— И к чему ты клонишь, Володь? — нахмурился Сопкин.
— Если принять во внимание теорию Виктора, то напрашивается чёткая система. Кто-то пытается выработать у нас рефлекс отторжения к убийству друг друга.
— Хочешь сказать, мы для них что-то вроде собак Павлова?
— Ну, в некотором роде да. Только у Павлова с его идеями о первой сигнальной системе на первый план выходят безусловные рефлексы, которые дают животным узкие, ограниченные сведения об окружающем мире. Человек же обладает и второй сигнальной системой, основным раздражителем в которой выступает именно речь. Совпадение ли то, что нас провоцируют не какие-то абстрактные мысли, а конкретные голоса в голове?
— Интересная гипотеза, конечно, но как это связано с капсулами? — не понял Сопкин.
— А очень просто. Если отбросить всю терминологию, описать это можно таким образом: нас провоцируют словами на какие-либо действия, задействуют нашу вторую сигнальную систему, а после того, как мы действуем не в том ключе, которого ожидает экспериментатор, следует наказание — выводится из строя одна из капсул. Тут они уже задействуют нашу первую сигнальную систему: будешь плохо себя вести, получишь удар током, ну или в нашем случае — поломаем вам капсулу. И так пока мы не научимся сосуществовать вместе в этих условиях, не причиняя друг другу вреда.
— Интересная гипотеза, — сказала Мирская, — только я не могу понять, о ком именно вы говорите. Кто этот чёртов экспериментатор?
Сопкин вдруг понял, что Мирская не участвовала в их беседе с Ильиным и Медведевым, и вкратце рассказал теорию, высказанную Виктором.
— Вы хотите сказать, над нами измываются инопланетяне? — изумилась Мирская. — Нет, ребята, вы, конечно, все умные, но это уже перебор. Какие инопланетяне?
— Хорошо, Валерия, — постарался успокоить девушку Ильин, — тогда встречный вопрос. Кто находится в отсеке «О-1»?
Девушка открыла было рот, но сказать ничего не смогла.
— Поймите, Валерия, у нас нет желания запутать нас всех ещё больше. Мы лишь обсуждаем гипотезы, которые могли бы объяснить всё происходящее вокруг.
— В любом случае, — подвёл итог дискуссии Сопкин, — сейчас мы не сможем ни опровергнуть эту гипотезу, ни подтвердить её. У нас есть лишь мы и наша ситуация. Без визита на «Марк» шансов на спасение хотя бы двоих у нас нет. Предлагаю вернуться к первоначальному плану и решить вопрос с капсулами, а для этого нам нужен хладагент с «Марка». Виктор, Сергей, вы готовы?
Мужчины кивнули.
— Тогда за дело. Не вижу смысла откладывать.
«Мы с тобой были на волосок от смерти, — шептал Андрею голос. — Этот хитрый лис Сопкин чуть было не поймал нас на горячем. Ты поступил опрометчиво, дружище, но нам повезло. Всё сложилось как нельзя лучше, и теперь у нас есть шанс. Четыре капсулы и шесть человек. Ильин отказался от места добровольно — остаётся пятеро претендентов. Пятеро, Андрей, слышишь? То есть нам осталось убрать лишь одного».
Балычев уже и без голоса подсчитал все шансы. Нужно было убрать последнюю преграду на пути к спасению. И если раньше кандидатом номер один был капитан, то теперь Андрей пересмотрел свои планы — убирать нужно было Мирскую. Во-первых, она не поверила ни единому его слову, Балычев чувствовал это. Она точно знала, что никакой Корнеев не убийца. Пусть она и не могла доказать это, но они с инженером проводили вместе всё свободное время, так кому, как не ей, знать все его планы?
— Правильно мыслишь, Блим-Блим, — похвалил другой Балычев. — А во-вторых, эта сучка будет мстить за смерть своего ненаглядного Дениса.
— И что же нам делать?
— А всё просто. Мы воспользуемся моментом. Они сейчас полетят на «Марк», нам это на руку — без хладагента мы не выживем. Всё внимание будет приковано именно к этой миссии. Тебя они считают тяжелораненым, так что опасаться не будут. Мирская наверняка придёт пообщаться с тобой с глазу на глаз.
— Не сомневаюсь, — злобно ответил Андрей.
— Нужно быть готовым. Оглядись, тут полно оружия. На столе скальпель лежит, рядом другие острые предметы. Под столом увесистый кислородный баллон. Трубки от капельницы, инъектор с наркотиком, ампулы со снотворным. У тебя, в конце концов, и руки есть. Вариантов предостаточно. Нужно лишь подготовиться и нанести удар в самый подходящий момент.
Второй Балычев был прав. Андрею оставалось сделать лишь один шаг на пути к спасению. В качестве оружия мужчина выбрал скальпель — достаточно смертоносно, да и спрятать легко. Заслышав в коридоре шаги, он быстро встал с твёрдого секционного стола, схватил скальпель, положил его на стол и улёгся обратно, накрыв оружие простынёй. Лязгнули запоры, в отсек кто-то вошёл.
— Как чувствуешь себя, Андрей? — поинтересовалась Валерия довольно миролюбиво.
Балычев открыл глаза и тихо ответил:
— Сносно. Голова сильно кружится.
— Ты потерял много крови, так и должно быть, — она подошла ближе и проверила капельницу.
«Ударить сейчас?»
