счезла. Они все одинаковы, эти обезьяны — стоит ли ненавидеть конкретно этих?
Надежда? Да, вот надежда оставалась. Нет, пожалуй, — это ощущение нельзя назвать надеждой. Надежда на скорое избавление тоже осталась там, в той вонючей норе. Теперь Фионна просто ЗНАЛА, что не умрёт. По крайней мере до тех пор, пока череп последнего хомо не глянет на мир пустыми глазницами.
Шатёр, поставленный разбойниками, представлял собой центральный шест длиной в пять шагов с четырьмя верёвками, отходящими от вершины и служащими каркасом для натянутой на них грубой дерюги. Забавно, вновь скользнула по краю сознания мысль, это переносное логово говорящих обезьян чем-то схоже с Пирамидой, в которой таится Сердце Тланты…
Мохнорылый сунул ей под нос миску с дымящейся кашей, и девушка принялась есть, размеренно, как механизм, проталкивая узкую ложку в ячею сети, оказавшуюся напротив рта. За эти дни она научилась делать это довольно ловко. Пираты лопотали что-то, один пощупал бедро пленницы, другой грудь, все захохотали. Ей было всё равно.
Скоро, очень скоро всё кончится. Или даже не очень скоро, по человечьим меркам… Может быть, уже завтра — если кто-то из говорящих обезьян позволит ей незаметно вытащить нож либо меч. Она представила, как прочная сеть расходится прорехой, она выбирается из неё… И вот уже над караваном зависают унилёты, из которых выпрыгивает десант в зеркальной броне. Разумеется, разбираться, кто тут прав и кто виноват, никто не будет. Короткие вспышки лучемётов проделывают в мохнорылых сквозные дыры, в которые свободно можно просунуть кулак, и вот уже остроухие парни закрывают её своими спинами от окружающей мерзости. Остальное стойбище обрабатывают десинторами прямо с воздуха, четвероногие и двуногие животные расплёскиваются, будто сделанные из воды, прочие вещи рассыпаются тонкой пылью…
А может, и не завтра. Может, всё будет не так. И даже если всё будет так и уже завтра, то это будет только начало. Начало конца.
Сердце Тланты — материализатор, машина исполнения желаний. Не все желания исполнимы в принципе, и ещё меньше тех, что исполнимы в реале. Однако желание Фионны Кассителнирры не очень сложно. Она пойдёт к Вэону и всё объяснит. Да, она будет ему верной женой, если он того пожелает. Или любовницей, если не пожелает. После того, что сотворили с ней эти твари… Ей всё равно. Он должен понять. Он поможет.
И даже если нет, того же самого можно добиться в обход. Не зря она в высшей школе увлекалась генетикой. Конечно, с материализатором проще и немного быстрее… Когда на благословенном острове размножились вдруг москиты, неизвестно откуда и как занесённые, Сердце Тланты решило вопрос в две недели. Материализатор действует на молекулярном уровне, и не особо сложно нарушить размножение какого-либо вида живых организмов. Тонко и избирательно, не затрагивая других. Во всяком случае, задача с москитами была решена весьма изящно. Ни одна личинка не превратилась во взрослое насекомое, до конца своей короткой жизни оставшись красным водяным червячком. Две недели — срок жизни москита, и через две недели никого из кровососов не осталось…
Да, с помощью материализатора задача Фионны решится легче и быстрей, но куда ей торопиться? Вирус сделает то же самое. Уж это-то она сможет, в случае чего.
Перед глазами возникла картина — пара мохнорылых испуганно озираются в камере лабораторного вивария. А вот они уже воют, растянутые в станках, и прозрачная жидкость из шприца переливается в их тела. А вот они же улепётывают, радуясь непонятному спасению. Не зная, что это вовсе не спасение…
Кашель и насморк проходят быстро, как и озноб. Говорящие обезьяны продолжают жить и радоваться своим обезьяньим страстишкам…
А вирус идёт всё дальше и дальше, передаваясь по воде, воздуху, с пищей, комарами и блохами. Это будет очень хороший вирус — медленный и неотвратимый. Нет, не будет никакой жуткой эпидемии, с волдырями и трупными пятнами на ещё дёргающихся телах — от самой свирепой эпидемии непременно ускользнут хоть несколько хомо, и всё начнётся сначала. Просто женщины перестанут рожать.
Мохнорылые живут не так уж долго. Через шестьдесят, ну пусть семьдесят лет последних сморщенных стариков ждёт голодная смерть в пустых, мёртвых домах.
Девушка встретилась глазами с пиратом, рассказывавшим, очевидно, какую-то смешную на взгляд мохнорылых историю, и улыбнулась. Не знаю, как пророчество, но это дело Фионна Кассителнирра исполнит обязательно.
— Кха…кхм… — поперхнулся пират. — Ну и глазищи у этой остроухой, ребята. Аж страшно.
— Скажи, почтенная, это здесь сдаются комнаты?
Толстая старуха, одетая в красное платье явно не первой свежести с обширным пятном на подоле оглядела претендента на постой с ног до головы. Явно приезжий, судя по выговору, а по костюму сразу и не разобрать — то ли архонский торговец, то ли мелкий купец с северных предгорий… На гостя из далёкой Хаара-Па не похож, и на сидоммского прохвоста тоже… Может, болотник с низовий Двуречья, пожаловавший на камышовой ладье? Хотя нет, те полуголые ходят.
