– Это половник, дружище, – добродушно заметил стражник. – Но ты не трусливого десятка. Молодец. Что скажешь, Чарли?
– Не хочу, чтобы все потом говорили, будто бы отважного бандита повязали на моей кухне, – отозвался Чарли. Он взял в одну руку тесак, а в другую – блюдо с Персиковой Нелли. – Ты, Ринсо, шмыгай вон в ту дверь, а мы тут потолкуем с господами стражниками.
– Это уже никуда не годится, – фыркнул стражник. – Ну разве такой должна быть последняя битва? Какая-то жалкая стычка на кухне… Давай договоримся так: мы досчитаем до десяти, а ты пока сваливай…
Ринсвинда опять посетило странное ощущение, что он попал в какую-то чужую пьесу. Во всяком случае, сценарий ему выдали явно не тот.
– Как это? Вы загнали меня в угол, а арестовывать не собираетесь?
– Ну, слуш’, разве кто будет сочинять об этом балладу? – протянул стражник. – Не, такими вещами пренебрегать нельзя. – Он прислонился к косяку. – Значит, так. На Груртской улице есть здание старой почты. Если там засесть, дня два ты точно продержишься, а то и три. Потом ты выбегаешь, мы тебя нашпиговываем стрелами, а ты произносишь последнее слово повеличественней… Бьюсь об заклад, лет через сто о тебе будут рассказывать детишкам в школах. И слушай, ну как ты выглядишь, только посмотри на себя… – Игнорируя смертоносный половник, он сделал шаг вперед и ткнул Ринсвинда в балахон. – Тебя ж первой стрелой убьет!
– Да вы все с ума посходили!
Чарли покачал головой.
– Здесь любят настоящих воинов, друг. Таково иксианское мировоззрение. Умри, сражаясь! Это твой билет в большую жизнь после смерти.
– Мы слышали, как ты уделал ту шайку, – вступил в разговор другой стражник. – Бах, бах – и все лежат! Не, такого человека повесить нельзя, такой парень будет драться до последнего. Он умрет с гордо поднятой головой!
К этому времени кухня была битком набита стражниками. Зато дверной проем был свободен.
– А о Последнем, Самом Знаменитом Побеге вы когда-нибудь слышали? – поинтересовался Ринсвинд.
– Нет. А что, такой был?
– Будь спок!
Все прибавляя и прибавляя скорости, он мчался вдоль кромки воды, когда за его спиной раздались крики:
– Эй, друг, ты куда! Мы ведь должны сосчитать до десяти!
Ринсвинд на бегу поднял глаза и увидел, что вывеска над пивоварней погрузилась во тьму. И вдруг до него дошло, что позади него кто-то прыгает.
– О нет! Только не ты!
– Здоровеньки, – поприветствовал, поравнявшись с ним, Скрябби.
– Только посмотри, во что ты меня впутал!
– А во что? Да, тебя чуть было не повесили, но теперь ты наслаждаешься пробежкой на свежем воздухе по пересеченной местности этой благословленной богами страны.
– Меня пообещали нашпиговать стрелами!
– Ну и что? От стрел можно увернуться. Этой стране нужны герои. Лучший стригаль, дорожный воин, бандит, овцекрад, наездник… Остается только преуспеть в какой-нибудь еще не изобретенной игре с мячом да построить на взятые взаймы деньги пару-тройку зданий повыше. И все, прикуп твой! Не, тебя так просто убивать не будут.
– Очень утешает. Значит, мне припасут что-то особенное. И все равно, я не делал ничего из того, что ты сказал… То есть делал, но…
– Важно не то, что было на самом деле, а то, что думают люди. А сейчас они думают, что ты играючи выбрался из тюремной камеры.
– Но я всего-навсего…
– Это не имеет значения! Учитывая, сколько караульных теперь мечтают пожать тебе руку, тебя не повесят аж до самого обеда.
– Слушай, ты, гигантская прыгучая крыса, я уже добрался до доков! И я бегаю быстрее всех этих стражников вместе взятых! А еще я умею прятаться! И мне не впервой будет незаметно проникнуть на корабль! Там я затаюсь, потом, когда он выйдет в море, начну блевать, меня найдут, вышвырнут за борт, я два дня буду плавать в гнилой бочке и ловить бородой планктон, но затем доберусь до какого-нибудь атолла, заговорю зубы кораллам, проберусь внутрь и буду жить там припеваючи, питаясь одними бататами!
– Я поистине восхищаюсь твоими талантами. – Кенгуру одним прыжком перемахнул через корабельный трос. – Хоть они здесь и не совсем к месту. Много ли иксианских кораблей ты видел в Анк-Морпорке? В самом оживленном порту в мире?
Ринсвинд невольно сбавил темп.
– Ну…
– Это из-за течений. Удалишься миль на десять, и все, можешь попрощаться с Диском. Тебя утащит и вынесет к самому Краепаду. Поэтому местные корабли стараются держаться как можно ближе к берегу.
Ринсвинд остановился как вкопанный.
– Так что, весь этот континент – одна большая тюрьма?
– Угу. Правда, сами иксиане утверждают, что это лучшее место в мире, – поэтому зачем куда-то плыть?
Сзади снова послышались крики. Местным стражникам, чтобы сосчитать до десяти, потребовалось гораздо меньше времени, чем большинству их коллег.
– И что ты намерен делать? – осведомился Ринсвинд.
Кенгуру как сквозь землю провалился.
