«Мои желания торопят падение Бонапарта, которого я ненавижу настолько же, насколько презираю», король приказал, чтобы статуя ненавидимого и презираемого им человека вновь появилась на вершине колонны, стоящей на Вандомской площади.
Позднее Луи Филипп поступил и того лучше: чувствуя, что его популярность упала еще ниже, он отправил своего собственного сына на остров Святой Елены за прахом человека, которого он больше не презирал и не ненавидел с тех пор, как стало понятно, какую выгоду можно извлечь из переноса его мертвого тела.
Вернемся, однако, к тому беспокойству, какое испытывало общество и, можно сказать, умышленно поддерживалось ответными действиями правительства и насильственными мерами со стороны полиции.
Ведомство на Иерусалимской улице возглавлял в то время г-н Жиске; он счел очень ловким приемом распространить гербовый сбор на брошюры.
Применение гербового сбора к брошюрам, которых ежедневно продавали до пятидесяти тысяч экземпляров, было серьезным делом.
Поскольку никакой закон не требовал обложения брошюр гербовым сбором, газета «Здравый смысл», которая одна распространяла более трех четвертей всех продававшихся брошюр, продолжала печатать их, а газетные разносчики продолжали торговать ими.
Газетных разносчиков стали арестовывать.
Полицейские, производившие эти аресты, по требованию газет были вызваны в суд и приговорены к наказанию.
Тем не менее полиция продолжала аресты.
И тогда г-н Родд, вместе с Кошуа-Лемэром руководивший газетой «Здравый смысл», решил бросить полиции открытый вызов: 8 октября 1833 года г-н Родд написал во все газеты, что в следующее воскресенье он будет лично раздавать патриотические брошюры, изданные газетой «Здравый смысл», и раздача эта состоится на площади Биржи.
Если полиция попытается арестовать его, он будет защищаться до последней капли крови.
Само собой разумеется, немалая часть парижского населения пришла на указанное место.
Господин Родд должен был появиться в два часа пополудни; уже с полудня площадь Биржи была запружена толпой, и многочисленные зрители расположились у окон, словно в надстроенных ложах огромного цирка.
В два часа дня в толпе раздался сильный гул: это г-н Родд вышел на ристалище.
Он был в одежде газетного разносчика, то есть в малиновой блузе и лакированной шляпе, на которой стояла надпись: «ПАТРИОТИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ».
Из висевшей у него на боку коробки, где лежали брошюры, торчали рукоятки двух пистолетов.
Послышались громкие крики: «Да здравствует Родд! Да здравствует защитник свободы! Требуем соблюдения законов!»
Полиция отступила перед этой мощной демонстрацией, как прежде ей пришлось отступить перед манифестом Карреля, и г-н Родд спокойно вернулся домой.
Итогом всех этих неудач правительства явилось сильное раздражение его руководителей и обещание отыграться при первой представившейся возможности, которое они себе дали.
Эта первая возможность не заставила себя ждать: в Лионе вспыхнуло второе восстание, и оно было подавлено г-ном де Гаспареном и генералом Эмаром.
«Трибуна» напечатала известие:
«В Лионе провозглашены республика и временное правительство; восстание распространяется повсюду; Сент-Этьенн посылает десять тысяч вооруженных рабочих; в Дижоне народ захватил правительственную переписку; в Бельфоре восставший полк провозгласил республику».
На другой день, 13 апреля, на воротах Сен-Мартен была вывешена следующая прокламация:
«Наконец-то она разорвана, эта длинная цепь унизительных тираний, бесстыдных вероломств, преступных измен!.. Наши братья в Лионе узнали, насколько призрачна грубая сила тиранов против республиканского патриотизма… Так неужели то, что с таким успехом начали лионские ткачи, не завершат июльские победители? Неужели они упустят такую прекрасную возможность отвоевать драгоценную свободу, за которую столько раз проливалась французская кровь? Граждане, столько благородных самопожертвований не должны оказаться бесполезными из-за позорного малодушия…К оружию! К оружию!»
В эту эпоху всеобщего ожесточения, когда вместе с воздухом, насыщенным страстями, люди вдыхали, если можно так выразиться, ненависть, не требовалось большего, чтобы повлечь за собой столкновение. И действительно, через час после того, как подобные прокламации были расклеены, отряд вооруженных людей направился к бульвару Сен-Мартен, сломал уличные фонари, разобрал уличную брусчатку и возвел баррикады.
Одновременно такое же массовое волнение началось на улицах Гренье-Сен-Лазар, Бобур, Траснонен и Мишель-ле-Конт.
Волнение это пришло издалека: родившись в Савойе, оно начало движение из Женевы, достигло Италии и, подавленное Карлом Альбертом, через Лион пришло в Париж.
