик говорил, а взгляд его становился всё более бесцветным. Казалось, прямо сейчас, в эту самую секунду он заново переживает тот страшный момент жизни.
— В последние месяцы, — продолжил он, — моя жена испытывала жесточайшие боли. Конец близился, мы оба это понимали. Никто из нас не верил в Бога, а потому в один из особенно тяжелых для себя дней она попросила меня об избавлении. Я отказался. Я плакал у неё на груди, боясь того момента, когда она уйдёт от меня навсегда. И самым страшным для меня в тот миг было осознание того, что после её ухода у меня ничего от неё не останется. Только тогда я понял, насколько опрометчивым было наше решение о стерилизации. Так хоть ребёнок бы остался. Наш ребёнок. Она заставила меня поклясться, что, когда разум покинет её окончательно, я наберусь мужества и отключу её от всех аппаратов жизнеобеспечения.
— И что вы сделали? — шепотом спросила Мирская.
— И я отключил. Я своими руками убил свою жену. Вот этими руками, — Ильин потряс перед лицом Медведева суховатыми пальцами и уронил руки вниз, словно плети. — Естественно, я не могу себе этого простить, хоть и понимаю, что подарил ей избавление. И вот теперь она приходит ко мне и просит, нет, умоляет убить всех вокруг, даровать вам спасение, избавить вас от тех страшных мук, которые нам всем уготованы.
Мирская насторожилась и отошла за спину Медведева. Виктор стоял, не шевелясь, с опущенными в пол глазами.
— Доктор, — боясь собственного вопроса, прошептала Валерия, — и поэтому вы убили Васильева?
Ильин медленно поднял глаза на Мирскую и Медведева, криво усмехнулся и произнёс:
— Нет, Валерия, я не убивал ни Васильева, ни Марр. Не убивал, но очень хотел. И сейчас хочу. Я действительно принимаю сторону своей жены, хоть и понимаю, что её на самом деле нет, её не существует, она всего-навсего плод моего воображения. Своего рода моя совесть, которая гложет меня со дня её смерти. Она, то есть моё подсознание, пытается экстраполировать ту ситуацию на эту. Пытается заглушить мою боль, подтвердив для себя правильность принятого тогда решения. Логика проста: ты убил тогда свою жену и гложешь себя за это, но так поступил бы каждый. И вот, Володя, у тебя есть ещё один шанс доказать самому себе, что ты тогда поступил правильно. Убей всех, помоги им. Избавь от мук и почувствуешь облегчение. Ты поймёшь, что другого выхода нет, а следом за этим поймешь, что и тогда его не было, — физик вдруг улыбнулся. Было непонятно, что именно рассмешило его сейчас — сказанное ранее или всё ещё продолжающийся непростой диалог с покойной супругой в его голове. — Вот видите, Валерия, я открылся и теперь могу претендовать на роль главного подозреваемого, ведь у меня ни в случае с Василевым, ни в случае с Марр нет никакого алиби. Как, собственно, нет его и у всех остальных. Судя по всему, нам противостоит самый искусный и коварный враг — мы сами. И со своим вторым «Я» я лично пока справляюсь. Во всяком случае, мне так кажется.
В отсеке повисла пауза. Ни Медведев, ни Мирская не были готовы услышать подобное откровение. Ильин вымученно улыбнулся, прошёлся по кают-компании и обратился к Валерии:
— Что же касается вас, доктор, я вполне уверен, что и вы успешно справляетесь со своими демонами. Не принуждаю вас открыться и рассказать подробности, но хочу попросить вас отнестись к этой борьбе со всей серьёзностью. Вы сильнее этого. Вы — человек гуманной профессии. Кому, как не вам, понимать границу между добром и злом?
— А нет её, этой границы, Владимир Иванович, — ответила Мирская. — Любое добро для одного человека — абсолютное зло для другого. Определить все рамки можно лишь в предельно честном диалоге. Но боюсь, это невозможно, у нас просто жизни не хватит обсудить все нюансы таких абстрактных понятий.
— Ну да, — добавил Медведев, — а после нужно будет ещё и со справедливостью разобраться, гуманностью, верой и прочими экзистенциальными понятиями.
И Мирская, и Ильин удивлённо уставились на Виктора. От кого, от кого, а от него таких философских выводов они точно не ждали.
