Такая ссора была у них впервые в жизни. Дуг поражался, как это так выходит, что человек, который всегда с полуслова его понимал, сейчас вот так вот просто в упор его не слышит! Нарочно, что ли? Нет, она сердится совершенно искренне, вся красная, с блестящими, переполненными слезами и обидой глазами.
– Ты меня просто сплавил! Засунул в коробку с нитками, как… как какую-то ненужную вещь! – крикнула она и довольно ощутимо врезала кулаком куда-то ему в плечо, в то время как он пытался зажать ей рот ладонью, чтобы не вопила на весь коридор, а то ведь сама только что распалялась о том, какая им везде и всюду грозит опасность!
– Вещи, нужные или не нужные – они все одно так не орут. – Это он сделал невероятное усилие над собой и постарался пошутить, прижимая Сашу к себе.
– Не трогай меня, отстань. – Она шипела и извивалась в его руках, становясь совершенно, абсолютно чужой и на себя саму непохожей. – Ну отпусти, Дуг, ну!
– А ты успокоишься?
– А я успокоюсь! Когда ты меня отпустишь!
– А ты успокоишься, тогда и отпущу.
Саша затихла.
– Ну вот, вот и славно, – шептал Дуг, так же как успокаивал во время приступов сестру. Тоже мне, Саша ровесница ему, а ведет себя как маленькая. Она стояла молча, крепко зажатая между его грудью и стиснутыми руками, слушала.
– Ну и вот, и чего нам теперь орать, как двум старым перечницам… как Тому, когда кто-то опять украл его очки… а очки-то никто не крал, они у него на шее на веревочке висят!
Саша не удержалась и фыркнула.
– Ну да, там им и самое место… а мы сейчас пойдем и обо всем этом с тобой забудем. Не убили друг друга и ладно. Сейчас же праздник, так и будем праздновать… я еще трубопровод хотел Елене показать и…
Дуг заговорился и ослабил бдительность, и Саша, с силой оттолкнув его к стене, вырвалась из объятий. Стояла молча, ноздри раздувались от закипающего гнева, кулаки сжаты – тоже мне лучший друг!
– Не пойдешь? – спросил Дуг почти жалобно.
– Пойду! К себе пойду. А ты иди к ним! Проваливай! Подавитесь своим трубопроводом!
Дуг хотел сказать, что как же они туда пойдут без Саши, ведь пропуск-то у нее, но она так резко повернулась на каблуках и убежала, что он только успел открыть рот. Закрыл рот, махнул рукой и сказал запоздало:
– Ну и иди, ну и ладно!
И потом еще какое-то время постоял, перед тем как зайти в каюту.
Саше хотелось только одного – скорее попасть к себе, упасть на кровать и, может быть, даже поплакать. Но в каюте обнаружился отец, он сидел за столом и перебирал какие-то фотки из его прошлой, докорабельной жизни. В каюте воняло гнилью, форма отца, перемазанная грязью, лежала в углу в корзине для стирки.
– А чего ты не на празднике? Я думал, с Дугом пойдешь, там и встретились бы.
Саша только яростно на него посмотрела и, не разуваясь, рухнула на койку лицом в подушку.
– Случилось, что ли, чего?
– Ничего.
– Что ты говоришь?
– Я говорю, что не случилось ничего. Ни с кем. Ни у кого. Отстань.
– Саша, Саша. Ну что ты опять так… А я вот тут сижу, что-то сил совсем нет, маму твою вспоминаю. Старый я стал совсем.
– Ты не старый, – пробубнила в подушку Саша, – ты просто ноешь. И себя жалеешь.
Отец не обиделся, такие уж у них были отношения.
– Так ты и сама себя жалеешь, я смотрю. Сразу видно, вся в меня.
Саша резко села и зло посмотрела на отца:
– Неправда! Не жалею!
– А чего тогда дуешься, как мышь на крупу? Надо же, посмотрите на нее: весь Ковчег гуляет, одна наша царица зла на весь мир и на кровати валяется.
– Да я только пришла! Тебе что, жалко, что ли? Жалко, да? Для меня, для родной твоей дочки? Может быть, лучше, чтобы меня вообще на свете не было? Я, у меня… у меня никто не спрашивал, хочу я тут вообще или нет! Вот!
– Что хочешь? Или что не хочешь? – запутался начинающий волноваться отец.
– Ничего не хочу! Ковчег этот проклятый не хочу! Вязать свитера не хочу! С чего… папа, с чего вообще вы все взяли, что на нем нужно плыть? Что это лучше, чем… чем… утонуть? Ты чем думал, когда… а… тьфу…
– Саша…
Папа попытался оторвать ее от койки и заключить в объятия. Ну нет, хватит уже, чего они все рвутся ее обнимать? Она что им, разрешение давала? Саша оказала яростное сопротивление и даже успела добежать до двери каюты.
– Пусти! Пусти меня, я пойду!
– Успокойся сначала, а потом уходи на здоровье, – резонно заметил отец.
Саша вернулась и села на койку, схватила фотографии.
– Осторожно, не лапай, замусолишь еще.
– Дались тебе эти фотки.
– Это память, Саша. Это моя жизнь. Это жизнь, в которой была мама.
– Расскажи про нее, – попросила Саша жалобно, – расскажи, что бы она сейчас нам сказала.