«Сперва узнай, как дела с визитом на „Марк“», — подсказал голос.
— На «Марк» уже полетели? — слабым голосом поинтересовался Андрей.
— Медведев и Вершинин полетели, — ответила Валерия. — Сопкин с Ильиным координируют их действия. Капельница закончилась, поставить ещё одну?
Балычев покачал головой.
— Не надо, док, — он приподнялся на локтях и поймал на себе взгляд Мирской. Андрей замялся. — Слушай, я хотел…
— Не надо, Андрей, — остановила его девушка. — Я понимаю, через что ты прошел. Я отдаю себе отчёт, что всё это нелепость, это… — её глаза мгновенно наполнились слезами. Девушка еле сдерживалась, голос задрожал, и она отвернулась. — Это всё неправильно, Андрей. Никто не должен был умереть. Во всяком случае, не так.
— Да уж, — только и смог вымолвить Балычев, постаравшись придать голосу максимум трагичности. — Была куча реальных вариантов погибнуть, а вместо этого мы справились сами… Вот и мне пришлось убить. Валерия, единственное, чего я сейчас хотел бы, это повернуть время вспять, исправить всё. Я, я…
Андрей изо всех сил изображал душевные терзания. Нужно было усыпить её бдительность, заставить её поверить в его раскаяние. А потом ударить.
— Мне безумно жаль, Валерия. Я только сейчас понял, что натворил.
Балычеву удалось даже слезу пустить, и это, кажется, подействовало. Девушка повернулась к нему, по её щекам нескончаемым потоком катились слёзы. Глаза покраснели, рот скривился от еле сдерживаемых рыданий. Она медленно покачала головой, сделала робкий шаг к столу, замерла в нерешительности, а затем всё-таки подошла к Балычеву и приобняла его.
— Не надо, Андрей, — шептала она, гладя мужчину по голове. — Я сама не знаю, что происходит, во что верить. Не знаю, могу ли верить даже самой себе.
Рука Балычева нащупала холодный скальпель под простынёй. Сейчас? Вонзить ей острое лезвие в спину? Или постараться дотянуться до шеи? Нет, так быстро убить её не получится. Нужно выжидать.
Девушка тем временем немного успокоилась и отошла к столу.
— Не терзай себя, Андрей, — уже более спокойным голосом сказала она, размазывая по щекам слёзы. — Мы все тут жертвы. Просто кого-то убивают физически, а кого-то убивают изнутри. Нас терзают наши собственные демоны. Никто не виноват. Это всё «Осирис».
Она замерла на мгновение, а потом, словно опомнившись, вновь подошла к своему пациенту и вынула иглу из катетера в его вене. Балычев слегка поморщился, скорее, для вида. На самом деле он не ощущал уже ничего, кроме всепоглощающего возбуждения и азарта. Вот она, Валерия, вся, целиком. Красивая, сладкая, горячая. Стоит лишь сделать шаг, и она будет его. Он чувствовал её горячее тело, когда она обнимала его. Чувствовал упругость её груди, жаркое дыхание, её сладкий запах. Он вожделел её, сгорал в своём вожделении, таял в её руках, как воск. И теперь на его пути никто не стоял… Может, стоит сперва развлечься с ней, прежде чем?..
«И думать забудь!» — строго приказал голос в голове.
Но как тут было устоять? Балычева всегда возбуждали слёзы женщин, с самого раннего детства. Вернее, это началось сразу после того случая в детском саду. Своих обидчиков он запомнил, всех до одного. Пять долгих лет он хранил свою ненависть и лелеял мысли о сладкой мести. Естественно, после детского сада они все пошли в одну школу. Уже в пятом классе он переловил их на улице поодиночке и отомстил. И если месть мальчикам была просто сладка и приносила чувство удовлетворения, то с девочками дела обстояли иначе. Он вылавливал их после школы и издевался над ними, портил их одежду, швырялся собачьим дерьмом, а иногда и отвешивал пощёчины. Они плакали, умоляли его не делать им больно, просили прощения. Да, они все умоляли его остановиться, и ни одна из них не побежала жаловаться. Они молчали, потому что чувствовали за собой вину. Понимали, почему он так жесток с ними. Они всё помнили.
Вскоре издевательства над одноклассницами вошли у него в привычку. Это вызывало в Андрее новый вид эмоций, новые ощущения. Его тело реагировало на их слёзы не так, как должно было — от их слёз он дико возбуждался. А после свершившейся мести доводил себя до исступления дома, под одеялом.
И однажды его застукала за этим сестра. «Блим-Блим? Что ты делаешь? Ты опять его теребишь, да, Блим-Блим?» Как же он ненавидел её в тот момент! Она была единственной, кому он не мог отомстить. Да, его сестра тоже была тогда в этом чёртовом туалете детского сада и тоже всё видела. А самое ужасное было в том, что она не заступилась за него тогда. Более того, она приняла сторону своих друзей и так же, как они, дразнила его. Все эти годы она издевалась над ним в школе, а дома перед родителями делала вид, что ничего не происходит. И вот опять. Она вновь застукала его. И ему ничего не оставалось, кроме как заткнуть её. Заткнуть навсегда.
Родителям он сказал, что она споткнулась и ударилась головой о батарею. Девочка получила тяжелейшую черепно-мозговую травму и навсегда превратилась в овощ. Она стала для родителей обузой, а он с тех пор никого больше не трогал.