Герцог Уэссекский пожал плечами и обернулся в ту сторону, где его искушённый взор привлекла красивая продавщица, наливавшая пиво какому-то горожанину; однако от глаз Эверингема не укрылось неприятное впечатление, произведённое на герцога нарисованной картиной: Уэссекс, преклоняющий колени перед каким-то испанцем!
— В ваше отсутствие кардинал Морено и дон Мигуэль сумели зажечь ревность в сердце королевы, — продолжал Эверингем. — Ваше влияние ещё может спасти Англию, милорд; не дайте же своим врагам повода сказать, что вы испугались женщины.
— Клянусь, они правы, если говорят это, — задумчиво произнёс герцог, увлекая друга в тёмный уголок, подальше от шумной толпы.
Не замечая насмешливого огонька в его глазах, Эверингем обрадовался, думая, что ему удалось убедить герцога.
— Я бежал от двора действительно из страха перед женщиной, — торжественно шепнул герцог Уэссекский на ухо другу, — но эта женщина — не английская королева, а леди Урсула Глинд.
Эверингем с трудом подавил выражение радости. Он и его друзья надеялись победить сомнения герцога в отношении навязанного ему обязательства, а теперь он сам выказывал полное равнодушие к своей «помолвке», и Эверингем почувствовал глубокое облегчение.
— Значит, леди Урсула вам не нравится? — спросил он с непритворной радостью.
— Я никогда не видел её, — спокойно ответил герцог, — по крайней мере с тех пор, как малышка лежала в колыбели; тогда она мне положительно не понравилась.
— Леди Урсула необыкновенно красива, — заметил Эверингем, не без стыда вспоминая сегодняшнее приключение, — но...
— Будь она ангелом красоты, я всё-таки её боюсь. Подумайте только: женщина, которую вы принуждены любить! Её отец устроил нашу помолвку, предоставив мне свободный выбор, но, если я не женюсь на леди Урсуле, она обречена окончить дни в монастыре. Ведь это вопрос чести, не правда ли? Но она единственная женщина в мире, которую я никогда не мог бы полюбить, никогда! Вот я и бежал от двора, не из боязни, что одна женщина меня слишком любит, а зная, что я сам слишком мало любил бы другую.
Он говорил так беззаботно, что, несмотря на всю серьёзность вопроса, Эверингем не мог удержаться от улыбки.
— Ну, вы, может быть, преувеличиваете опасность, — возразил он. — Леди Урсула может предпочесть монастырь герцогской короне. Она никогда не видела вашей светлости, сама богата, благородна, может оказаться благочестивой...
— Или упрямой, — перебил герцог. — Я ещё ни разу не встретил женщины, которая не желала бы именно того, что не может получить.
— Разве Англия — упрямая женщина, если требует герцога Уэссекского? — серьёзно допытывался Эверингем.
— Действительно ли она хочет меня? — спросил герцог серьёзнее, чем сам ожидал. — Знаю, знаю, вы все так думаете и считаете меня беспутным лентяем, готовым бросить родину в объятия чужестранца. Не отрицайте! Может быть, я таков и есть... Ну, успокойтесь. Разве я не сказал вам, что её величество повелела мне явиться ко двору? Будем ломать копья остроумия с испанскими дипломатами и надеяться, что моя счастливая звезда внушит леди Урсуле непреодолимую склонность к монастырской жизни. Верьте мне, что, если она вздумает затягивать свои шёлковые путы, я сбегу от неё в самый отдалённый уголок вселенной.
— Господь да хранит вашу светлость! — торжественно произнёс Эверингем. — Теперь я не боюсь соперничества испанцев. Вы спасёте Англию, милорд, и заслужите этим вечную благодарность своей родины.
Герцог Уэссекский с улыбкой пожал плечами, и оба друга без дальнейших разговоров смешались с толпой.
VI
Вокруг палатки колдуньи царила тишина. На землю спустились сумерки, и перед каждой лавкой зажглись огромные факелы, бросавшие красноватый свет. Лишь возле палатки знаменитой предсказательницы Мирраб не было факела, и сам Абра перестал зазывать проходивших мимо людей. Тихо и темно было на площадке перед этой палаткой.
Вдруг в темноте что-то промелькнуло, и со всех сторон послышался таинственный шёпот, становившийся всё явственнее, а в некотором расстоянии от палатки стали собираться группа тёмных фигур. Из смутного говора выделялся тихий, но твёрдый голос.
— Джентльмены, призываю вас в свидетели. В Писании сказано: «Не оставляйте колдуньи в живых». Неужели мы ослушаемся Священного Писания и оставим колдунью в живых? Она одержима бесом. В этой палатке сидит дьявол... Позволим ли мы сатане оставаться среди нас?
— Нет! Нет! — послышались взволнованные голоса.
— Смерть колдунье! — торжественно произнёс первый голос.
— Смерть колдунье! — прозвучал единодушный ответ.
— Что ты хочешь делать, Мэтью? — робко спросил кто-то.
— Сожжём её! — ответил деревенский оракул. — Только так и можно избавиться от сатаны.
Жаркая погода, изрядное количестве выпитого пива и вина и панический, суеверный страх заставил этих тёмных людей совсем потерять голову.
— Сжечь её! — зашумела возбуждённая толпа.
