В очередную деревню на их пути они прибыли чуть позже полудня, и Ивон с замиранием сердца услышала многочисленные звуки, которые всегда окружают людское жилье. На первый взгляд ей даже показалось, что болезнь вообще не добралась сюда, но вскоре она заметила заколоченные окна и закрытые дымоходы. В этот раз они успели почти вовремя.
– Мне надо осмотреть всех жителей деревни и приезжих, – в очередной раз устало повторила Ивон, пытаясь втолковать старосте, что же она хочет.
– Извольте, здесь усе, – насупившись, отвечал ей седой мужчина.
– Не все, что ты врешь, – не выдержал Радогаст. – Я же вижу, как занавески шевелятся в половине домов! Зови всех сюда, иначе прикажу этим молодцам силой вытаскивать людей наружу.
– Да что хотите делайте, – еще больше осерчал староста. – А я, кха-ха…
– Божена, – тихо сказала Ивон жрице. – Надо пройтись по домам, осмотреть всех. Если есть больные, ставьте метку на двери, и идите дальше. Главное сейчас – отгородить их от не заразившихся.
– А староста? – шепотом поинтересовалась лекарка.
– А староста, – вздохнула жрица, – очевидно уже испытывает приступы паранойи. Видела, как кашель сдерживал? Да не сдержал…
Натянув на лица пропитанные сивухой тряпки, бойцы Лешека и жрецы разошлись по домам, в первую очередь выискивая людей с красными глазами и несдерживаемым кашлем – это были признаки начала конца, и дома с такими людьми следовало пометить в первую очередь. Уже потом, когда предварительно здоровых оградят от явно заболевших, Ивон и Божена смогут осмотреть каждого, вынося вердикт и вознося молитвы. По счастью, в этой деревне им встретилось всего несколько людей в крайней стадии болезни, отчего сердце Ивон воспрянуло к небесным высям. Если хворь удастся сдержать здесь, возможно чуть севернее…
– Ах ты ж, мелкая с…!
Услышав крик, Ивон быстро выбежала из хаты, повыше подтягивая юбки. Один из людей Лешека – ее людей – изо всех сил пытался сбросить с себя девчонку-подростка, которая буквально оседлала воина. Как диковинный зверь, девчонка вцепилась в загривок мужчины и с криками, слезами и кашлем рвала на нем все, куда дотягивались ее ручки – волосы, одежду, повязку на лице. Воин старался скинуть прилипалу, но подросток уворачивалась от его рук, прижимаясь изо всех сил и явно даже близко не осознавая, что вообще происходит.
– Велеслав! – закричала Ивон. – Да помогите же ему! Повязки, повязки не снимать!!
Выскочивший из-за угла десятник тут же подчинился, ему на помощь пришло еще несколько солдат, и, смешно сказать, все вместе они с превеликим трудом смогли стянуть тщедушное тельце. Все лицо мужчины, подвергшегося этому невероятному нападению, было исцарапано до крови, на голове светились проплешины, а воротника куртки как не бывало.
Подойдя ближе, Ивон без особо удивления отметила совершенно красные глаза девочки, запекшуюся под носом и вокруг рта кровь – болезнь подходила к своему завершению, и удивительно, откуда у ребенка взялось столько сил, чтобы совершить эту беспощадную и, бесспорно, последнюю атаку. Пока освободившийся мужчина громко ругался, приходя в себя, девочка конвульсивно задергалась в руках солдат, пытаясь вытереть кровавые слезы, а потом резко затихла.
– Да будет благосклонна Госпожа к душе ее… – раздался голос Михеля, начавшего читать отходную молитву.
– Велеслав, – обратилась Ивон к десятнику. – Хорошенько обработайте все его раны сивухой или чем покрепче, если найдете, и пусть выстирает всю одежду в проточной воде. Сами же тоже хорошенько умойтесь и примите водки внутрь. Потом возвращайтесь к осмотру – могут быть еще тяжело больные.
С этими словами Ивон развернулась и снова вошла в дом, который так спешно покинула. Ей показалось, что хозяйка очень тяжело дышала, нужно было внимательно осмотреть женщину.
Это село они покинули всего через три дня. Тяжело больных оказалось несколько человек, остальные были либо еще не на последней стадии, как староста, либо вообще не проявляли признаков заболевания. Благодаря его стремительному развитию и поголовной обособленности, которую обеспечили ее солдаты, было выявлено несколько случаев, пропущенных при осмотре, и за этих людей также молились Ивон и Божена. Для кого-то богиня откликнулась, и они пошли на поправку, а для кого-то нет, и такие люди быстро сгорели. Однако покидал отряд деревню с тяжелым сердцем, оставляя здесь одного из своих – тот самый воин, что подвергся отчаянному нападению больной девочки, все же заразился и никакие молитвы, самые горячие и преисполненные искренней веры не смогли помочь. Похоже, зараза проникла сразу в кровь, через царапины, потому что уже через три дня воин натужно кашлял и понимал, что конец его близок. Попросив благословения у Михеля, он заперся в доме с другими безнадежно больными, и двери и окна заколотили снаружи, чтобы никто не смог выйти. Селяне в ужасе смотрели на творимое действо, но никто не посмел перечить, понимая, что иначе смерть ждет едва ли не каждого из них. Уходя, Ивон спиной ощущала взгляд сотни людей, и она даже близко не могла предположить, чего в этом взгляде больше – благодарности за спасенных или ненависти за оставленных.
