— Во дворец? — почтительно спросил старший охранник.
— Да. Пройдёмся пешком, старым ногам полезно, — чуть улыбнулся жрец.
Солнце уже успело удалить остатки утренней свежести, и улицами Гиамуры овладели обычные запахи — дым очагов, жареная рыба, ослиная моча и помёт, человеческий пот… Впрочем, здесь, возле Храма, это было не так заметно.
Процессия двинулась в путь — впереди трое стражей, расчищавшие дорогу, ещё трое позади и двое по бокам прикрывали Верховного жреца от касаний черни и возможных посягательств. Валхал глянул на небо — опять ни облачка…
Короткая чёрная стрела со страшной силой ударила в горло, хрустнули шейные позвонки, и он ещё успел удивиться — надо же, вот как бывает, только что было тело, и уже нет его… не чувствуется…
— …Что ты сказал?! Повтори!!
Полузадушенный гонец только вращал глазами и трясся.
— Почему я узнаю об этом только сейчас?!
— Мой господин… они выслали вперёд банды головорезов… боевые скороходы…
— Пшёл прочь!
Вестник, принесший неудачную новость, не заставил себя упрашивать — пал ниц и задом выполз из зала. Самур наблюдал за этим процессом, оскалившись. Да, все они здорово обучены ползать задом наперёд, а как до дела…
Итак, всё пропало. В четырёх днях пути армия Сидоммы, в городе разор, недобитки повсюду… И «трубы», похоже, не миф. Если Хранитель Мудрости Архона не соврал, конечно… а смысл ему врать? Перед смертью обычно не лгут…
Узурпатор нервно заходил из угла в угол, ломая пальцы. Значит, так… Золото нужно вывезти за город и спрятать в укромном месте. Сегодня не выйдет, пожалуй, но завтра — обязательно. Присмотреть место первым делом, тихо и незаметно… А может, и самому?.. Золото везде золото, и в Гиамуре, и в той же Сидомме…
Самур усмехнулся. Старый хрыч прав. Золото любит сильных. По-настоящему распорядиться таким количеством золота под силу только Владыке. А так… Всю жизнь изображать из себя скромного купца… Путь наверх при дворах хоть Повелителя Гиамуры, хоть Владыки Сидоммы ему заказан — узнают, оглянуться не успеешь, как повиснешь на дыбе. Да, и первым вопросом будет — где золото?
Узурпатор прекратил ломать пальцы, встал возле окна. Ладно… Завтра воззвать к народу: «Отечество в опасности!» Пусть готовятся к обороне. А ночью вывезти золото и закопать. Людей, причастных к тайне, придётся отравить, что делать… Стоять до последнего — вдруг удастся отбиться? А нет, так нет… Подземный лаз к его услугам. В конце концов, купцы в Гиамуре живут не так уж плохо.
— …Они не могли быть вместе, потому что отец был служителем Храма, а мама невестой на выданье из знатной семьи. И меня могло не быть, поскольку средств, вызывающих выкидыш, известно не так уж мало…
Молодой человек и женщина, с седыми волосами, одетая в простую домотканую юбку, сидели у огня. Дрова в очаге, уже сильно обуглившиеся, выбрасывали короткие язычки пламени, как будто на рдеющих головнях скакали и резвились огненные саламандры, упоминаемые на древних скрижалях. Молодой жрец смотрел на извивающиеся язычки. Время исказило смысл, или более поздние переписчики по каким-то своим причинам… Вот и сложился образ маленьких игривых зверьков, состоящих из огня. И только самые старые каменные плиты отражают их истинную суть. Боевой плазмоид — оружие настолько страшное и непредсказуемое, что вызывать их к жизни не рискуют, верно, даже остроухие, сохранившие это искусство от начала времён. Шаровая молния, отдалённый дикий предок тех саламандр, всё равно что глупый царапучий котёнок по сравнению с тигром-людоедом, специально натасканным на охоту за двуногими — таких зверей держат владыки в далёкой стране Хаара-Па…
Киллиан сам не понял, как очутился здесь, в комнате, которую занимала его покупка. «Собачья наложница», женщина тридцати двух лет от роду, лишённая человеческого достоинства волей господ. Наверное, так тянет человека к домашней собаке, единственному существу, которому можно излить жуткую тоску, когда кругом одни враги.
— Прости мой вопрос, господин… — Апи смотрела снизу. — Но разве твоя мать не хотела тебя?
Киллиан усмехнулся.
— Тебе, должно быть, неизвестно, что девушек из знатных семей осматривают ежемесячно, и куда тщательнее, чем наложниц в гареме какого-нибудь владыки. Утрата невинности — полбеды, эта проблема решается… Есть среди жрецов-целителей Храма такие умельцы, что восстановят порушенную невинность за дюжину золотых колец, и ещё дюжина заткнёт им рот до могилы. Но вот сторонняя беременность… Её пресекают сразу, как заметят.
Юноша потёр лицо руками.
— Мою мать никто не спрашивал, хочет она этого ребёнка или нет. И отец бессилен был помешать… Меня точно не было бы — подмешали бы матери в питьё нужное зелье, либо открыто влили в рот, силой, и все дела… Но вмешался случай. Правда, я не могу назвать его счастливым…
Жрец замолчал, глядя в огонь немигающим взглядом. Огненные саламандры выдыхались, головни на глазах теряли форму, рассыпаясь россыпью багрово рдеющих углей.