Люди подбадривали друг друга на деяние, перед которым в иное время отступили бы с дрожью ужаса, и нарочно старались говорить громче, помня, что дьявол покровительствует таинственному шёпоту.
— За мною, джентльмены! — крикнул Мэтью. — Помните, что нам простятся грехи, если мы сожжём колдунью!
С диким криком ринулась толпа на подмостки как раз в ту минуту, когда Абра и его помощник, привлечённые странным шумом, вышли из палатки. Не успели они опомниться, как их схватили и сбросили вниз.
— Прочь с дороги, — кричали им обезумевшие люди, — если не хотите, чтобы вас сожгли вместе с вашей проклятой колдуньей!
Затевая своё дело, Абра отлично знал, какому риску подвергался. В те времена опасно было вступать в сношения со сверхъестественными силами; но Абра рассчитывал на хорошее настроение праздных посетителей ярмарки, а расположение к гаданию богатых горожан и придворных щёголей являлось большим искушением для жадного к деньгам афериста. О девушке он не заботился. Он подобрал её однажды в канаве, как брошенного щенка, и сделал орудием своих корыстных целей. В настоящую минуту он думал лишь о собственном спасении и, упав на колени, жалобно молил о пощаде. Но толпа не была расположена слушать его. Кто-то так оттолкнул Абру, что тот упал на своего помощника, который от страха не мог двинуться с места. Толпа спешила расправиться с колдуньей до появления городской стражи, не обращая больше внимания на Абру.
Изнутри палатки послышался безумный крик ужаса, на который нападающие ответили испуганными проклятьями. И перед ними предстала колдунья — дрожащая от страха девушка, которой едва ли минуло двадцать лет, с нежными чертами лица и пышными золотистыми волосами, падающими на плечи. Возле неё на полу валялся кусок яркой блестящей ткани, выполнявшей роль таинственного покрывала. Человек в здравом уме увидел бы в ней жалкую, перепуганную женщину, но ослеплённым суеверным страхом глазам нападавших она показалась неестественно огромной, освещённой огненными языками.
— Чего вы от меня хотите? — прошептала несчастная девушка.
Её с силой схватили за руки и вытащили на подмостки, напоказ всей толпе.
— Смерть колдунье! — кричали все вокруг неё, забыв даже о страже, которая каждую минуту могла явиться.
— Помогите! — отчаянно вскрикнула несчастная.
— Слышите, джентльмены? Она зовёт на помощь сатану! — фыркнул Мэтью.
— Что вы хотите со мною делать? — умоляла «колдунья». — Я ничего не сделала вам дурного.
— Ты привела к нам дьявола. Привязать её к столбу!
Начиная понимать, какая судьба ожидает её, Мирраб упала на колени перед Мэтью, казавшимся ей предводителем, и охватила его ноги, умоляя его таким жалобным голосом, от которого даже камни содрогнулись бы:
— Добрые джентльмены, не обижайте бедной девушки, не сделавшей вам никакого зла!.. Пресвятая Дева, защити меня!
Чья-то грубая рука зажала ей рот, заглушая последние слова.
Девушку стащили с подмостков и при помощи кожаных поясов крепко-накрепко привязали к тому самому столбу, на котором развевался флаг, а голову обмотали толстым шерстяным шарфом до самых глаз, с диким ужасом смотревших на всё происходившее; затем все принялись складывать вокруг неё костёр из подвернувшихся под руку обрубков дерева, изломанных в куски собственных палок нападавших и ветвей старого вяза. Бедная девушка почти лишилась чувств и, если бы ей даже развязали рот, не могла бы произнести ни одного звука.
— Смотрите, как будет гореть колдунья! — хрипло шептал всем распоряжавшийся Мэтью. — Душа вылетит у неё изо рта в виде чёрной кошки.
Между тем герцог Уэссекский, простившись со своим другом, медленно направлялся к палатке колдуньи-предсказательницы в сопровождении верного Гарри Плантагенета. Увидев собравшуюся толпу, он не сразу понял, в чём дело, так как фигура девушки не была освещена. Но вот запылал факел, и из толпы раздались возгласы:
— Святой огонь!.. Жгите колдунью!..
Красное пламя на секунду осветило какой-то узел блестящей ткани, под которым угадывалась женская фигура, беспомощно свесившаяся со столба.
Тогда герцогу всё стало ясно.
Отбросив в сторону двух-трёх человек, загораживавших ему путь, он одним прыжком очутился лицом к лицу со злодеями. Свет факела ярко озарял его роскошный шёлковый камзол, аграф из драгоценных камней на шляпе и гордое, суровое лицо, горевшее негодованием.
— Что за проклятое дело вы здесь затеяли? — решительно крикнул герцог.
Почтительность и покорность лорду были врождёнными качествами тогдашнего сельского населения, и в первую минуту все смолкли и даже немного отступили. Но это длилось лишь один момент; всеобщее возбуждение было слишком сильно, чтобы толпа позволила этому щёголю, вооружённому только изящной шпагой, стать между нею и осуждённой на смерть колдуньей.
— Прочь с дороги, чужак! — загремел Мэтью. — Здесь не место нарядным джентльменам... Джон-кузнец, полезай наверх с факелом! Никто не смеет вмешиваться.
— Вперёд, Джон! — кричали все в один голос.