Но и маршал Вале тоже осуществил крупные приготовления. Был собран десятитысячный экспедиционный отряд, и в его рядах, словно обычные старшие офицеры, имевшие в отношении своих коллег лишь привилегию опережать их в бою, находились герцог Орлеанский и герцог Омальский.
Двадцать пятого апреля экспедиционный корпус занял позицию на Шиффа-де-Колеа. 27-го он переправился через Шиффу и на берегах реки Уэд-Джер начал военные действия, вступив в серьезную схватку с конницей халифата Милианы.
Все знают подробности этой удивительной экспедиции, напоминающей сражения Массена́ под облаками. В Атласских горах, как и в Альпах, ноге французского солдата приходилось искать уступы, по которым, казалось, могли прыгать лишь серны. Люди сражались между небом и пропастью; быть раненым означало умереть, а мертвый обращался в мешок с переломанными костями.
Маршал отдал всю честь победы герцогу Орлеанскому, поручив ему захватить позицию врага.
Она была захвачена 23-м и 48-м пехотными полками.
Тем временем создавалась видимость подготовки к европейской войне. Поведение европейских монархов было настолько враждебным по отношению к Франции, что чувство стыда заставляло нас притворяться, будто мы ведем военные приготовления. Однако Европа прекрасно понимала, что нам недостает ресурсов. Наши арсеналы были пусты, наша кавалерия была выведена из строя; четырехсот миллионов, изымаемых ежегодно из нашего бюджета военно-морским министерством и военным ведомством, не хватало для того, чтобы обеспечивать нас кораблями и оружием. При всем том, что Палаты вызывали весьма небольшой страх, власти не осмеливались созвать их, ибо, предполагая в них воинственные намерения, чего на самом деле предполагать не стоило, в ответ на первый же вопрос с их стороны, обращенный к кабинету министров, пришлось бы заявить, что страна готова к войне.
Впрочем, за отсутствием подлинной активности, создавалась ее видимость: инженерные войска вели работы по всему нашему берегу Ла-Манша; Венсен разослал в различные точки Франции сто тысяч ружей; в наших портах устраивалось нечто вроде принудительной вербовки матросов, и для нужд военно-морского флота были проведены рекрутские наборы, куда включили мужчин в возрасте от сорока до пятидесяти лет.
Пять больших фрегатов вооружили в Бресте, и там же строили еще четыре; перед правительством был открыто поставлен вопрос о рекрутском наборе численностью в сто пятьдесят тысяч человек и создании трехсоттысячного резерва; заговорили о реорганизации национальной гвардии во всех городах королевства.
Но если во Франции эти действия обманули некоторое количество счастливых умов, склонных всему верить, то за границей люди были далеко не так легковерны. Англия и Германия высмеивали наши мнимые военные приготовления и заранее заявляли, что в определенный момент весь этот бесполезный шум прекратится и король Луи Филипп бросит своего союзника Мухаммеда Али.
На самом деле, в это время сложились две группировки: одна стояла на стороне министра, другая — на стороне короля. Это г-н Тьер поднимал шум, это г-н Тьер выставлял себя в выгодном свете, это г-н Тьер вооружал корабли и строил укрепления, но окончательное решение предстояло принять королю, и можно было ожидать, что его решение будет вполне миролюбивым.
Самые едкие насмешки над всей этой жалкой политикой отпускали «Швабский Меркурий», «Лейпцигская всеобщая газета» и «Берлинский политический еженедельник».
Господина де Сент-Олера отправили с секретной миссией к г-ну фон Меттерниху.
«Господин де Сент-Олер является близким другом короля Луи Филиппа, — написал по этому поводу "Швабский Меркурий", — и, вероятно, посвящен в его самые тайные намерения».
«Лейпцигская всеобщая газета» добавляла:
«Никто не думает, что на г-на де Сент-Олера возложена миссия выступить с угрозами, и если даже г-н Тьер позволит себе зайти слишком далеко, то вполне вероятно, что посол имеет инструкции умеренного толка, полученные им от высшей власти».
«Все, что сейчас делается и говорится в Париже, ни к чему не приведет, — заключал "Берлинский политический еженедельник". — Пятьсот тысяч людей призовут под ружье; построят несколько кораблей; потратят деньги, что увеличит бюджетные расход; затем два или три полка совершат маневры на северных и восточных границах, как это происходило в то время, когда стоял бельгийский вопрос, и правительства, полагая, что оно удовлетворило национальную гордость, предоставит события их естественному ходу и отважно вложит свой меч в ножны».
И такое о нас не только думали, но и писали люди, проигравшие сражение при Йене!
Возможно, читатель спросит, по какой причине Луи Филипп позволял г-ну Тьеру играть эту комедию, а затем, в нужный момент, столь жестоко унизил его перед лицом всей Европы.
Дело в том, что Луи Филипп торопился построить систему опоясывающих столицу фортов, воспринимая их как гарантию сохранности своей короны.