Они постепенно забирали на запад, широким кругом, то подходя ближе к горам, то отдаляясь от них. Дезертиров в лесах становилось меньше с тем, как они удалялись от фронта, однако воины степи, казалось, чувствуют себя как дома. Радогаст поражался тому, как много их разведчиков прокралось на земли этого графства и как уверенно они чувствуют себя здесь. Он сказал Ивон, что хан оказался куда как хитрее, чем думал владелец Лозницы, первый из властителей подвергнувшийся нападению неисчислимой орды. «То, что мы считали несметными полчищами, на самом деле лишь часть армии Великого Хана, – говорил Радогаст своей ученице. – Он отправил в эти леса множество разведывательных отрядов, и, готов поспорить на что угодно, они уже побывали во всех крупных городах соседних графств и составили подробный план, как лучше нас завоевать. То, как степняки бодаются с людьми Лешека на юге лишь видимость войны, которая начнется весной, когда сойдет снег, начнется здесь. Уверен, местные бароны даже предположить не могут, что станут следующей, настоящей целью орды».
В один из дней пути они столкнулись с одним таким небольшим отрядом степняков, разбившим лагерь. Их заметили, но нападать не спешили, лишь враждебно выставив луки со стрелами, наложенными на тетивы.
– Кто-нибудь знает их язык? – растерянно спросила Ивон. – Может, сможем разойтись миром?
– Я немного знаю, – сказал Велеслав. – Но их всего трое, мы их легко одолеем.
Ивон колебалась, а степняки продолжали стоять, держа их на прицеле. Вдруг один из них закашлялся, содрогаясь всем телом, но не отпуская лук, хотя, конечно, выстрелить он сейчас не мог. Когда лучник вновь смог встать ровно, Ивон, подняв руки, показывая, что безоружна, подошла чуть ближе и заглянула ему в глаза. Заглянула и отшатнулась – сосуды белков полопались, и через несколько часов очи воина полностью зальет кровь. Отойдя на несколько шагов под неусыпными взорами степняков, которые по какой-то причине все еще не нападали, Ивон тихо приказала Велеславу:
– Убить их.
Возможно, они признали в ней жрицу Ниневии и надеялись на помощь. Может, они просто хотели разойтись миром. Может, они понимали, что не выстоят против ее вдвое большего отряда и не хотели нападать первыми – теперь уже никто не скажет. Толкнув стоявшего рядом Радогаста, она схватила Божену за руку и ничком упала на покрытую еще не растаявшим с ночи инеем траву. Первая стрела пролетела над тем местом, где только что была ее голова и чудом не задела стоявшего позади Михеля. Жрец, громко охнув, грузно повалился на землю вслед за почитателями Ниневии. Битва была недолгой – степняки, какими бы не были хорошими бойцами, не выстояли против вдвое превосходящих сил. К тому же, как подозревала Ивон, они все должны были быть ослаблены болезнью, по ее наблюдениям случаи, когда перед смертью зараженные становились невероятно сильны, как памятная девочка, единичны и порождены скорее отчаянием, а не прихотью заразы.
Когда звуки борьбы окончательно стихли, Ивон рискнула приподнять голову, только сейчас поняв, что все еще вдавливает Божену в землю. Действительно, все кончилось, однако один из ее бойцов был ранен – кровавое пятно быстро набухало на рукаве куртки.
– Я умру, да? – тихо спросил воин, когда она шептала молитву, зажав края раны руками.
Ивон закончила молитву, ощутив, как рана закрывается под ее руками, прежде чем поинтересоваться, почему он так считает.
– Он ударил меня своей саблей, а потом я задел его шею, – пояснил боец. – Тут его крови больше, чем моей. Со мной будет то же, что и с Лесьяром?
С трудом Ивон припомнила, что Лесьяром звали того солдата, что остался в деревне, проявив все признаки хвори.
– Не обязательно, – попыталась она успокоить солдата, хотя понимала, что шансы на это велики. – Поток твоей крови мог смыть заразу, к тому же Ниневия благосклонна к тебе, видишь, как быстро закрылась рана…
Ивон ошиблась. К вечеру следующего дня молодого воина начало лихорадить, наутро он уже не мог сдержать кашель, а после полудня Михель зажег для него последний костер. Мужчина угас стремительно, как уходят порой друг за другом влюбленные, не вынеся смертной разлуки. Ивон, как могла постаралась облегчить его страдания, напоив маковым раствором и до полной потери голоса читая молитвы. Сначала об излечении, а потом о прощении – она чувствовала, что подвела его, что именно ее приказ атаковать стоил жизни этому воину.
– … одних она забирает стремительно, за считанные часы вызывая непрекращающийся кашель и сходную зимней лихорадку. Другие же могут сопротивляться до недели, наращивая симптомы постепенно. Очевидными путями распространения хвори служат воздух, выдыхаемый зараженными и кровь, вызывающаяся крайне быстрое проявление симптомов, таких как кашель, покраснение глаз и горячку…
– Паранойю забыла, – поправила жрицу Ивон.