кратического правления до самой умеренной королевской власти.
Разве Вы сможете, взойдя на этот окровавленный и ниспроверженный трон, обольщаться тем, что дадите мир Франции? Разумеется, нет. Продолжение внешней войны и, кроме того, междоусобная война во всех частях государства станут следствием этой роковой узурпации власти.
Возродив королевскую власть, Франция сама узаконит притязания брата несчастного Людовика XVI. Если трон восстановлен, он принадлежит ему. Заняв престол, Вы всегда будете носить лишь самое постыдное из всех званий; новые партии сгонят Вас с престола, и тогда в ссылке и в изгнании Вы встретитесь с единственными несчастьями, которые еще не испытали, и единственными, которые невозможно вынести: бесчестье и угрызения совести. Впрочем, даже если бы Вы могли законно и обоснованно притязать на трон, я с огорчением увидела бы, как Вы на него всходите, ибо, за исключением мужества и честности, у Вас нет ни талантов, ни качеств, необходимых для этого положения. У Вас есть образование, познания и множество добродетелей, но каждое ремесло требует особых качеств, а Вы не обладаете теми, какие делают королей великими. По своим склонностям и своему характеру Вы созданы для домашней и частной жизни, для того, чтобы подавать трогательный пример всех семейных добродетелей, а не для того, чтобы держать себя с королевским достоинством, действовать с постоянной энергичностью и твердой рукой управлять огромным государством. Я уверена, сударь, что Вы и сами понимаете то, что я сейчас высказала, и мне хочется верить, что люди, которые Вас окружают, и друзья, которых Вы себе выбрали, неспособны стремиться внушить Вам честолюбие, которое будет во всех отношениях столь же нелепым, сколь и преступным. Наконец, я глубоко убеждена, что если бы те, кто живет подле Вас, давали Вам иные советы (хотя предполагать это у меня нет никаких причин), Вы отбросили бы их, прислушавшись лишь к голосу Вашего сердца, прямота которого всегда будет вести Вас к добру. Публикуя это письмо, я полагаю оказать Вам услугу, поскольку оно может послужить тому, чтобы разубедить тех, кто против всякой вероятности хочет сделать Вас главой партии. Вполне естественно полагать, что Ваша наставница должна лучше, чем кто-либо другой, знать Ваш характер, а я осмелюсь поручиться, что Вы испытываете отвращение к тем замыслам, какие Вам приписывают.
Прощайте, сударь; посвятите себя счастливой и спокойной безвестности, приличествующей Вашим бедам и Вашему положению; Вы унесете с собой в это одиночество мучительные воспоминания, но сумеете воскресить в памяти и множество приятных моментов.
Вспомните, сколько трогательных поступков, сколько благотворений и проявлений человечности во время Вашего воспитания сделали честь дням Вашей жизни и одновременно доставили радость Вашим несчастным братьям; вспомните лавровый венок, поднесенный Вам в Ванд оме!.. Блистательные поступки прославили первые шаги Вашего жизненного пути, но теперь Вы можете обрести подлинную славу лишь в глубоком уединении. По-прежнему любите свое отечество и при виде его несправедливости утешайтесь, давая самому себе возвышенные доказательства того, что никогда не переставали дорожить им; не только молитесь за его процветание, но и желайте, чтобы отечество было счастливо на тот лад, каким оно хочет быть счастливым. Короче, живите отныне лишь во имя добродетели, а это означает, что и во имя счастья».
№ 6Письмо герцогини Орлеанской сыну
Дорогой сын, события, обрушившиеся на голову твоей несчастной матери с тех пор, как она имела несчастье лишиться утешения, которое давала возможность делиться с тобой своими чувствами, окончательно подорвали ее здоровье и сделали ее еще более восприимчивым ко всему тому, что имеет отношение к предметам ее любви.
Поскольку ее страна и ее дети уже давно умножили число ее забот, ты, несомненно, не станешь ограничивать себя в том, чтобы разделять их, когда узнаешь, что, даже пребывая в несчастье, ты еще можешь помочь справиться с ними.
Интересы отечества, интересы твоих близких требуют от тебя проложить между нами морскую преграду. Я убеждена, что ты не колеблясь предоставишь им это свидетельство своей любви, особенно когда узнаешь, что твои братья, находившиеся в заключении в Марселе, уезжают в Филадельфию, где французское правительство будет надлежащим образом обеспечивать их средствами существования.
Так как невзгоды должны были привести к раннему возмужанию моего сына, он не откажет своей доброй матери в утешении знать, что его братья находятся подле него.
И если мысль о нашей разлуке мучительна для моего сердца, то мысль о вашем воссоединении смягчит ее горечь.