Впрочем, г-н Тьер должен был уйти в отставку не по королевской воле. Господин Гизо, король Леопольд, герцог Веллингтон и королева Виктория обстряпали это дельце в Лондоне.
Господин фон Меттерних согласился признать посредничество Франции во взаимоотношениях с Мухаммедом Али. Как раз в это время предполагалось ниспровергнуть лорда Палмерстона и привести к власти сэра Роберта Пиля и тори. Господин Тьер ушел бы в отставку вследствие голосования в Палате, подготовленного г-ном Моле и г-ном Паскье. Господина Тьера сменил бы г-н Гизо. Все было бы проделано вполне конституционным образом; ни единого упрека по этому поводу нельзя было бы высказать Луи Филиппу, и все уступки в отношении Мухаммеда Али предстояло бы делать новому министерству.
Однако то, что Франция снова так тесно подружилась с Англией, никоим образом не устраивало Россию. Этот союз разрушал ее замыслы в отношении Константинополя. С помощью Пруссии она отвергла посредничество Франции в переговорах с Мухаммедом Али, и г-н Тьер, не догадывавшийся о том, что в течение целого месяца он спал на краю пропасти, остался у власти.
Между тем королева Виктория, председательствуя на заседании, посвященном продлению парламентской сессии, произнесла официальную речь, в которой имя Франции не было произнесено ни разу.
Таким образом, в британских верхах Франция более не учитывалась.
Тем временем четыре державы решили судьбу Египта, никоим образом не призвав к обсуждению этого вопроса Францию, которая некогда завоевала Египет и оставила там зачатки цивилизации, развитые позднее Мухаммедом Али.
Четырнадцатого августа коммодор Нейпир, командующий английской эскадрой, адресовал английскому консулу в Бейруте следующую ноту:
«Имею честь известить Вас, что Англия, Австрия и Россия решили, что Сирия будет возвращена Порте. Известите об этом решении египетские власти и потребуйте от них немедленного освобождения города и возвращения турецких солдат. Сообщите об этом письме британским купцам, дабы оно послужило для них руководством к действиям».
За два дня до официального уведомления о подписании Лондонской конвенции эта нота была отправлена Мухаммеду Али.
Так что, как видим, никакие меры предосторожности соблюдены не были. Для держав это не имело никакого значения! Единственной союзницей Мухаммеда Али была Франция, а Франция начиная с 1830 года позволяла, чтобы ее союзникам давали пощечины.
Девятнадцатого августа консулы четырех держав предъявили паше Египта дипломатическую ноту, а скорее, нотификацию, которая могла считаться равносильной приказу.
Эта нота носила название «Размышления о нынешнем положении паши Египта».
Мы приводим несколько абзацев из этой ноты:
«Мухаммед Али не может не знать огромной важности и силы официального соглашения: вся политическая система Европы зиждется исключительно на доверии и скрупулезном исполнении договоров. Именно поэтому, невзирая на серьезные трудности, которые окружали греческий, бельгийский и испанский вопросы, относящиеся к ним соглашения были целиком исполнены, хотя интересы европейских держав в отношении данных вопросов далеко не всегда совпадали.
По-прежнему верить в возможность изменения или смягчения условий конвенции 15 июля означает успокаивать себя пустыми надеждами. Ее положения неизменяемы и неотменяемы; категоричные условия, зафиксированные в ней в момент ее подписания, являются очевидным свидетельством невозможности внесения в нее любых позднейших изменений».
После ряда замечаний, имевших целью склонить Мухаммеда Али к повиновению, консулы добавляли:
«Немедленным следствием такого отказа будет использование принудительных мер. Паша слишком просвещен и слишком хорошо осведомлен о средствах и ресурсах, которыми располагают четыре великие державы, чтобы обольщать себя хотя бы на минуту возможностью сопротивляться при помощи своих слабых средств даже той или другой из них. Рассчитывать в данных обстоятельствах на поддержку заграницы означало бы успокаивать себя пагубной надеждой. Кто в состоянии воспротивиться решимости четырех великих держав? Кто сможет бросить им вызов? Никоим образом не принеся ему блага, подобное вмешательство в его пользу лишь ускорит его гибель, которая сделается тогда неотвратимой.
Четыре великие державы развернут военные силы, более чем достаточные для того, чтобы сразиться со всеми, кто посмеет противиться исполнению требований конвенции; они доставят туда, куда этого потребуют обстоятельства, войска, достаточные для того, чтобы сделать всякое сопротивление невозможным и уничтожить его одним ударом.
Александрия, 19 августа 1840 года.
Эта нота, эта нотификация или, если угодно, эта угроза была адресована скорее Луи Филиппу, чем Мухаммеду Али.
Впрочем, независимо от того, кому была адресована эта угроза, Египту или Франции, она незамедлительно оказала свое воздействие.