– Если не считать разъяренной медведицы, – вставил главный философ.
– Боги куда опаснее.
– Вблизи – ничуточки.
– Все должно быть четко определено с самого начала. Где мы будем кормиться? На какой палубе?
Думминг в отчаянии покачал головой. Иногда его желание и дальше продвигаться по лестнице волшебной карьеры существенно ослабевало – особенно когда он своими глазами видел, что ждет его на вершине.
– Просто… просто не знаю, что сказать, – выдавил он. – Честно говоря, я ошеломлен.
– Отлично, юноша. Почему бы тебе в таком случае не сбегать вон к тем пальмам за бананами? Зеленые хранятся дольше. И не надо делать такое лицо. Что же до богов, я предпочитаю тип «я-тебя-породил-я-тебя-и-убью». Во всяком случае, с ними знаешь, как общаться и о чем разговаривать.
– Они, так сказать, ближе к народу, – уточнил декан.
– Именно.
– Можете упрекнуть меня в излишней придирчивости, – вступил в разговор заведующий кафедрой беспредметных изысканий, – но я предпочитаю держаться подальше от богов, которым в любой момент может взбрести в голову, что с тремя ногами я стану бегать быстрее.
– Полностью разделяю твое мнение. Что-то не так, Тупс? А, он уже ушел. Ничего, скоро вернется. И… декан?
– Да, аркканцлер?
– Сильно подозреваю, что ты сейчас придумываешь назначение задней палубе. Так вот, уволь меня от шуток на сей счет.
– Эй, друг, ты там как?
Наверное, никто раньше не был так счастлив явлению Крокодила Крокодила.
Ринсвинд позволил себя усадить, после чего с удивлением обнаружил, что его рука не посинела и не распухла до невероятных размеров.
– Проклятый кенгуру… – пробормотал он, отмахиваясь от вездесущих мух.
– Какой кенгуру, друг?
Крокодил помог Ринсвинду подняться на ноги и повел его обратно к трактиру.
Ринсвинд огляделся. Кругом были лишь привычные составляющие местной декорации: сухие кусты, красная земля и миллионы зудящих мух.
– С которым я только что разговаривал.
– Я выглянул на крыльфо и увидел, как ты прыгаефь фловно фумаффедфий и вопифь, – покачал головой Крокодил. – Никакого кенгуру фдефь не было.
– Наверное, это волшебный кенгуру, – утомленно отозвался Ринсвинд.
– А-а, волфебный, ну что ф, волфебный так волфебный, – отозвался Крокодил. – Пофалуй, дам-ка я тебе лекарфтва, друг, оно помогает, когда переберефь пива.
– Какого лекарства?
– Ефе пива.
– А сколько я выпил вчера?
– Пинт двадфать.
– Не валяй дурака, столько пива никому не удержать!
– А ты его офобо и не дерфал, друг. Но будь фпок! Нафтояфий муфик никогда не дерфитфя фа фвое пиво.
В зловонной яме Ринсвиндова мозга началась вторая серия хроники событий. Ринсвинда передернуло.
– Я что… пел? – с опаской спросил он.
– Не то флово. Ты вфе покафывал на плакат ф «Пивом Ру» и пел… – Крокодил пожевал гигантскими челюстями, вспоминая. – «Только ф кенгуру выфел облом». Чертовфки хорофая пефня!
– А потом?
– Потом ты проиграл все фвои деньги в «брофь монетку». Файка Дагги ободрала тебя как липку.
– Это когда… я… кажется, там были две монеты, и тот тип подбрасывал их, и надо было… надо было угадать, какой стороной они упадут?
– Точно. А ты вфе фтавил на то, что они фовфем не упадут. Клялфя, что рано или пофдно это проифойдет. Фато против тебя делали неплохие фтавки.
– И я проиграл все, что мне дал Безумный?
– Точняк.
– А чем же я тогда расплачивался за пиво?
– О, клиенты в очередь фтояли, чтобы тебя угофтить. Говорили, ты лучфе, чем фкачки на кенгуру.
– А потом я… Там было еще что-то с овцой… – На лице Ринсвинда отразился ужас. – О нет, только не это…
– Точняк, друг. Ты фкафал: «Эй вы, пьянчуги, бьюфь об факлад, что пофтригу эту овфу! На что фпорим, пофтригу как милую и ф фавяфанными глафами, а потом ваф вфех пофтригу, будь фпок, вфтановитефь в очередь, фаднифы…»
– И что? После этого меня побили?
– Что ты, друг, ты фтал гвофдем программы! Вфе только обрадовалифь, офобенно когда ты пофтавил пятьфот кальмаров, что в умении фтричь переплюнефь лучфего мефтного фтригаля.
– Но я не мог! Я вообще никогда не спорю на деньги!
– Фато я фпорю, и не будь ты таким уверенным в фебе, я бы на тебя и двухпенфовика не пофтавил, Ринфо.
– Ринсо? – слабым голосом переспросил Ринсвинд. Он посмотрел на стакан из-под пива, который до сих пор сжимал в руке. – Что вообще ты в это пиво подмешиваешь?
– Твой друг Бефумный клялфя, что ты такой великий волфебник, что фтоит тебе ткнуть в кого пальфем, как тот фрафу фамертво падает, – сообщил Крокодил. – Я бы не прочь на такое вфглянуть.
Ринсвинд в отчаянии зашарил взглядом по стенам. В глаза бросился очередной плакат с «Пивом Ру». На нем были все те же дурацкие местные деревья и безводная красная почва, вот только…
– Эй!
– Что такое, друг? – откликнулся Крокодил.
