– Силы небесные, да это же Магрупов Синдром в чистом виде! – изумился Чудакулли. – Церебральная манифестация. Самый верный признак. Вернее канарейки в шахте.
Некий прибор в мозгу Думминга начал обратный отсчет. Три, два…
– А помните старину Задиру Птаха?! – возбужденно воскликнул заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Так вот он…
– Один! – закончил счет Думминг. – Нет, не помню. И что же с ним?
Думминг с удивлением обнаружил, что говорит куда громче обычного, почти кричит. Причем не то чтобы он хотел сейчас наорать на кого-нибудь, но…
– Об этом я и собирался поведать, господин Тупс, – спокойно откликнулся завкафедрой. – Так вот, старина Птах был очень чувствителен к высокоэнергетическим магическим полям, и временами, когда мозговая деятельность у него ослабевала – например, когда он начинал подремывать, – вокруг головы у него, хе-хе-хе, летали такие маленькие…
– Ну разумеется, – быстро откликнулся Думминг. – Нам всем нужно быть очень бдительными на предмет всякого необычного поведения.
– Это среди волшебников-то? – хмыкнул Чудакулли. – Господин Тупс, для волшебников необычное поведение – самая что ни на есть норма.
– В таком случае следует обращать внимание на любое нехарактерное поведение! – завопил Думминг. – К примеру, если кто-то ни с того ни с сего осмысленно проговорит две минуты кряду! Или если волшебники вдруг начнут вести себя как цивилизованные люди, а не как стадо напыщенных идиотов!
– Тупс, такой тон для тебя нехарактерен, – заметил Чудакулли.
– Об этом я и говорю!
– Ну-ну, Наверн, полегче с ним, нам всем сейчас нелегко, – успокаивающим тоном произнес декан.
– А теперь на него нашло! – заорал Думминг, трясущимся пальцем указывая на декана. – Декан никогда не был таким, как сейчас! Таким агрессивно-резонным!
Историки давно уже заметили, что войны, как правило, начинаются во времена изобилия. Во времена голода людям не до того – им бы кусок хлеба найти. Когда люди кушают ровно столько, чтобы едва-едва волочить ноги, они ведут себя очень вежливо. Зато когда начинается пир, тут-то и наступает момент подробно разобраться, кто где должен сидеть за столом[19].
И Незримый Университет, как подозревали даже сами волшебники, существовал не столько для того, чтобы способствовать развитию магии, сколько чтобы подавлять ее. Мир однажды имел возможность убедиться, что может произойти, если в руках у волшебников сосредоточится слишком много магии сразу. Да, это случилось давно, но и по сей день существуют места, куда лучше не заходить, если хочешь выйти на тех же ногах, на которых вошел.
Когда-то, давным-давно, слова «волшебник» и «война» считались однокоренными.
Официальная же и повсюду пропагандируемая цель существования Незримого Университета заключалась в том, чтобы служить своего рода грузом на стреле всемирной магии, – дабы та раскачивалась с величественным размахом предсказуемого и управляемого маятника, а не вертелась с убийственной целенаправленностью шипастой палицы. Волшебники не разили друг друга огненными шарами из укрепленных твердынь. Вместо этого они сражались словесно, язвя друг друга колкостями и споря по поводу интерпретации протоколов факультетских собраний. И уже давно они с огромным удивлением обнаружили, что получаемое от этого злобное наслаждение ничуть не уступает тому, которое испытывают участники более «реальных» боев. Затем наступало время обильного ужина, а после хорошей еды и отличной сигары даже самый бешеный Темный Властелин размякнет и начнет обниматься с сотрапезниками, в особенности если те предложат ему «еще капельку бренди». Так медленно, шаг за шагом, волшебники обретали самую главную магическую силу, обладая которой понимаешь, что все остальное – суета сует и всяческая суета.
Загвоздка лишь в том, что нет ничего проще, чем воздерживаться от сладкого, когда не стоишь по колено в патоке и с неба не идет карамельный дождь.
– В воздухе действительно ощущается какой-то… привкус, – заметил профессор современного руносложения.
Магия и в самом деле обычно отдает оловом.
– Подожди-ка, – прервал его Чудакулли.
Подняв руку и пошарив по поверхности собственной шляпы, он выдвинул один из многочисленных ящичков и достал кубик зеленоватого стекла.
– Вот. – Он вручил кубик Думмингу.
Думминг взял чарометр и пристально в него вгляделся.
– Сам я им никогда не пользуюсь, – пояснил Чудакулли. – Обхожусь народными средствами. Послюнишь палец, поднимешь в воздух, и сразу ясно, откуда ветер дует.
– Но он не работает! – воскликнул Думминг, стуча пальцем по чарометру. Палубу под ногами качало все сильнее. – Указатель… Ау!
Он затряс рукой и выронил раскаленный кубик. Оплавившийся до неузнаваемости чарометр покатился по палубе.
– Но это невозможно! – вскричал Думминг. – Эти приборы выдерживают напряжение в миллион чар!
Облизав палец, Чудакулли поднял его в воздух. Вокруг пальца сразу образовался пурпурово-октариновый ореол.
– Н-да, примерно столько и есть, – сказал он.
