Ордонансу предшествовало в газете оповещение о чрезвычайном созыве обеих палат, а вслед за ним шла одна короткая строчка, которая вполне разъясняла истинное положение дел:
«Месье отбыл этим утром в Лион».
Правда, 8 марта лояльная ко двору «Газета дебатов» добавляла в том прекрасном стиле, каким она всегда славилась:
«Увлекаемый своей черной судьбой, Бонапарт бежал с острова Эльбы, верховную власть над которым ему даровало опрометчивое великодушие союзных монархов в награду за разорение, нанесенное их государствам. Отрекшись от власти, этот человек никогда не отрекался от своего честолюбия и своих бешеных страстей; этот человек, с головы до ног обагренный кровью поколений, по прошествии года, проведенного им в состоянии кажущегося равнодушия, попытался во имя узурпации и смертоубийств оспорить законную и миролюбивую власть короля Франции. Во главе нескольких сотен итальянцев и поляков он осмелился вступить на землю, отвергшую его навсегда, и вознамерился разбередить еще плохо затянувшиеся раны, которые он нанес нам и которые каждодневно заживляет рука короля. Несколько коварных интриг, несколько мятежей в Италии, устроенных его безрассудным зятем, раздули гордыню трусливого воителя из Фонтенбло. Он настроен умереть смертью героя, но Господь, возможно, попустит, чтобы он умер смертью предателя. Земля Франции исторгла его; он вернулся на нее, и земля Франции поглотит его».
Какая жалость, что подобная статья не была подписана и нельзя воздать политику, умевшему так ловко употреблять эпитеты и противопоставления, причитающуюся ему часть славы!
Новость о высадке императора стала известна 7 марта в Париже, 8-го, 9-го и 10-го во всей Франции и 11-го дошла до Вены, где застигла участников конгресса вальсирующими во дворце князя Меттерниха; понятно, что при словах «Наполеон покинул остров Эльбу и высадился в Каннах» вальс остановился.
— Я предупреждал вас, что это не продлится долго, — сказал император Александр I, подходя к г-ну де Талейрану.
— Теперь вы видите, государь, — промолвил император Австрийский, — что означает покровительствовать вашим парижским якобинцам!
— Это правда, — ответил царь. — Но, чтобы исправить допущенные мною ошибки, я немедленно предоставляю мои войска и себя лично в распоряжение вашего величества.
Именно так было принято решение о коалиции 1815 года.
На ордонансы Людовика XVIII, статьи «Газеты дебатов» и решения Венского конгресса Наполеон ответил следующим воззванием:
Бухта Жуан, 1 марта 1815 года.
Солдаты, мы не побеждены! Два человека из наших рядов предали нашу славу, свою страну, своего государя, своего благодетеля.
Неужели те, кто на наших глазах в течение двадцати пяти лет сновал по Европе, натравливая на нас врагов, кто проводил жизнь, сражаясь против нас в рядах иностранных армий и проклиная нашу прекрасную Францию, вправе притязать на то, чтобы заковывать в цепи наших орлов, чьих взглядов они никогда не могли выдержать, и повелевать ими? Смиримся ли мы с тем, что они унаследуют плоды наших славных трудов, что они завладеют нашими почестями, нашим достоянием, что они оклевещут нашу славу? Если их господство продолжится, все будет потеряно, даже память о наших бессмертных победах! С каким остервенением они искажают их! Они пытаются осквернить то, чем восхищается весь мир, и если еще остались защитники нашей славы, то их следует искать среди тех самых врагов, против которых мы бились на полях сражений!
Солдаты! Находясь в изгнании, я слышал ваш голос! И я прибыл, преодолев все препятствия и все опасности!
Ваш генерал, призванный на трон желанием народа и поднятый вами на щит, возвращен вам: идите и присоединяйтесь к нему!
Сорвите с себя белую кокарду, которую нация объявила вне закона и которая в течение двадцати пяти лет служили опознавательным знаком для всех врагов Франции! Наденьте трехцветную кокарду, которую вы носили в дни наших великих побед!
Мы должны забыть, что были властителями наций, но мы не должны терпеть, чтобы кто-либо вмешивался в наши дела! Кто может притязать на роль хозяина в нашем доме? У кого достанет на это сил? Возьмите вновь в руки увенчанные орлами знамена, которые были у вас в сражениях близ Ульма, Аустерлица, Иены, Эйлау, Фридланда, Туделы, Экмюля, Эсслинга, Ваграма, Смоленска, Москвы-реки, Лютцена, Вуршена, Монмирая. Неужели вы думаете, что эта горстка французов, столь самонадеянных сегодня, способна выдержать зрелище этих знамен? Они уберутся туда, откуда пришли, и там, если у них есть такое желание, пусть притворяются, что царствуют, как они делали это на протяжении девятнадцати лет.