Пусть надежда облегчить беды своей несчастной матери, сделать положение своих близких менее тягостным и внести свой вклад в обеспечение мира в своей стране, пусть эта надежда усилит твое великодушие, поддержит твою верность… Разумеется, ты не забыл, возлюбленный сын мой, что любовь твоей матери не нуждается в том, чтобы ее подбадривали твои новые поступки, способные оправдать ее. Пусть же я поскорее узнаю, что моего Леодгара и моего Антуана обнял их старший брат; пусть их мать получит в их лице свидетельства и доказательства чувств ее сына… Приезжай в Филадельфию одновременно с ними или, если сможешь, раньше их. Французский посланник в Гамбурге поспособствует твоей поездке или хотя бы будет знать о ней.
O, почему я сама не могу прижать к измученной груди горячо любящей матери того, кто не откажет ей в облегчении страданий, которого она просит!
Если это письмо дойдет до моего возлюбленного сына, то, надеюсь, он не откажется ответить своей горячо любящей матери и доставить ей, наконец, утешение получить однажды вести о нем… Свое письмо ему следует отправить на адрес министра общей полиции Республики, в Париж.
P. S. Мне хочется верить, что на протяжении последних трех месяцев, невзирая на то, что у меня не было никакой возможности писать тебе, ты знал о горячем желании твоей матери видеть тебя вдалеке от всех интриганов и всех интриг, которых она настоятельно советует тебе избегать.
С радостью и умилением, дорогая матушка, получил я письмо, которое Вы отправили мне из Парижа 8 прериаля и которое посланник Республики при ганзейских городах передал мне по распоряжению Исполнительной директории. В соответствии с Вашими указаниями я посылаю Вам этот ответ на имя министра общей полиции.
Когда моя нежная матушка получит это письмо, ее приказы уже будут исполнены и я отправлюсь в Америку. Подтвердив посланнику Франции в Бремене получение Вашего письма и сопроводительного письма, которое он мне одновременно отправил, я счел возможным попросить у него, в соответствии с тем, что Вы посоветовали мне, и тем, что он подтвердил мне, паспорта, необходимые для того, чтобы обеспечить безопасность моего пути; получив их, я немедленно сяду на первое же судно, которое отправится в Соединенные Штаты.
Разумеется, даже если бы я испытывал неприязнь к путешествию, которое Вы просите меня предпринять, я все равно с готовностью отправился бы в путь, однако это как раз то, чего я более всего желаю иметь возможность сделать, и теперь мне нужно лишь ускорить исполнение замысла, уже окончательно сложившегося в моей голове. Я бы уже давно уехал, если бы меня постоянно не удерживала череда странных и злополучных обстоятельств.
Мне не хотелось бы обременять Вас этими грустными и излишними подробностями. Я надеялся, что в самом скором времени все помехи, задерживавшие меня, будут устранены, однако Ваше письмо разрушило их окончательно. Я намерен уехать безотлагательно. После письма, полученного мною, я готов сделать все что угодно! Мне не кажется более, что счастье потеряно для меня безвозвратно, ибо я располагаю средством смягчить беды моей дорогой матери, положение и страдания которой уже давно разрывают мне сердце. Я не осмеливаюсь рассуждать, позволительно ли мне сохранять надежду увидеть ее однажды, но не окажусь ли я лишен утешения видеть время от времени строчки, написанные ее почерком, и хотя бы знать, как она себя чувствует?
Когда я думаю, что в скором времени сумею обнять моих братьев и присоединиться к ним, мне чудится, будто я грежу, ибо с трудом верится в то, что так долго казалось невозможным. Однако дело не в том, что я пытаюсь жаловаться на свою судьбу, ибо до сих недостаточно понимал, насколько ужаснее она могла бы быть. И даже теперь я не стану впредь считать ее несчастной, если, обретя снова своих братьев, буду к тому же знать, что наша дорогая мать чувствует себя настолько хорошо, насколько это может быть, и если смогу еще раз послужить отечеству, способствуя его покою и, следовательно, его счастью. На мой взгляд, нет таких жертв, которые не заслужило бы отечество, и, пока я жив, я всегда буду готов принести их.
Раз уж я пишу своей дорогой матушке, необходимо воспользоваться случаем и сказать ей, что я уже давно не поддерживаю более отношений с г-жой де Жанлис. Недавно она опубликовала в Гамбурге письмо, адресованное мне и сопровождаемое кратким очерком (крайне неточным) ее образа действий во время Революции, в котором она не пощадила память моего несчастного отца. Я безусловно не собираюсь отвечать на письмо, которое она мне написала, но полагаю своим долгом восстановить во всей их полноте ряд фактов, которые она исказила. Я опубликую в Гамбурге это небольшое сочинение и позабочусь, чтобы один его экземпляр был послан министру общей полиции, в надежде, что он соблаговолит передать его Вам.