– Но такого количества магии в мире давно уже нет! – прокричал Думминг.
Ветер толкал лодку в корму. Грозовая стена впереди заметно расширилась и почернела.
– А интересно, сколько нужно магии, чтобы создать континент? – задумчиво произнес Чудакулли.
Все посмотрели на облака. И выше.
– Пора задраивать люки, – произнес декан.
– Но у нас нет люков.
– В таком случае задраим хотя бы госпожу Герпес. И спрячьте куда-нибудь казначея и библиотекаря…
Со всего разгона они врезались в бурю.
…Тяжело дыша, Ринсвинд прислонился к стенке какого-то переулка. Что ж, бывали тюрьмы и похуже, подумал он. Иксиане, по сути, очень милые люди, когда не пьяны, или не хотят вас убить, или не то и другое вместе. Чего не хватало, так это караульных, которые, вместо того чтобы таскаться взад-вперед по коридору и портить заключенным настроение, собираются в своем закутке с парой банок пива и картами и отдыхают. Это делает атмосферу в тюрьме такой… дружелюбной. И, разумеется, мимо таких караульных гораздо легче пройти.
Он оглянулся – и увидел кенгуру. Его силуэт, огромный и сияющий, четко вырисовывался на фоне темного неба. Ринсвинд сначала вздрогнул, но потом до него дошло, что он видит всего лишь рекламный плакат на крыше здания, расположенного чуть ниже по склону. Кто-то позаботился установить под плакатом отражающие зеркала и направить на него мощные лампы.
Кенгуру украшала шляпа с дурацкими дырами для длинных ушей. В дополнение на нем была жилетка. И все равно в нем сразу узнавался тот самый кенгуру. Никакой другой кенгуру не может так ухмыляться. И в лапе он держал банку пива.
– Надолго к нам, добрый господин? – произнес чей-то голос за спиной у Ринсвинда.
Очень знакомый голос. С характерными завывающими нотками. Голос, который бросает по сторонам вороватые взгляды, готовый в любую минуту смыться. В этом голосе звучало все нытье мира.
Ринсвинд медленно повернулся. Если отбросить некоторые второстепенные детали, то фигура перед ним была столь же знакомой, как и голос.
– Не может быть, чтобы ты был Достаблем, – сказал Ринсвинд.
– Почему не может?
– Потому что… Ладно, и как же ты здесь очутился?
– Очень просто: пришел по Берковой улице, – ответила фигура.
На незнакомце были большая шляпа, огромные штаны и гигантские башмаки – в остальном это была точная копия человека, который в Анк-Морпорке, выждав, когда все трактиры закроются, начинает бойкую торговлю своими очень особыми пирожками с мясом. У Ринсвинда даже была теория, гласящая, что свой Достабль есть везде.
На шее у Достабля висел лоток с надписью «Стремительная Ида Достабля».
– Я решил, лучше занять место у виселицы заранее, – сообщил Достабль. – Висельники весьма способствуют аппетиту. Могу я тебе что-нибудь предложить, друг?
Вытянув шею, Ринсвинд посмотрел в конец переулка, где виднелась довольно людная улица. Как раз в этот момент мимо переулка прошагали двое стражников.
– Например, что? – с подозрением осведомился он, вновь ныряя в тень.
– Есть отличная баллада на хорошей бумаге, повествующая о том самом славном преступнике, которого будут вешать…
– Спасибо, не надо.
– А как насчет сувенирного отрезка веревки, на которой его повесят? Подлинный экземпляр!
Ринсвинд посмотрел на кусок веревочки, которым соблазнительно помахивал Достабль.
– Что-то сильно смахивает на самый обычный бельевой шнурок, – заметил он.
Достабль бросил на шнурок взгляд, изображающий чрезвычайную заинтересованность.
– Естественно, друг, ведь веревку пришлось не только разрезать, но и разделить на части, чтобы досталось всем желающим.
– Слушай, а хоть кто-нибудь догадался спросить у тебя: каким образом ты торгуешь этой самой веревкой, если повешение еще не состоялось? Тебе не кажется, что тут есть некий провал в логике?
Не удаляя с лица улыбки, Достабль немного помолчал. Потом произнес:
– Это отрезок веревки, так? Пеньковой, в три четверти дюйма толщиной, как раз такой, какой всегда пользуются в подобных случаях. Значит, это подлинник. Может, даже от того же производителя. Друг, я предлагаю тебе честную сделку. Ну да, наверное, это немного не тот кусок, что обовьется вокруг его грязной преступной шеи, но…
– И твоя веревка всего в полдюйма толщиной. А вот и этикетка: «Бельевые веревки от компании «Холм с компанией».
– В самом деле?
Достабль опять воззрился на собственный товар – так, словно впервые его видел. Не в традициях Достабля было допускать, чтобы какой-то паршивый факт вставал на пути у честного мошенничества.
– И все равно это веревка, – заявил он. – Настоящая веревка. Не согласен? Будь спок. А может, желаешь приобрести образчик подлинного народного творчества?
Порывшись в забитом барахлом лотке, он вытащил квадратную картонку. Ринсвинд смерил товар оценивающим взглядом.