Через неделю, миновав несколько деревень, Янар наконец-то почувствовал себя спокойнее. Отступила тревога, преследующая его с самого Польгара, когда он понял, что затевают «сыны». Жрец вошел в привычный ритм, посещая селения и разжигая очаги в преддверии скорой зимы, постепенно забывая о своем невнятном участии в неудавшемся мятеже.
Двигался он теперь куда быстрее, чем раньше, и, в глубине души, молодому мужчине совершенно не хотелось расставаться со своей лошадкой: он сильно привязался к животному. Однако, считая себя человеком слова, он не мог отступить от выбранного пути, тем более если пообещал это сам себе, так что Янар продолжал путь.
Указательный столб на въезде в очередную деревеньку был таким старым, что прочитать название на нем не представлялось возможным, тем не менее, само его наличие говорило о зажиточности местных поселян. Так и оказалось – в самой середине вытянутого вдоль дороги поселка находился видавший виды трактир с приветственно распахнутыми, несмотря на холодную погоду, дверьми.
Зайдя внутрь, Янар сразу понял, почему двери были открыты: в трактире было неимоверно душно. Ярко пылал подготовленный к зиме очаг, громко разговаривали многочисленные, по обеденному времени, люди – трактир был забит почти под завязку, однако, при появлении жреца гомон сразу стих.
– Ваше Преподобие! – воскликнул трактирщик, шустро выбираясь из-за своей стойки. – Пожалте сюда, садитесь, пжалуста!
Трактирщик суетился вокруг Янара, который слегка опешил от столь бурной деятельности, а тем временем разговоры в зале возобновились с прежней силой.
– А что это у вас людей столько? – поинтересовался Янар у владельца.
– Так обедня, вестимо, – заулыбался мужчина. У него не хватало переднего зуба, так что вид он имел самый залихватский, несмотря на свои немалые объемы. – Принято так у нас: коли обедня, так у Прусса! А Прусс, стало быть, это я и есть.
– Что же, тогда и я пообедаю у Прусса, – улыбнулся Янар. – Подай, любезный, чего погорячее, да сам усаживайся, расскажешь, что интересного в округе творится.
Просить трактирщика дважды не было нужды. В мгновение ока перед Янаром оказалась полная тарелка супа да дожидалась своей очереди жаркое из какой-то птицы, а сам трактирщик старался вовсю, вливая сплетни и слухи в новые уши.
– А вот, еще говорят, на восходе степняков видали, в лесу. Я по первости не поверил, думал, сивухи перебрал Димьян, да только потом и Милан тож самое сказывал, и другие… Непонятно только, что здесь Иштаровы дети делают-то, ведь где мы и где Степь, о-го-го! Да и на полдень их тоже видали, но эти, думаю, к Лознице шли, хотя кто их там знает. Да-а, непонятные нынче времена, степняки – да в лесах!
Янар молча слушал разошедшегося трактирщика, уплетая за обе щеки жаркое. Горячая еда, да еще после стылой и промозглой осенней погоды была настоящим блаженством, разменивать какое на разговоры казалось жрецу просто кощунством. Да и что стоящего он мог сказать? Воины степи, как волки рыскающие по лесам действительно походили на пьяные бредни.
– Еще знаю я, что зараза на востоке гуляет, – сказал трактирщик, и Янар застыл, не донеся кружку с подогретым вином до рта. – Кашель да лихорадка. Говорят, лихая хворь, за неделю, а то и за седмицу целую деревню выкосить может.
– Это ж откуда такие вести, – севшим голосом спросил жрец.
Пока он ел, люди разошлись, и в трактире стало заметно прохладнее и тише, потому слова Янара эхом вернулись к нему, отчего жрецу стало только еще более не по себе.
– Да вот проезжали намедни тут орденные, от Ниневии, – пожал плечами трактирщик. – С ними и солдаты были, и сестра ваша, стало быть. Знал я, что Похищенный изредка девиц выбирает, да сам дотоле не видал.
– И что сказали? – поторопил мужчину Янар.
– Да ничего толком, они же туда, а не оттуда ехали. Мол, так и так, зараза гуляет, дороги будут закрывать, чтобы, значитца, больные не прошли. Да только много ж разве кто по дорогам нынче ходит, зима ведь на носу! Вот-вот Мара на землю спустится, тут уж не до ходьбы по окрестным селам.
Хотя до настоящих морозов еще было далеко, в чем-то трактирщик был прав – уже сейчас на дорогах стало намного меньше людей, и кому, как не ему, вечному страннику, знать об этом. А еще позже, после Уходящей недели и вовсе по дорогам будут бродить едва ли не одни жрецы Похищенного, разнося по деревням так нужный в лютые морозные дни огонь и даря тепло обласканным Марой людям.
Попрощавшись с трактирщиком и тепло поблагодарив его за вкусный обед, Янар пустился в дальнейший путь. Он продолжил двигаться на восток, желая лично удостовериться в словах мужчины, ведь если его слова правдивы, он неминуемо встретится с заслоном.
Так и оказалось. Всего через три дня пути Янар увидел солдат, разбивших лагерь прямо на дороге. Весело потрескивал огонь в костре, возле которого отогревали руки три женщины, а еще одна ходила вокруг, вглядываясь в уже укрытый сумерками туманный лес.
– Мира тебе, путник, – поприветствовал его один из солдат, перекрывая дорогу и как-то невзначай перехватывая поводья.