Это была их любимая игра, Саши и папы, представлять, что мама жива, что она здесь, с ними, и что бы она сделала или сказала по тому или иному поводу. Саша стеснялась такой игры, долго не говорила Дугу, думала будет смеяться, но он понял и смеяться не стал. Он вообще был нормальный, пока не пошел работать наверх… а теперь что уж тут.
– Мама бы сказала, что мы с тобой большие молодцы.
– А она не сказала бы, что я веду себя как дура ненормальная?
– Нет, конечно. Она бы тебе сроду такого не сказала. Она бы поняла… Она тебя очень любила. Тогда, раньше, мы все думали, что мы гораздо быстрее доплывем, так быстро, что вы не успеете и школу окончить. Будем жить на новой земле после Прибытия. Мама так этого хотела… Она очень любила сады, твоя мама. Раньше у нее был большой дом и был сад. Там цвели яблони.
– А где был ты?
– А я? Э… а я рядом, неподалеку. Я своей жизнью занимался, не думал, что мы с твоей мамой вместе будем. Но всегда ее любил, кажется, всю жизнь, даже когда еще не был с ней близко знаком. Я раньше был учителем.
– Прости меня, пожалуйста, папа. Прости, ладно? Я не хотела тут. Так. Ну, в общем вот все вот это.
– А я уже простил, сразу, еще до того, как ты это все устроила. Пойдем, там еще не все гулянки окончены. Я бы пошел и один, но с тобой мне приятнее.
– Ну пойдем, ладно…
Гуляла вся рекреация, от мала до велика, били в барабаны, горели в железных бочках костры, даже Проверки, и те отдыхали, ни за чем особо не следили, и произойти могло что угодно, например пожар. Религиозные пели про Прибытие и про то, что до него осталось еще чуть-чуть меньше, чем было год назад.
Отец устремился к помосту, где разливали сидр, Саша осталась стоять, понаблюдав какое-то время за несинхронными движениями людей, плясками, полными отчаянья и надежды, и отошла в тень. Уселась на ящик и подперла голову ладонью, зажав себе рот. Вспомнила, как это сделал Дуг, и пыталась понять разницу между своей и Дуговой ладонью. У нее начинала болеть голова.
– Придурки, – сказала она с обидой. Это было резюме, которое она вынесла всему этому миру, событиям последних дней, Дугу, его распрекрасной Елене и себе самой.
– Которые и когда?
От неожиданности Саша прикусила собственную ладонь. Из темноты на нее смотрел человек, три огонька светились, бликуя от костров в бочках, – два глаза и серебряная серьга.
Лот, настоящий Король Ковчега, вышел из темноты, как будто отлип от стены трюма, и бесшумно скользнул к ней, волоча за собой тень.
– Вообще все. И я тоже.
– И даже я?! – Он смешно поднял брови, левую и правую, переломанную шрамом. – Ты больше не восхищена знакомством с Королем?
– Не-а. Ты же ничего не делаешь, только ломаешься и все.
– Конечно, так и есть, – сказал он легко. – А что сегодня делала ты, храбрая революционерка? Ты уже убила Капитана? Кто рулит Кораблем? Мы уже, я надеюсь, сменили курс и плывем далеко-далеко, в бирюзовую даль безоблачного неба?
«Он, наверное, знает, что оно серое и все в дожде, – подумала Саша. – Видел же наверняка».
– Лот, а скажи, кем ты был до отплытия? Чем занимался?
– До отплытия, то есть на нашей родной матушке-земле, я был ребенком и занимался ровным счетом ничем, кроме как ожиданием своего светлого будущего, милая Саша. Ты удивлена? Это же сколько мне лет, по-твоему?
– Не знаю, выглядишь на все сто пятьдесят! – огрызнулась Саша, а Лот выхватил из ее рук жестяную кружку, подобранную у ящика. Сделал вид, что силится рассмотреть в блестящем металле свое отражение.
– И вправду, что-то потолстел и подобрюзг! Не думал, что со стороны это так заметно. Даже в такой полутьме, – добавил он трагическим шепотом.
Саша не выдержала и засмеялась.
– А уже здесь, на Ковчеге, я был комедиантом. Я клоун, ты не замечала?
– Ну да, что-то есть такое… клоунское. Только не смешное совсем.
Лот присел на ящик рядом с ней, и какое-то время они молча наблюдали за людьми трюма.
– Людям же нужен праздник. И я веселил людей. Говорят, у меня неплохо получалось. Вот и ты развеселилась.
– А я и не грустила.
– А ты не свисти свистуну, наивная душа.
– Ты хотел меня в бордель отдать.
– А теперь перехотел.
– Это что, была проверка?
– Может быть да, а может быть и нет.
– Почему именно меня? Девчонок пруд пруди же. Красивых, – добавила Саша, вспомнив о Елене.
– Ты интересная, вот поэтому.
– И почему же не отдал?
– По той же причине.
Саша вздохнула. Чувствовала, что он врет, но, наверное, лучше сидеть так здесь, с ним, чем где-то – одной.
– Я иногда придумываю, как будто устраиваю тут пожар, – начала она откровенно. Перед Лотом можно было не фильтровать, он не собирался, судя по его настроению, делать ей ничего плохого, а что он о ней подумает, теперь уже все равно. – Тут в трюме плохо все с пожарной безопасностью, ты замечал? Не всегда, а вот в такие вот моменты, как сегодня… Можно было бы устроить такое, смертельно-грандиозное. Ясное дело, что до палубы огонь не дойдет, зато здесь у нас все-все сгорит. И, может быть, тогда Ковчег наконец развалится.
Лот смотрел на нее с интересом.