Читатель видел, как в ночь с 9 на 10 июня, переодетая крестьянкой, герцогиня Беррийская вошла в Нант.
Ее ждало там убежище в доме мадемуазель Дюгиньи.
Этим убежищем служила мансарда на четвертом этаже, находившаяся прямо под крышей; справа от входа имелось окно, освещавшее комнату и выходившее на внутренний двор; в углу, располагавшемся с той же стороны, что и окно, был специально к приходу герцогини устроен камин, задняя плита которого открывалась справа налево, обнаруживая отверстие высотой около полутора футов.
Это было последнее укрытие, подготовленное для герцогини на тот случай, если дом будет захвачен властями.
В комнате стояли две раскладные койки на ремнях, одна из которых была предназначена для герцогини, а другая, несомненно, для мадемуазель де Керсабьек.
В этом убежище, будучи в курсе всего того, что происходило, Мария Каролина ожидала развития событий и была готова примениться к ним.
Королевский двор прекрасно знал, что герцогиня Беррийская находится в Нанте, хотя и не знал, в каком доме она укрылась; к тому же в то время, когда шел суд над двадцатью двумя вандейцами,[4] герцогиня написала следующее письмо своей тетке Марии Амелии:
«Какими бы ни были для меня последствия, могущие проистечь из положения, в которое я себя поставила, исполняя свой материнский долг, я никогда ничего не скажу Вам, сударыня, в моих собственных интересах; но, когда речь идет о храбрецах, подвергших себя опасности тем, что они защищали дело моего сына, я не вправе отказаться от попыток предпринять для их спасения все то, что можно достойным образом сделать.
И потому я прошу свою тетю, доброе сердце и благочестие которой мне известны, употребить все свое влияние для того, чтобы вызвать сочувствие к этим людям. Тот, кто доставит это письмо, сообщит все подробности относительно их положения; он скажет, что судьи, которых им дали, это те самые люди, против которых они сражались.
Несмотря на различие в нашем положения, сударыня, под Вашими ногами тоже находится вулкан, и Вы это знаете. Мне были известны Ваши страхи, вполне естественные, в ту пору, когда я пребывала в безопасности, и я не была к ним безучастна. Один Господь знает, что он нам уготовил, и, возможно, однажды Вы будете благодарны мне за то, что я доверилась Вашей доброте и предоставила Вам возможность употребить ее ради моих несчастных друзей. Поверьте в мою признательность.
Желаю Вам счастья, сударыня, ибо я чересчур хорошего мнения о Вас, чтобы полагать, что можно быть счастливым в том положении, в каком Вы находитесь.
Как и сказала герцогиня Беррийская в этом письме, исполненном печали и достоинства, тот, кто доставил его, офицер-роялист, беззаветно преданный своей партии, был готов предоставить все необходимые разъяснения, однако королева Мария Амелия находилась в чересчур затруднительном положении, чтобы принять поручение, которое было ей доверено. Господин де Монталиве распечатал письмо, прочитал его, поднялся в покои королевы, пробыл там четверть часа, а затем спустился и вернул письмо офицеру, сказав, что королева не может принять это послание.
И в самом деле, если предполагать, что королева была посвящена в секреты своего мужа, сделать ей это было сложно.
Дело в том, что король готовился отдать приказ об аресте своей племянницы, и произвести его предстояло при содействии некоего крещеного еврея.
Бывают имена, которые становятся смертельным оскорблением, и таким стало имя этого еврея: Дёйц.
Дёйц сопровождал г-жу де Бурмон на ее пути из Лондона в Италию; впервые он увиделся с герцогиней Беррийской, направляясь в Рим; второй раз он увиделся с ней, возвращаясь из Рима. Так что герцогиня могла питать к нему определенное доверие.
Дёйц явился к г-ну Тьеру и, сильно преувеличивая это доверие, заявил, что берется выдать герцогиню Беррийскую. Во Франции предатели встречаются еще куда реже, чем многие думают, и, коль скоро один из них появился, не следовало им пренебрегать.
Собеседники обсудили денежную сумму; она была установлена в сто тысяч франков, после чего Дёйц отбыл в Нант, сопровождаемый комиссаром Жоли, тем самым офицером полиции, который после убийства герцога Беррийского арестовал Лувеля.
На сей раз ему предстояло предпринять против женщины те самые действия, какие он предпринял когда-то против убийцы ее мужа.
Удивительно все же, что называется долгом у людей, состоящих в должности!
Кстати говоря, это Реставрация подала роковой пример оплаченного предательства.
Разве Дидье не был выдан Бальменом за награду в двадцать тысяч франков?
Дёйц прибыл в Нант, представился нескольким влиятельным легитимистам, заявил, что имеет при себе важные депеши, и пояснил, что намерен вручить эти депеши лишь тому, кому они предназначены, то есть герцогине Беррийской.
Герцогиня была извещена о том, что произошло, и не возымела ни малейшего подозрения.