– А где кенгуру? – просипел Ринсвинд.
– Какой кенгуру?
– Вчера на этом плакате был кенгуру…
Крокодил уставился на плакат.
– Я больфе по фапаху ориентируюфь, – наконец признался он. – Но долфен ф тобой фоглафиться. Фудя по фапаху, кенгуру там нет.
– Здесь происходят очень странные события, – покачал головой Ринсвинд. – И само это место очень странное.
– У нас дафе опера ефть, – похвастался Крокодил. – Мы тут вфе окультуренные.
– Опера? Это когда, чтобы сказать, как тебе плохо, нужно использовать не меньше девяноста трех слов?
– Ага, мы это… того, любим вырафатьфя.
– Неужели я поставил пятьсот… Пятьсот чего я поставил?
– Кальмаров.
– …Кальмаров, которых у меня нет и не было?
– Точняк.
– И если бы я проиграл, меня бы убили?
– Будь фпок.
– Слушай, а других слов вы что, не зна…
Взгляд Ринсвинда опять упал на плакат.
– Кенгуру вернулся!
Крокодил неуклюже развернулся, подошел к плакату и принюхался.
– Вофмофно, – с осторожностью подтвердил он.
– Только смотрит не в ту сторону!
– Ну, ну, не принимай это блифко к фердфу, – произнес Крокодил Ганди, очевидно желая успокоить Ринсвинда.
Ринсвинд вздрогнул.
– Ты прав, – сказал он. – Наверное, эта жара, эти вечные мухи совсем меня доконали. Ну, точно, они.
Ганди налил ему еще пива.
– Выпей, пиво помогает от перегрева, – сказал он. – Вот рафве что ф мухами оно ничего не мофет поделать.
Ринсвинд начал было кивать и вдруг застыл. Снял шляпу и критически ее осмотрел. Потом помахал рукой перед лицом, вспугнув пару-тройку мух. Наконец задумчиво уставился на батарею бутылок.
– У тебя веревочки не найдется? – спросил он.
После серии неудачных экспериментов и легкого сотрясения мозга Ганди предложил переключиться на пробки.
Сундук заблудился. Раньше он мог сориентироваться в любой точке времени и пространства, но сейчас… Сейчас это было все равно что идти одновременно по двум дорогам, ведущим в противоположные стороны, и это было выше его сил. Сундук знал, что провел под землей очень долгое время, – и вместе с тем был уверен, что провел там не больше пяти минут.
Мозгом как таковым Сундук не обладал, хотя у стороннего наблюдателя могло сложиться иное впечатление. Но Сундук не думал, а реагировал (порой весьма разнообразно) на изменения в окружающей среде. Как и большинство высокоразумных созданий, он все время искал, кого бы пнуть.
В данную минуту Сундук ковылял по пыльной дороге, периодически, хоть и без особого энтузиазма, хлопая крышкой на мух. Опаловая облицовка Сундука блестела на солнце.
– Вввааууу! Что за лапочка! Эй, мальчики, ну-ка, за ним!
Сундук не обратил внимания на ярко размалеванную повозку. Поравнявшись с ним, повозка остановилась. Каким-то уровнем своей деревянности он, вероятно, ощутил, что из повозки вышли люди и стали разглядывать его. Но он не стал противиться, когда они, придя к некоему решению, принялись грузить его на повозку. Сундук не знал, куда ему следует направляться, а поскольку повозка ехала тоже неизвестно куда, с его стороны вполне логично было «подумать»: кто знает, быть может, она доставит его прямиком куда надо…
Будучи водруженным на повозку, Сундук сначала выждал положенное время, а потом осмотрелся. Вокруг теснились другие сундуки, сундучки и сумки, и это успокаивало. После целых пяти минут миллионолетнего пребывания под землей времяпрепровождение в таком обществе казалось весьма приятным.
Сундук не стал противиться даже тогда, когда кто-то открыл ему крышку и набил его доверху обувью. Обувью весьма необычной, как отметил про себя Сундук, с интересными каблуками, изысканно украшенной где шелком, где блестками. Сразу становилось ясно, что эта обувь принадлежит женщине. Хорошо, подумал (или почувствовал, или отреагировал) Сундук. Дамы обычно ведут довольно-таки спокойную жизнь.
Фиолетовая, вся в красных цветах повозка возобновила свой тряский путь по пустынной дороге. На задней стенке красовалась грубо намалеванная надпись: «Петуния, Королева Пустыни».
…Ринсвинд пристально посмотрел на ножницы в руках у главного стригаля. На вид они были весьма острыми.
– А те известно, как мы поступаем с теми, кто сначала заключает пари, а потом прет на попятный? – поинтересовался Дагги, главарь банды.
– Э-э… но я ведь был пьян.
– Мы тоже. И чо?
Ринсвинд окинул взглядом овечий загон. Он, само собой, знал, как выглядят овцы, и не раз встречал их на своем жизненном пути, правда, как правило, на этих знаменательных встречах овцы присутствовали только частично и обрамленные какими-нибудь овощами. А еще в детстве у него был игрушечный ягненок. Но есть в овце что-то отталкивающее, какая-то запредельная пучеглазая безмозглость, отдающая отсыревшей шерстью и паникой. Во многих религиях превозносятся достоинства кротких, но Ринсвинд в это никогда не верил. Самая кроткая тварь порой может показать себя с очень мерзкой стороны.
Но вообще… овцы покрыты шерстью, а ножницы на вид довольно острые. Может, и получится? Внутренний радар сигнализировал, что неудачная попытка чревата несколько меньшими последствиями, чем отказ от таковой.