– Помилование? – переспросил Ринсвинд.
– Точняк! – Караульный, тяжело дыша, остановился. – Подписанное… премьер-министром, – едва выговорил он. – Здеся сказано, что ты… хороший мужик, друг, а потому не надо… тебя вешать… – Он выпрямился. – Да мы ж теперь и не стали бы тебя вешать. Как можно! Самый зыкинский побег со времен Луженого Неда!
Ринсвинд пробежал взглядом строчки, выведенные на листке из разлинованного тюремного блокнота.
– О! Это очень приятно, – слабым голосом сказал он. – Хоть кто-то считает, что я не воровал эту проклятую овцу.
– Да не, все ж знают, что это ты ее стырил, – радостно сообщил караульный. – Но после побега, после тако-о-о-ого побега… А погоня? Синяк вот говорит, в жизни не видел, штоб кто-нибудь так драпал! Факт!
Стражник игриво ущипнул Ринсвинда за руку.
– Зыкински, друг, – ухмыляясь, сказал он. – Но в следующий раз тебе не удрать!
Ринсвинд пустым взглядом воззрился на указ о помиловании.
– То есть как? Меня помиловали за спортивные достижения?
– Будь спок! – воскликнул караульный. – И уже целая очередь из фермеров выстроилась. Каждый хочет, штоб в следующий раз ты стырил овцу именно у него. На что угодно пойдут, лишь бы про них тоже в балладе написали.
Ринсвинд наконец сдался.
– Ну что я могу на это сказать? – произнес он. – У тебя одна из лучших тюремных камер для приговоренных к смертной казни. А уж я их повидал. – Заметив восхищенное сияние их глаз, он решил: раз удача повернулась к нему лицом, то и он должен сделать кому-нибудь хоть что-нибудь хорошее. – Э-э… И одна маленькая просьба. Личного характера. Не красьте эту камеру. Никогда. Ради меня.
– Будь спок. А, да, чуть не забыл. Тебе на память. – С этими словами караульный вручил ему маленький сверток в подарочной обертке. – Нам же она теперь не нужна, точняк?
Развернув бумагу, Ринсвинд обнаружил конопляную веревку.
– У меня нет слов, – признался он. – Как трогательно с вашей стороны было об этом подумать. Я обязательно найду ей массу применений. А это что… бутерброды?
– Узнаешь эту коричневую липкую хрень? Это ж ты изобрел! Короче, все парни ее попробовали, чуть сначала не блеванули, а потом за добавкой прибежали. Ну, мы и попробовали сварганить что-то подобное сами, – восторженно поделился караульный. – Я подумываю, не открыть ли собственное дело. Ты не против?
– Будь спок. Чувствуй себя как дома.
– Зыкински!
Пока Ринсвинд смотрел уходящим стражникам вслед, на причале появился еще один провожающий.
– Я слышал, вы отправляетесь домой, – сказал Билл Ринсвинд. – А может, останешься здесь? Я перемолвился словечком с твоим деканом. Он чертовски хорошо о тебе отзывался.
– Да? И что же он сказал?
– Что, если ты у меня будешь работать, мне крупно повезет.
Ринсвинд окинул взглядом блестящий, умытый дождем город.
– Предложение почетное, – признал он. – И все же… Не знаю… Все это – солнце, море, прилив и песок – не мой климат. Но все равно спасибо.
– Ты уверен?
– Ага.
Билл Ринсвинд протянул ему руку.
– Будь спок, – сказал он. – На праздник я пошлю тебе открытку и что-нибудь из одежды, которая мне все равно мала. А теперь пора в университет. Весь персонал на крыше: заделывает течи…
Так все и закончилось.
Еще какое-то время Ринсвинд сидел, наблюдая за тем, как на борт взбираются последние пассажиры. В последний раз он посмотрел на набухшую от дождя гавань. Потом поднялся.
– Ну, идем, – позвал он.
Сундук следом за ним двинулся по мосткам. И уже очень скоро они плыли домой.
Шел дождь.
Вода бурлила в древних речных руслах, а переполняя их, растекалась кружевом канавок и ручейков.
А потом опять шел дождь.
Почти в самом центре последнего континента стояла гигантская, прокаленная десятитысячелетним жаром красная гора. Ныне она исходила паром, и со склонов ее низвергались водопады. А неподалеку от этой горы росло дерево, и в его ветвях сидел маленький голый мальчик. Компанию ему составляли три медведя, несколько опоссумов, а также бесчисленное количество попугаев и один верблюд.
Если не считать горы, мир состоял в основном из моря.
И кто-то шел по этому морю вброд. Старик, несущий за плечами кожаный мешок.
По пояс в бурлящей воде, он остановился и поднял голову к небу.
Что-то приближалось. Облака вращались, скручиваясь, образовывая нечто вроде дымохода с серебристыми стенками, ведущего к синему небу. И был еще звук – как будто взяли громовой раскат и размазали его по очень большой территории.
Появилась точка. Эта точка росла. Старик вскинул костлявую руку, и в ладонь ему с легким шлепком влетел деревянный овал на кожаном шнурке.
Дождь вдруг перестал.
Последние капли выбили мелодию, словно бы говоря: «Теперь мы знаем, где ты, и мы еще вернемся…»
Мальчик рассмеялся.
Старик обернулся на смех, увидел мальчика и тоже улыбнулся. Затолкав «ревунчика» за обмотанную вокруг пояса веревочку, он достал из мешка бумеранг. Мальчик разинул рот: столь разноцветную штуковину он видел впервые.
Поглядывая краешком глаза в его сторону, дабы удостовериться, что зрители зачарованно затаили дыхание, старик пару раз подбросил и поймал бумеранг, а потом с силой метнул его.
Взлетев в небо, бумеранг стал набирать высоту – и набирал ее очень-очень долго. Любой его собрат уже давно упал бы без сил на землю. К тому же бумеранг увеличивался в размерах. Облака послушно расступались перед ним. И вдруг бумеранг замер, как будто его пришпилили к небу.
Подобно овцам, которые, стоит их выгнать на пастбище, сразу начинают разбредаться кто куда, облака помедлили чуть и двинулись в разные стороны. Дневной свет рассек неподвижные воды. Бумеранг висел в небе, и мальчик подумал: надо бы изобрести название для этих необыкновенных переливчатых полос.
Потом он перевел взгляд на воду и произнес некое слово, которому научил его дедушка, который узнал это слово от своего дедушки. Слово передавали из поколения в поколение, берегли тысячи лет до того самого момента, пока оно не понадобится.
И означало оно «запах после дождя».
Да, подумал мальчик, этого ждать стоило.