То были Везувий и Этна с их таинственными каналами, их подземным огнем и их внезапно разверзающимися кратерами.
В Лионе и Париже восстание было подавлено, но каким образом и какими средствами!
Прочтите несколько свидетельств, составленных в Лионе; затем мы предъявим вам несколько показаний, данных в Париже.
Эти свидетельства, собранные простым гражданином, который, сам того не ведая, вносил свой вклад в историю,[5] мы заимствовали из «Истории десяти лет», ничего не изменив в них — ни в стиле, ни в правописании.
«Сего дня, первого мая тысяча восемьсот тридцать четвертого года, мы, нижеподписавшиеся: Бонавантюр Галлан, домовладелец, лесоторговец, проживающий на Главной Парижской дороге; Бартелеми Дюперре, домовладелец, фабрикант и негоциант, проживающий на улице Прожете, № 8; Оноре Пикоттен, виноторговец, проживающий на Старой Парижской дороге, и Жан Шанье, домовладелец, трактирщик, проживающий на улице Прожете, № 9, удостоверяем, дабы воздать должное правде, что Мари Гризд, супруга Луи Сонье, кисейщика, проживающего в Везе, на улице Прожете, № 14, бросилась бежать из своего жилища, чтобы укрыться в доме сьера Коке, слесаря, проживающего на дороге Бурбонне, где, как ей казалось, она будет в большей безопасности, ибо он находится дальше от предместья, и была расстреляна, хотя никоим образом не давала повода к подобному обращению; она оставила супруга, человека безупречной честности, отца четырех детей, трое из которых малолетние. В удостоверение чего мы подписали настоящий акт, дабы он мог послужить доказательством в случае надобности, в Везе, первого мая 1834 года.
Просмотрено в мэрии Веза 1 мая 1834 года с целью удостоверить четыре поставленные выше подписи.
«Мы, нижеподписавшиеся, жители коммуны Вез, удостоверяем, дабы воздать должное правде, что Клод Сев, семидесятилетний старик, жительствовавший у своей дочери, Мари Сев, прачки, проживающей на улице Прожете, в доме Сурдийона, на третьем этаже, 12 апреля 1834 года был застрелен в своей постели, исколот штыками, а затем выброшен в окно солдатами 28-го пехотного полка. Добавим, что они разорвали, разбили и выбросили в окно все белье и всю утварь его дочери, которая в тот момент отсутствовала. В удостоверение чего мы подписали настоящий акт, дабы он мог послужить доказательством в случае надобности.
Вез, 28 апреля 1834 года.
Просмотрено в мэрии Веза 28 апреля 1834 года с целью удостоверить шесть поставленных выше подписей.
«Мы, нижеподписавшиеся, удостоверяем, что сьер Франсуа Ловернья Младший, шелкоткач, проживавший в Везе, на улице Прожете, был вытащен из дома сьера Верона, одеяльщика, своего соседа (где он тихо и мирно пребывал), солдатами 15-го полка легкой пехоты и расстрелян ими, причем у него не было возможности дать в свое оправдание хоть малейшее разъяснение, которое не оставило бы никакого сомнения в его невиновности, В удостоверение чего мы подписали настоящий акт, дабы он мог послужить его вдове.
Вез, предместье Лиона, 29 апреля 1834 года.
Просмотрено в мэрии Веза 30 апреля 1834 года с целью удостоверить четыре поставленные выше подписи.
ЭРАР, заместитель мэра».
«Мы, нижеподписавшиеся, удостоверяем, что сьер Этьенн Жюльен, по роду занятий шелкоткач, проживавший в Везе, на улице Прожете, в дома Маньи, № 7, был вытащен из своего дома, где он тихо и мирно пребывал, солдатами 28-го и других полков и тотчас расстрелян ими прямо у нас на глазах, причем у него не было возможности дать в свое оправдание хоть малейшее разъяснение, которое непременно было бы искренним и как нельзя более подтвердило бы его невиновность. В удостоверение чего мы подписали настоящий акт 26 апреля 1834 года.
«Мы, нижеподписавшиеся, жители коммуны Вез, удостоверяем, что сьер Бенуа Эро, по роду занятий каменщик, проживавший в Везе, на улице Прожете, в доме Маньи, № 7, был вытащен из своего жилища, где он тихо и мирно пребывал, солдатами 28-го пехотного и других полков и расстрелян, причем у него не было возможности дать в свое оправдание хоть малейшее разъяснение, которое непременно было бы искренним и подтвердило бы его невиновность. Более того, солдаты разбили всю его посуду и его шкаф. Он оставил свою беременную жену и двух маленьких детей, старшему из которых всего пять лет; вследствие данного происшествия эта несчастная семья окажется ввергнута в крайнюю нищету, если ей не придут на помощь. В удостоверение чего мы подписали настоящий акт, дабы воздать должное правде.