— Тот мор был страшен. Болезнь, как помнится, принесли дикие кролики. Сперва возникал слабый зуд, становившийся всё сильнее и сменявшийся болью. На всём теле вскакивали шишки… Кролики умирали за три дня, человек жил на день дольше. Из всей богатой и знатной семьи уцелела только моя мать, мор её почему-то не тронул. Осиротевшую девушку взяли в Храм — благо Храм с удовольствием принимает сироток с богатым приданым — где я и появился на свет…
Киллиан помешал в очаге кочергой, и саламандры, уже почти уснувшие, вновь заплясали на раскалённых углях.
— Их счастье было довольно долгим. Я рос, окружённый заботой матери, в садах, где порхали и пели птицы… Так было до трёх лет. А на четвёртый год, когда отец уже стал Верховным жрецом, некоторые решили, что пост сей он занял не по праву и пора бы освободить его.
Юноша сцепил пальцы в замок, оперся на них подбородком, уперев локти в колени.
— Они ужинали вместе, и мама выпила бокал, как я понимаю, предназначавшийся отцу. Это был вполне хороший яд, первые признаки отравления возникли лишь спустя пару дней. А ещё спустя пять её не стало.
Киллиан судорожно вздохнул.
— Время не лечит, Апи, время просто рубцует раны. Лишившийся ног может приспособиться, привыкнуть к их отсутствию. И днём, в суете, даже не задумываться особо. А ночами кричать от боли в ногах, которых больше нет. Был я полусирота. Теперь вот полный…
И тут случилось то, чего не должно быть. Потому что никакая «собачья наложница» не смеет прикасаться к своему господину, если на то нет прямого приказа.
Апи медленно, осторожно провела рукой по волосам жреца Храма.
— Бедный…
Киллиан прислушался к своим ощущениям. Странно, но никаких признаков гнева он не испытывал. Наоборот, стало чуть легче.
— Расскажи мне о себе, Апи, — сказал он, и слова прозвучали не как приказ, а как просьба.
Женщина помолчала.
— Что же рассказать тебе, мой господин? Ты уверен, что это нужно тебе именно сейчас?
— Всё. И я уверен.
Пауза.
— Меня разлучили с матерью немного позже, мой господин, чем тебя. Отняли, когда мне было пять лет. Школа «собачьих наложниц» сурова. Многие не выдерживали… Особенно когда тебя дают целой своре. Тех, кто кричит и плачет, отдают в руки господ, предпочитающих замучивать плачущих до смерти. Поэтому нужно молчать и улыбаться, всё время улыбаться…
Апи говорила ровным, безразличным голосом, и у Киллиана щемило сердце.
— Бедная… — Он осторожно провёл рукой по седым волосам.
Журчание источника, пробивавшегося из земли среди янтарных полупрозрачных камней, раздражало. Короткий мыслеприказ, и ключ стал совершенно бесшумным. Элентари привалилась к тёплой шелковистой коре могучего дерева, бездумно разглядывая полянку, покрытую ровной, будто подстриженной травой, висящее в небе ослепительно белое светило и белёсо-полосатый бок Эвитара, занимавший немалую часть небосклона. Вообще-то, она любила бродить по песчаным дорожкам прогулочной палубы, но сегодня не хотелось. И даже вид родного неба, так непохожего на местное — жёлтая раздутая звезда и немощный диск безатмосферного спутника, незаметного днём, — не приносил облегчения.
Скрип песка под копытами, и из-за поворота тропы появилась Варда.
«Вот ты где» — начальница ни словом не нарушила тишину уединённого уголка, и Элентари почувствовала некий прилив благодарности. Варда мудра и тонко чувствует душевное состояние экипажа.
«Никогда не думала, что это будет так… страшно» — молодая Валарка вскинула на начальницу глаза, в глубине которых таилась боль и растерянность. Варда, вздохнув, сложила свои длиннейшие ноги, садясь рядом.
«Бывает и хуже»
Обе женщины помолчали, собираясь с мыслями, разглядывая крохотный ключ, бесшумной струйкой пробивавшийся меж камней.
«Они ещё тысячи местных лет будут идти по тропе первично-дикарской цивилизации, скользкой от пролитой крови. Падать, подниматься, снова падать…»
«Ва, ну почему здесь не может быть, как на Лаунте? Да, я знаю, исходный хищный вид отягчает течение… Но не настолько же!»
«Да, с Громмой Три мы помаемся изрядно. Однако что я скажу тебе, Эли… С Лаунтой мы намучаемся гораздо больше, вот увидишь. Как только пойдёт переход от первично-дикарской цивилизации к развитой технической»
Девушка удивлённо вскинула глаза.
«Я полагала, это образец»
Варда грустно улыбнулась.
«Работа аккуратная, не спорю. И всё тихо пока. Даже войн почти нет — так, спорадические пограничные инциденты…»
«Думаешь, они будут, войны на Лаунте?»
«Будут, куда деваться» — Варда вздохнула. — «Только не такие, как здесь, на Громме Три. Тут всё как раз просто — мечи и стрелы, потом чугунные трубы, метающие чугунные шары в собратьев своих… Когда дойдёт до атомного распада, они остановятся либо погибнут»
«А Лаунта?»
Женщина сощурилась.
«О, это будут странные войны. Тихие, ползучие… Нет, не будет горящих городов и ядерных грибов над ними. Не будет истерзанных трупов, лязгающих воющих машин, давящих колёсами бегущих или несущих смерть с неба… Они не любят насилия и крови, лаунтийцы. Но что делать, если кто-то мешает и уходить с дороги не собирается?»