– Да не погаснет, – ответил Янар, оглядываясь вокруг.
Женщина, не греющаяся у огня, стремительно подошла ближе и вгляделась в лицо жреца.
– Пусть горит вечно, брат! – в ее голосе Янар услышал облегчение. – Слезай с коня да отдохни у нашего костра – дальше пути нет.
Женщина, оказавшаяся на самом деле совсем молодой девушкой, что-то тихо сказала перехватившему поводья воину, и тот немедленно отвел лошадку Янара к другим, стреноженным у дальнего края лагеря.
Подойдя ближе к костру, Янар ужаснулся – тот грозился вот-вот потухнуть, жрец ощущал это всем своим существом, хотя сидевшие рядом женщины и не замечали, что скоро останутся без живительного тепла.
– Он же скоро перегорит! – воскликнул Янар. – Ты что, не благословила его на долгое тление?
– Благословила, – со слезами на глазах ответила девушка. – Да только мы здесь уже неделю, и с каждым днем это все тяжелее и тяжелее…
Сидевшие у костра женщины вскочили на ноги, и во всех трех Янар без труда опознал жриц Ниневии. Ему показалось, что одну он даже знает в лицо, хотя уверен он не был.
– Ты жрец Похищенного, – сказала, а не спросила самая старшая из них. – Сможешь разжечь нормальный костер?
Похоже, эта женщина была старшей не только по возрасту, но и по званию: такой повелительный и слегка снисходительный тон обычно появляется только у старших, а то и Великих жрецов, но магистра, конечно, не послали бы в такую глушь.
– Я попробую, – коротко ответил Янар и опустился на колени перед тухнущим костром.
Он долго шептал молитвы, обжигая пальцы редкими языками огня, внезапно вздымавшимися над угольями, и напрягая всю свою силу воли, собирая всю свою верю в одну-единственную простую просьбу. Когда же ему стало казаться, что место это проклято, и ничего не получится, жрец наконец-то получил ответ, и тут же над не прогоревшим поленом взвился тоненький яркий огонек.
Утирая пот со лба, Янар откинулся на спину, не обращая внимания на холод, идущий от земли. Пожалуй, это было самое тяжелое в его жизни благословение.
– Уходить вам отсюда надо, – сказал жрец, когда слегка пришел в себя. – Тут, похоже, другой дух живет, водный или воздушный, не даст он здесь огню поселиться. Вы разве не проверили, перед тем как остаться?
– Не до того было, – хмуро сказала старшая жрица. – Здесь самое подходящее место, чтобы дорогу перекрыть, и командир тоже так сказал.
Женщина кивнула на седоусого воина, усевшегося неподалеку, и что-то негромко говорившего другим солдатам.
– А что случилось-то? – поинтересовался Янар. – Отчего дорога перекрыта?
– Там, – младшая из жриц Ниневии махнула рукой, – бродит зараза. Из того, что мы знаем, идет она быстро, но и узнать ее легко – сильный кашель, лихорадка да красные глаза, когда человек уже на пороге Серых Пустошей.
– Идет она в основном на восток да юго-восток, – подхватил старшая жрица, недовольно покосившись на свою младшую спутницу, – и чтобы так впредь и оставалась, наша глава пожелала поставить заслоны на крупных дорогах, закрыть путь заразе на север и запад.
– И что, так на всех дорогах? – подивился Янар.
– На всех более-менее крупных, да.
Янар не стал говорить, что крупными дорогами пользуются только купцы, а местный люд ходит своими, мелкими тропками. Если Верховная жрица Ниневии считает, что таким образом она сможет задержать хворь, то это ее право, чем безымянные не шутят, может и сработает.
– А если мне туда надо? – напрямую спросил Янар.
– Ваше Преподобие мы не посмеем задержать, – склонила голову жрица. – Однако знайте, что обратно вас никто не выпустит, по крайней мере до тех пор, пока мы точно не убедимся, что вы здоровы.
Поблагодарив жрицу за честные слова, Янар глубоко задумался о том, что же ему делать дальше. Очевидно, что путь на восток отрезан – жрец услышал достаточно, чтобы узнать ту самую заразу из далекой деревни, где собравшаяся толпа умоляла его, жреца бога Огня, спасти их от болезни. О, как сейчас он корил себя за то, что смалодушничал, что не выжег с корнем эту страшную хворь, от которой сейчас там, на востоке, умирали целые деревни! Надо, надо было собрать в кулак свою решимость и сжечь один дом вместе со всеми больными вместо того, чтобы бежать, спасая себя…
В ту ночь Янар так и не смог заснуть. Как только Альмос пытался обнять жреца, тому слышались то ли крики горящих заживо людей, то ли надсадный кашель и хрип. Тут же вскакивая, Янар снова начинал размышлять, правильно ли он поступил, мечась от одного решения к другому, пока Альмос снова не подступал ближе… и все повторялось сначала.
Утром, попрощавшись со жрицами, и настоятельно порекомендовав своей младшей сестре сменить место лагеря, Янар тронулся в дальнейший путь, на север. Скорее всего от той деревеньки, где молодому жрецу вручили коня, ничего не осталось, кроме пустых холодных домов – она была всего в неделе пешего пути от места, где Янар впервые столкнулся с хворью. А если так, значит он, Янар, больше ничего не может сделать для бывшего хозяина лошадки, и ничему ему уже не должен, как и никто другой на этой грешной земле под двумя лунами.