«Всем членам экипажа! Внимание! — сообщение капитана раздалось одновременно во всех наушниках. — У меня отличные новости. „Осирис“ вышел на связь, мне удалось разблокировать часть видеофайлов с камер внутреннего наблюдения. Потребуется некоторое время для поиска нужных материалов. Попрошу всех оставаться на своих местах. Буквально через час всё станет ясно. Требую максимально дистанцироваться друг от друга и быть готовыми к любым нестандартным действиям со стороны любого члена экипажа. Конец связи».
Глава 21
Спустя час в коридоре раздались шаги. Сидящие по разным углам кают-компании люди переглянулись и, не сговариваясь, встали. Вершинин уже пришел в себя. С ним поделились информацией от капитана, которую он пропустил, будучи в отключке, и предупредили о последствиях необдуманных действий и поступков. На такое предупреждение пилот отреагировал нормально, поскольку понимал, что в сложившейся ситуации каждый человек на корабле подозревал других и сам был подозреваемым.
Что ни говори, но этот час оказался для всех самым сложным. Люди действительно дистанцировались друг от друга и старались лишний раз в диалоги не вступать. Это была ментальная русская рулетка, только заряженный одним патроном пистолет сейчас не гулял по рукам, а был у одного единственного человека — капитана Сопкина. Напряжение с каждой минутой нарастало. Время, как бывает в подобных ситуациях, предательски замедлило свой бег и тянулось невыносимо долго. Все гадали, кому же достанется та единственная пуля в барабане судьбы.
Сопкин тяжелой поступью вошёл в отсек и остановился, оглядывая строгим взглядом замерших в ожидании подчинённых.
— Ты и ты, — он указал на Мирскую и Вершинина. Оба выпучили глаза от неожиданности и готовы были оспаривать решение капитана, требовать доказательства своей вины, кричать, драться, взывать к логике, но Сопкин их опередил. — Оба идёте в медицинский отсек, смените Балычева и Корнеева. В вас я теперь не сомневаюсь.
Медик и пилот выдохнули. Как ни странно, облегчение почувствовали и Ильин с Медведевым. Каким бы напряжённым не было время ожидания вердикта, не верили они в виновность хрупкой девушки медика и преданного делу пилота.
Отправив ребят на смену другим подозреваемым, капитан уселся в единственное свободное кресло, то самое, в котором приводили в норму Ильина после драки с Балычевым. Капитан молчал, молчали и остальные. Время шло. Первым не выдержал физик.
— Георгий Васильевич, ты хоть намекни, разузнал чего?
— Терпение, Владимир Иванович. Думаю, скоро всё выяснится.
— Хорошо бы, — сказал Медведев. — Надоели уже эти детективные игры.
— Вы мне лучше расскажите, — перевёл тему Сопкин, — пока меня не было, ничего странного не происходило?
— Странного? — удивился Ильин. — Вы имеете в виду, кроме подбившей нас невидимой хрени, вмешивающейся в работу электроники и устраивающей диверсии, инопланетянина, разобранного на органы, пары убийств и сгоревшей к чертям капсулы? Нет, ничего пока странного не заметил.
— Вы забыли о пропавшем репликанте, — вставил Медведев.
— Ах, да, точно. А так всё в норме.
Сопкин улыбнулся ироничному сарказму Ильина.
— Рад, что вы не падаете духом, друзья.
— К слову, капитан, — сказал Ильин, — я тут поведал о своих психологических проблемах Медведеву и Мирской. Излил душу, так сказать. И знаете, а ведь мне полегчало. Голос внутри если не заткнулся, то стал куда более покладистым.
— И что ты предлагаешь?
— Может, всё-таки проведём что-нибудь вроде сеанса групповой психотерапии? Сядем в кружок, и каждый расскажет о своих проблемах, о том грузе, что его гложет и подталкивает к грязным мыслям.
— Что-то вроде общества анонимных алкоголиков? — усмехнулся Медведев. — И как вы себе это представляете? «Здравствуйте, меня зовут Витя, и я хочу вас всех убить».
— Вить, а ты хочешь? — спросил капитан, глядя оператору буровой в глаза.
Медведев потупил взгляд и признался:
— Не я. Кто-то внутри меня. И не вас он убить предлагает.
— А кого же?
— Себя. То есть меня. Постоянно слышу в голове призывы к какой-нибудь героической смерти. К самопожертвованию. Я, наверное, потому первым во все дырки лез. Дважды стыковку проводил с «Осирисом», один раз даже вслепую, сидя в хрупкой буровой платформе между двумя гигантскими звездолётами и рискуя быть раздавленным. Вот, сейчас говорю и не понимаю, как вооб