Ринсвинд нырнул в боковую улочку и убедился, что путь полностью перекрыт. Улица оказалась сплошь забита повозками – весело украшенными повозками.
Ринсвинд резко затормозил. Он всегда считал, что главное – бежать не куда, а откуда. Он так набил в этом руку (точнее, ногу), что мог бы написать мемуары под заглавием «Побег из Откуда». И все же иногда интуитивный, тоненький голосок намекал ему, что не помешало бы подумать и про «куда».
Начать следовало с того, что многие из стоящих у повозок и весело болтающих людей были одеты в кожу.
Разумеется, можно привести массу доводов в пользу кожаной одежды. Она ноская, практичная, не требует большого ухода. Некоторые, вроде Коэна-варвара, настолько ценили эти ее свойства, что впоследствии, чтобы снять набедренную повязку, были вынуждены прибегать к услугам кузнеца. Но, судя по всему, люди возле повозок видели в одежде несколько иное. Скорее можно было подумать, что, присматривая себе обновку, они спрашивали у продавца, к примеру: «А сколько здесь заклепок?», или «А оно сильно блестит?», или «Как насчет прорезей в необычных местах?»
Однако одно из основополагающих правил выживания везде, на любой планете, гласит, что людей, одетых в черную кожу, лучше не раздражать[21]. Ринсвинд принялся вежливо протискиваться сквозь толпу. Замечая, что кто-то на него смотрит, он дружелюбно улыбался и приветственно помахивал рукой, но это почему-то привлекало еще больше внимания.
Женщины тут тоже встречались. Впрочем, все разумно: если на ИксИксеИксИксе мужчина может ходить с высоко поднятой головой, почему того же нельзя женщине? Некоторые дамочки были весьма хорошенькими, правда, усики шли не всем. Но Ринсвинд ничему не удивлялся. Он повидал свет и знал, что в сельской местности растительность бывает весьма буйной.
Блесток было больше, чем обычно. И перьев тоже.
И тут до него дошло. Его захлестнула волна облегчения.
– О, так это карнавал?! – воскликнул он. – Та самая Гала, о которой все говорят?
– Прошу прощения? – отозвалась дама в платье чисто-синего цвета. Она как раз меняла колесо на фиолетовой повозке.
– Это ведь карнавальные повозки? – спросил Ринсвинд.
Женщина скрипнула зубами, вмолотила колесо на место и отпустила ось. Повозка запрыгала на булыжной мостовой.
– Черт, ноготь сломала, – поморщилась она и бросила взгляд на Ринсвинда. – Ну да, карнавал. А ты ничего, только платье мог бы выбрать и поновее. И очень неплохие усы, а вот бородку не помешало бы подкрасить.
Ринсвинд оглянулся в сторону доков. С берега его вроде не видать, но и медлить тоже не стоит.
– Э-э… госпожа, не могла бы ты мне помочь? – решился он. – Видишь ли… за мной гонится Стража.
– С них станется!
– Возникло небольшое недоразумение. Из-за овцы.
– Случается сплошь и рядом. – Собеседница смерила Ринсвинда взглядом. – Однако ты не похож на деревенского паренька.
– Я? Да меня при виде какой-нибудь косы сразу начинает трясти.
Она пристально смотрела на него.
– Ты… ты ведь здесь недавно, а? Кстати, как тебя зовут-то?
– Ринсвинд, госпожа.
– Ну, что ж, забирайся в повозку, господин Ринсвинд. А меня зовут Летиция.
И она протянула ему довольно крупную руку. Пальцы Ринсвинда как будто сдавило прессом. Украдкой тряся рукой и дуя на пальцы, Ринсвинд последовал за Летицией.
Фиолетовую повозку украшали огромные розовые и лавандовые полосы, а также некие бумажные цветы, смахивающие на розочки. В центре на манер помоста возвышались коробки, обтянутые разноцветной материей.
– Ну, что скажешь? – спросила Летиция. – Девочки весь день украшали.
На вкус Ринсвинда, цветовая гамма грешила некоторой чрезмерной женственностью, но воспитание не позволяло ему проявить невежливость.
– Очень мило, – сказал он, забиваясь в уголок. – Веселенькие цвета.
– Рада, что ты одобряешь.
Где-то впереди заиграла музыка. Вокруг засуетились – кто-то кинулся к своим наряженным повозкам, кто-то выстроился в подобие очереди. Ринсвинд почувствовал, как повозка качнулась, и, подняв голову, увидел двух дамочек в длинных перчатках и сплошь в блестках. Дамочки, вытаращив глаза, уставились на Ринсвинда.
– Какого… – начала одна.
– Дорогуша, надо поговорить, – окликнула с передка Летиция.
Женщины сгрудились в плотную кучку. Время от времени то одна, то другая поднимала голову и смотрела на Ринсвинда, словно чтобы удостовериться, что он никуда не сбежал.
«Однако забавные у них тут девушки, – подумал он. – Крупные такие. Интересно, где они покупают туфли?»
Ринсвинд был не слишком большим специалистам по женщинам. Существенная часть его жизни – за минусом того времени, когда он куда-то бежал, падал или плыл, – прошла в стенах Незримого Университета. А там женщин помещали в одну категорию с обоями и музыкальными инструментами, считая их явлением хоть и по-своему интересным, а также важным для поддержания общего равновесия цивилизованной структуры, но все же, если смотреть в корень, не столь уж необходимым.