Если же это делается не ради выгоды родственников короля, то я утверждаю, что вы не имеете права вводить подобное изъятие. Вы объявили французскими гражданами тех, кто родился во Франции от отца-француза. Так вот, те, о ком идет речь в проектах ваших комитетов, родились во Франции и от отцов-французов. Вы пожелали, чтобы посредством легко исполнимых условий всякий человек на свете мог бы стать французским гражданином; так вот, я спрашиваю, являются ли родственники короля людьми? Вы заявили, что звание французского гражданина может быть утрачено только вследствие добровольного отказа от него или приговора, предполагающего совершение преступления. Но если быть родственником монарха не является преступлением с моей стороны, то я могу утратить звание французского гражданина лишь вследствие своего добровольного волеизъявления. И пусть мне не говорят, что я буду французским гражданином, но не смогу быть активным гражданином, ибо, прежде чем пускать в ход эту жалкую уловку, необходимо разъяснить, каким образом может быть гражданином тот, кто ни при каких обстоятельствах, ни при каких условиях не может пользоваться гражданскими правами. Необходимо разъяснить, вследствие какой странности самый дальний родственник монарха не может быть членом законодательного корпуса, в то время как ближайший родственник члена законодательного корпуса может, нося звание министра, осуществлять всю власть монарха. Более того, я не думаю, что ваши комитеты намерены лишить кого-либо из родственников короля возможности выбирать между званием французского гражданина и либо близкой, либо отдаленной надеждой занять в будущем трон. Стало быть, я веду к тому, чтобы вы просто-напросто отклонили статью, представленную вашими комитетами; однако я заявляю, что в том случае, если вы ее одобрите, я положу на стол президиума мой безоговорочный отказ от всех прав члена правящей династии, дабы сохранить за собой права французского гражданина.
Герцог Орлеанский спустился с трибуны под гром аплодисментов. И, после речей Силлери и Робеспьера, Национальное собрание постановило, что члены королевской семьи не будут лишены их гражданских прав.
Затем были немедленно решены два других вопроса, являвшихся следствием этого постановления.
1°. Могут ли члены королевской семьи занимать должности по представлению исполнительной власти?
Ответ. — Да, за исключением должностей в кабинете министров; командовать войсками и исполнять обязанности послов они могут только с согласия законодательного корпуса.
2°. Будут ли они носить какие-либо особые звания и какими будут эти звания?
Ответ. — Члены королевской семьи, призванные к возможному наследованию трона, будут носить то имя, какое указано в их свидетельствах о рождении, и звание французского принца.
Документы, законным порядком удостоверяющие их рождение, смерти и браки, будут представлены законодательному корпусу и должны храниться в его архивах.
Эти два решения сохранили за герцогом Шартрским возможность занимать с согласия законодательного корпуса командные должности в армии.
Вместо одной должности он получил целых две.
Одиннадцатого сентября 1792 года он был назначен генерал-лейтенантом и начальником гарнизона Страсбурга. Ему было в то время восемнадцать лет.
Он согласился на звание генерал-лейтенанта, но отказался стать начальником гарнизона Страсбурга.
И тогда, в соответствии с его собственным желанием, он был возвращен в Мецскую армию, под начальство генерала Келлермана.
Юный принц поспешил отправиться к месту назначения и предстать перед своим новым начальником, который оглядел его с головы до ног и, обратив внимание на его возраст, не мог удержаться от слов:
— Черт побери, сударь! Вы первый восемнадцатилетний генерал, которого я когда-либо видел; и что же вы такого чертовски важного сделали, чтобы стать генералом?
— Я всего лишь родился сыном того, кто сделал вас полковником, — ответил юный герцог.
— Ну, если дело обстоит так, — промолвил Келлерман, — я рад видеть вас под своим начальством.
Все это происходило в конце октября, в самый разгар кампании, кампании неудачной, начавшейся с отступления, а скорее, беспорядочного бегства при Кьеврене и убийства Теобальда Диллона.
В марте 1792 года герцог Орлеанский, начиная с 1779 года находившийся в ранге адмирала, отбыл в Лорьян, где готовился общий смотр офицеров военно-морского флота. В ходе этой поездки ему стало известно, что 20 апреля 1792 года Людовик XVI отправился в Законодательное собрание, чтобы объявить войну Францу II, королю Богемии и Венгрии.
Желая получить какое-нибудь командование, герцог поспешил обратиться к министру Лакосту с просьбой походатайствовать за него перед королем.
— Вы прекрасно знаете мое ревностное отношение к конституции, — сказал он, — и в тот момент, когда объявлена война, мне непозволительно оставаться в бездействии, поистине тягостном для всякого порядочного гражданина.
Однако итогом этого обращения был отказ.
Тем не менее он продолжал настаивать, и тогда король ответил министру, поддерживавшему просьбу герцога:
— Ну что ж, сударь, пусть он идет, куда хочет!
Герцог Орлеанский воспользовался этим разрешением, хотя оно и было не слишком вежливым, и вместе со своим третьим сыном, графом де Божоле, отправился в армию.