— Здесь. Но должна предупредить, у нас тут приличный район, не то, что в Гундо. Я беру дорого.
— Я думаю, договоримся, — улыбнулся мужчина, встряхнув заплечную суму. Взгляд старухи подобрел.
— Пойдём, уважаемый.
Крутая деревянная лестница, огороженная перилами с незатейливой резьбой, выдававшей деревенское происхождение мастера, вела на второй этаж. Охая и вздыхая, хозяйка поднималась по скрипучим ступенькам, звеня ключами.
— Раньше-то у нас тут было самое лучшее заведение, мой господин, внизу лавка с товаром, харчевня, в подвале прачки стирали… Да вот помер мой муж, а старший сын ушёл за товаром в Двуречье и пропал…
Мужчина, поднимаясь следом, учтиво кивал, делая вид, что очень озабочен судьбой хозяйки.
— …Средний, чтоб он провалился, всю душу мне выел, пьёт и пьёт, зараза… А младшенький помер, как десять годков стукнуло… От живота помер… Была ещё дочечка у меня, да ту украли злодеи, небось, продали сидоммским людоедам…
Старуха всхлипнула, расчувствовавшись, и приезжий сообразно моменту горестно вздохнул. Сколько их, таких несчастных — вот была жизнь, в довольстве и достатке, муж, дети… а вот уже и нет никого. Остался этот дом, пустая скорлупа, полная тоски…
Всех не утешишь.
— Вот, гляди, мой господин. — Старуха справилась наконец с замком, врезанным в добротную деревянную дверь. — Нравится?
Постоялец прошёлся по комнате, выглянул в окно.
— Тут небось ослы спозаранку орут.
— А где они не орут? — обиделась старуха.
— И солнца не видно, одна глухая стена дома напротив.
— Так, это… — хозяйка почесалась под мышкой, — деловому человеку видами из окна любоваться некогда…
— А я люблю простор, — улыбнулся гость, — и чтобы небо над головой. Привык.
— Тогда пойдём выше, мой господин. Там есть и простор, и небо над головой.
Лестница, ведущая на третий этаж, была совсем узкой и настолько крутой, что приходилось цепляться руками за перекладины, заменявшие тут дощатые ступеньки. Курятник и курятник, подумал мельком мужчина, покуда хозяйка, охая и вздыхая, взбиралась по лесенке. Ещё бы бревно с зарубками вместо ступеней поставили.
— Раньше-то у меня полон дом был служанок, и привратник даже одно время был, — продолжала повествование старуха. — Помер, какая-то горячка с ним приключилась… Аха тоже померла, когда мор случился, а Геза сбежала, мерзавка, с каким-то прохвостом. Небось уж давно в бордель её продал, так и надо сучке… Осталась вон Кеке, глупая девка, наелась вчера какой-то дряни, пузом мается, хлещет, как из утки, а я тут одна управляйся… лазай на этакую-то высоту…
Приезжий оглядел чердак, куда завела его старая карга. Над головой нависали толстые деревянные брусья, между которых проглядывала крыша, сработанная из неоструганных досок. Лестничную площадку тут освещал люк-проём над головой, в который была просунута совсем уже деревенского вида лестница из грубо ошкуренных жердей. Восемь дверей — из них четыре в углах — очевидно, вели в комнаты-номера. Что ж, старуха не слишком соврала, вполне прилично, по сравнению с трущобами Гундо. В тамошних ночлежках стен не видно вовсе, из-за многочисленных дверей, стоящих косяк к косяку. И номера представляют собой по сути ослиные стойла, отгороженные друг от друга дощатыми переборками — два локтя в ширину, шесть в длину… Циновка на полу, кувшин для воды и горшок с крышкой для нечистот, вот и вся мебель.
— Эта свободна? — Мужчина ткнул рукой в угол, где белела некрашеным деревом дверь.
— Да, мой господин, — хозяйка зазвенела бронзовыми ключами, нанизанными на кольцо. — Вот ещё замки старые, просто беда…
Угловой номер имел два узких окна, больше похожих на бойницы, глядящие на юг и восток. Комната оказалась неожиданно просторной, и приезжий вспомнил — здесь принято строить дома так, что каждый верхний этаж нависал над нижним. Широкий топчан, покрытый серым войлоком, стол и пара трёхногих табуретов составляли меблировку, на столе торчал медный подсвечник с огарком сальной свечки, в углу пребывал непременный для подобных гостиниц горшок с крышкой, над которым висел на верёвке узкогорлый кувшин-умывальник. Да, определённо приличная каморка.
Войдя в комнату, мужчина обошёл помещение кругом, выглянул в окна и удовлетворенно хмыкнул.
— Сколько за ночь?
— Две дюжины медных, мой господин, или два кольца серебром.
Брови приезжего приподнялись.
— Теперь мне понятно, почтенная, отчего твоё заведение бедствует. Так ты всех клиентов распугаешь.
— А вид из окна?! — возмутилась хозяйка. — Отсюда же видно саму Пирамиду Солнца! И Дворец Повелителя, да будет он здравствовать во веки веков!
Тон старухи не оставлял сомнений — стоимость всей Пирамиды Солнца вкупе с Дворцом Повелителя также включена в оплату номера. Так что запрошенная сумма явно занижена и попросту смехотворна.
— Я просто очень устал, и мне лень бродить по славному городу Гиамуре, — вздохнул приезжий. — Поэтому плачу сегодня по твоим запросам, за сутки. А завтра поглядим.