Тридцатого октября она дала г-ну Дюгиньи приказ отправиться в гостиницу «Франция», спросить там г-на Гонзагу, подойти к нему со словами «Сударь, вы приехали из Испании?» и показать ему половинку разрезанной карты. Если г-н Гонзага предъявит другую половинку карты и резные края обеих половинок сойдутся, то г-н Дюгиньи должен будет привести посланца к герцогине.
Господин Дюгиньи отправился в гостиницу «Франция» и отыскал там г-на Гонзагу, который был не кем иным, как Дёйцем. Дёйц выполнил указанное условие, и г-н Дюгиньи, уверенный в том, что он действительно отыскал человека, с которым имела дело герцогиня, предложил ему свои услуги в качестве провожатого.
По дороге Дёйц остановился; он казался встревоженным и хотел точно знать, куда его ведут.
— Я веду вас в дом, — произнес г-н Дюгиньи, — куда госпожа герцогиня направляется исключительно для того, чтобы дать вам аудиенцию, и который она покинет сразу же после этого.
Дёйц не спросил более ни слова, и спустя какое-то время его ввели в комнату, где находились обе сестры Дюгиньи, мадемуазель Стилит де Керсабьек и г-н Гибур.
— Госпожа герцогиня пришла? — спросил г-н Дюгиньи, дабы убедить Дёйца, что герцогиня не живет в этом доме.
— Полагаю, да, — ответила мадемуазель де Керсабьек, — поскольку мы только что слышали шум в соседней комнате.
В эту минуту в комнату вошел г-н де Менар.
Дёйц вздрогнул; хотя ему доводилось видеть г-на де Менара в Италии, он его не узнал.
— Что происходит?! Где я нахожусь?! — воскликнул он.
Господин де Менар назвал себя, и Дёйц успокоился.
Вслед за г-ном де Менаром в комнату вошла герцогиня Беррийская, и тогда Дёйц заявил, что хочет говорить с ней наедине.
Герцогиня имела неосторожность предложить ему подняться в мансарду, которую мы уже описали и, которая, как было сказано, служила ей тайником.
Принцесса и Дёйц совещались до восьми часов вечера.
Вторая встреча была назначена на 6 ноября, в том же месте.
LX
Утром 6 ноября Дёйц явился к г-ну де Бурмону, сообщил ему, что вечером должен увидеться с герцогиней, и всячески уговаривал его присутствовать на этой встрече.
Дёйц хотел, чтобы маршала задержали одновременно с герцогиней; однако г-н де Бурмон принял решение покинуть Нант и, к счастью для себя, ничего не сказав о своих планах Дёйцу, уехал из города около пяти часов вечера, хотя болел в то время горячкой и, чтобы держаться на ногах, нуждался в дружеской руке.
Между тем власти приняли все необходимые меры, поскольку как раз в этот вечер предстояло арестовать герцогиню Беррийскую.
В назначенный час Дёйц был допущен к принцессе. На сей раз он был совершенно спокоен, и герцогиня не заметила в нем никакого волнения. В ходе их беседы в комнату вошел какой-то молодой человек и вручил герцогине письмо, в котором ей сообщали, что она предана.
Герцогиня передала письмо Дёйцу.
Негодяй настолько хорошо владел собой, что ни одна черточка в его лице не дрогнула, и он удалился, заверяя принцессу в своей преданности и верности.
Однако дом был оцеплен, и уличная дверь, затворившаяся за спиной Дёйца, тотчас же распахнулась снова, открывая проход для солдат во главе с комиссарами полиции, которые с пистолетами в руках бросились в дом.
Тем не менее дом был захвачен не настолько быстро, чтобы герцогине Беррийской, мадемуазель Стилит де Керсабьек, г-ну де Менару и г-ну Гибуру не хватило времени укрыться в их тайнике.
Когда жандармы ворвались в комнату, все четверо исчезли.
На первый взгляд казалось, что в доме никого нет, кроме сестер Дюгиньи, г-жи де Шаретт и мадемуазель Селесты де Керсабьек.
Господин Морис Дюваль тотчас же распорядился провести самый тщательный обыск дома.
Местом самых настойчивых поисков стала прежде всего комната, указанная Дёйцем как приемная герцогини.
В итоге никого так и не нашли, но, поскольку все были уверены, что герцогиня не покидала дом, было решено, что он будет занят солдатами до тех пор, пока ее не обнаружат.
В мансарде остались два жандарма; генерал Дермонкур, военный комендант города Нанта, его секретарь Рускони и префект, г-н Морис Дюваль, обосновались на втором этаже.
Герцогиня Беррийская и ее товарищи, отделенные от тех, кто их искал, простой перегородкой, незримо присутствовали на состоявшемся совете и с подлинным отчаянием услышали принятое решение.
Вскоре тайник заполнила невыносимая жара. Это двух жандармов, оставшихся караулить в комнате, начал одолевать холод и, пытаясь бороться с ним, они разожгли камин, пустив в ход пачки «Ежедневной», обнаруженные ими на маленьком столике возле окна.
Какое-то время узники все же держались; они дышали при помощи небольшого отверстия, к которому каждый из них поочередно прижимался губами; но в конце концов противостоять долее огню стало невозможно: от раскаленной докрасна чугунной доски он перекинулся на подол платья герцогини.