Как раз в это время случился злополучный бой при Кьеврене; два старших сына герцога Орлеанского получили тогда боевое крещение, и г-н де Бирон в своем рапорте сказал о них так:
«Герцог Шартрский и герцог де Монпансье находились рядом со мной в качестве волонтеров и, впервые попав под плотный ружейный огонь, сносили его самым блистательным образом и с полнейшим спокойствием».
На основании этого рапорта и после этого боя, 7 мая 1792 года, герцог Шартрский был произведен в генерал-майоры.
Затем он вместе с бригадой драгун перешел под начальство Люкнера в лагерь Ла-Мадлен и оттуда явился 17 июня к стенам Кортрейка, где снова свел знакомство с вражескими пулями.
Кортрейк был взят штурмом.
Как раз в это время в Северную армию вознамерился прибыть Дюмурье.
Этот человек оказал настолько сильное влияние на судьбу принца, историю которого мы пишем, что да будет нам позволено сказать несколько слов о нем и пояснить, при каких обстоятельствах он покинул министерский пост и прибыл в армию.
IX
В Париже, с тех пор как герцог Шартрский, проезжая через Париж, расписался в ведомости Якобинского клуба, произошли грандиозные события.
Эти события приобрели в качестве имен даты, когда они происходили.
Они стали называться: 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября.
Все они слишком хорошо известны, чтобы мы на них задерживались.
Они повлекли за собой: заключение короля в Тампль; учреждение Революционного трибунала; единодушный и грозный людской порыв к границе.
В разгар всех этих событий Лафайет вознамерился сыграть роль Монка; в обращении к своей армии он призвал ее восстановить конституцию, уничтожить последствия 10 августа и вернуть короля в Тюильри.
К счастью, его армия осталась глуха к этому призыву поднять мятеж, и, видя себя обреченным, он пересек границу; и, опять-таки к счастью, австрийцы арестовали его и отправили в казематы Ольмюца.
Не будь этого тюремного заключения, Лафайет считался бы изменником, точно таким же, каким через семь или восемь месяцев предстояло стать Дюмурье.
Законодательное собрание издало указ о предании Лафайета суду.
Командование Восточной армией было предоставлено Дюмурье, командование Северной армией — Келлерману.
Именно в это время герцог Шартрский на наших глазах явился к Келлерману.
В преддверии грандиозных событий, вследствие которых был низвергнут король, Дюмурье сделал все, что мог, чтобы воспрепятствовать им.
Вместе с новым Собранием возникла новая партия — партия Жиронды.
Робеспьер, полагавший иметь посредством якобинцев решающее влияние в Законодательном собрании, вдруг увидел, как на скамьях, которые он и его коллеги только что покинули, развернулась в полную силу вся эта депутация, состоявшая из адвокатов, поэтов и журналистов, которые прибыли в Париж, обладая прямыми сердцами, пламенными идеями и непоколебимым мужеством.
Умершего Мирабо и ниспровергнутого Барнава сменил Верньо.
Менее чем за полгода партия Жиронды добилась большинства в Собрании и после отставки г-на де Нарбонна вынудила королеву, несмотря на ее неприязнь к жирондистам, согласиться на формирование жирондистского кабинета министров.
Однако в тот момент, когда нужно было сформировать этот кабинет, жирондисты оказались почти в таком же замешательстве, как и королевский двор. В тот момент трибуна Законодательного собрания была местом куда более значительным, чем правительство. И потому они считали важным оставить своих ораторов в Собрании, чтобы защищать свой кабинет министров.
В итоге было принято решение о смешанном составе министерства.
Дюмурье занял должность министра иностранных дел;
Клавьер — министра финансов;
Ролан — министра внутренних дел.
Трое прочих членов кабинета — Дюрантон, министр юстиции, де Грав, военный министр, и Лакост, военно-морской министр, — были фигурами незначительными.
Остановимся на Дюмурье, поскольку на самом деле нам необходимо рассказать нашим читателям только о нем.
В то время, к которому мы подошли, Дюмурье, родившемуся в 1733 году, было пятьдесят восемь лет; однако его энергичные жесты, решительная походка и огненный взор делали его на десять лет моложе. Это был умный человек, из которого обстоятельства сделали интригана, но так и не смогли сделать гения; солдат с девятнадцатилетнего возраста, храбрый до безрассудства, покрытый ранами, которые он получил однажды, оказавшись окруженным врагами и не желая сдаться в плен; дворянин, однако выходец из той провинциальной знати, что не имела никакого влияния при дворе, он провел первые тридцать лет жизни то в армии, где с великим трудом добивался каждого из своих чинов, то в полумраке той тайной дипломатии, которую Людовик XV держал рядом с дипломатией гласной. Правда, при Людовике XVI он возвысился, связав свое имя с крупнейшим национальным начинанием, которое предпринял Людовик XVI и завершил Наполеон и которое именуется строительством Шербурского порта.