Ваше звание, ваше достояние, ваша слава, равно как достояние, звание и слава ваших детей не имеют бо́льших врагов, чем эти государи, навязанные вам иноземцами; они враги нашей славы, поскольку одно лишь перечисление множества героических деяний, которые прославили народ Франции, сражавшийся за то, чтобы освободиться от их ярма, является их приговором.
Ветераны Самбр-Мааской, Рейнской, Итальянской, Египетской, Западной и Великой армий унижены; их благородные шрамы заклеймены позором; их успехи будут считаться преступлениями, этих храбрецов будут воспринимать как бунтовщиков, коль скоро, как утверждают враги народа, законные государи находились в рядах иностранных армий.
Почести, награды и любовь достанутся тем, кто служил им против отечества и против нас.
Солдаты! Становитесь под знамена вашего вождя. Его жизнь неразрывно связана с вашей; его права — это права народа и ваши права; его интересы, его честь и его слава — не что иное, как ваши интересы, ваша честь и ваша слава. Победа двинется форсированным маршем. Неся национальное знамя, орел полетит с колокольни на колокольню вплоть до башен собора Парижской Богоматери! И тогда вы будете вправе похваляться тем, что совершили: вы станете освободителями отечества.
А в дни вашей старости, окруженные уважением со стороны ваших сограждан, которые будут почтительно внимать вашим рассказам о совершенных вами великих подвигах, вы сможете с гордостью сказать им: "И я тоже был в рядах этой великой армии, дважды входившей в Вену, вступавшей в стены Рима, Берлина, Мадрида, Москвы и очищавшей Париж от скверны, которую оставили в нем измена и присутствие врага!”
Честь и хвала этим храбрым солдатам, славе отечества! И вечный позор преступным французам, кем бы они ни были по рождению, которые двадцать пять лет сражались бок о бок с нашими врагами, чтобы разорвать на части лоно нашего отечества!
XXIX
Вечером 5 марта, по приглашению короля, герцог Орлеанский отправился в Тюильри и получил там приказ сопровождать графа д'Артуа в Лион; тем не менее он позволил Месье уехать одному, провел еще весь день 6 марта в Париже, вечером вернулся в Тюильри, упорно добивался у короля разрешения остаться там в качестве командира его почетного караула и уехал только на другой день, после того как Людовик XVIII дал ему категорический приказ присоединиться к графу д’Артуа.
Но, перед тем как уехать, он подготовил для своей семьи все возможные пути бегства, чтобы она могла добраться до Англии, если дела короля примут дурной оборот.
Все этапы триумфального марша Наполеона, не встретившего на своем пути ни одной преграды, известны во всех подробностях. На подходе к Визию император встретился с 5-м пехотным полком, присоединившимся к нему, а между Визием и Греноблем — с Лабедуайером и его полком, увеличившими его эскорт. В Гренобле, где он побывал лишь проездом, императору поднесли обломки городских ворот, ключи от которых отказался отдать ему начальник гарнизона.
Граф д'Артуа и герцог Орлеанский находились в Лионе и проводили там смотр армейского корпуса, только что переданного в их руки герцогом Тарантским. Однако по душевному подъему войск легко было понять, какое решение они примут, оказавшись лицом к лицу с тем, кого им тщетно хотели представить как врага.
Девятого марта Наполеон покинул Гренобль; 10-го он ночевал в Бургуэне. В тот же день, в пять часов вечера, он вступил в Лион по Гийотьерскому мосту, в то время как герцог Орлеанский бежал оттуда по мосту на противоположной стороне города; герцога сопровождал всего лишь один жандарм, оставшийся верным королю.
Одиннадцатого марта какой-то офицер из военной свиты короля показался на балконе Тюильри и, размахивая шляпой, сообщил, что его величество только что получил официальное известие о том, что герцог Орлеанский во главе двадцати тысяч солдат лионской национальной гвардии атаковал Бонапарта в направлении Бургуэна и наголову разбил противника.
В ту же ночь принц вернулся в Париж, и газеты сообщили о его возвращении.
На другой день герцог Орлеанский отправил всю свою семью в Англию.
Одна лишь принцесса Аделаида заявила, что останется с ним.
Вдовствующая герцогиня Орлеанская решила не покидать Париж.
Шестнадцатого марта герцог Орлеанский, на которого было возложено верховное командование северными департаментами, отбыл в Перонну, 17-го прибыл в Камбре, а 18-го — в Лилль.
Девятнадцатого марта, в полночь, король покинул Тюильри, увозя с собой бриллианты короны.
Час спустя граф д’Артуа и герцог Беррийский в свой черед двинулись по дороге на Фландрию.
Двадцать второго марта, в полдень, король прибыл в Лилль, где его ждал герцог Орлеанский. 23-го он покинул этот город и своего кузена, не оставив ему никаких указаний.
— Каковы будут приказы вашего величества? — спросил его герцог Орлеанский.
— Делайте что хотите, — ответил король.
На другой день принц написал письмо маршалу Мортье:
«Лилль, 23 марта 1815 года.