Она очень боялась смерти и дальше горьких, наполненных ужасом мыслей о причинении себе какого бы то ни было серьезного вреда не уходила.
Ей нравилось смотреть на Фиону и на то, как та проводит время со своей дочерью. Эти милые, пасторальные иллюстрации той жизни, которой она сама себя лишила, или, если не говорить так категорично, жизни, которой она была лишена, не приносили ей облегчения, только усиливали ее внутреннее страдание. Но она находила облегчение в другом – в идее о том, что она добровольно, во искупление всего, что не решилась сделать и на чем настоять, себя наказывает.
Гек становился монстром, все больше похожим на отца. Юлий воспитывал его, как собаку, он никогда не бил ребенка, но то, что он делал с сыном, по мнению Олимпии, было гораздо хуже – он его дрессировал.
Сначала ей было слишком страшно заниматься сыном, она не знала, что ему сказать, а потом сделалось слишком поздно, теперь он бы не стал ее слушать.
Она стеснялась самого своего существования, бесконечно испытывая вину и стыд, ей было больно отравлять своим присутствием что бы то ни было, но, когда накатывало вот как сейчас, проще всего оказывалось быть рядом с Фионой. С сильной, решительной женщиной и матерью, которая на пару с ее, Олимпии, мужем фактически управляла этим проклятым Кораблем.
Она постучала в дверь знакомой за столькие годы дружбы каюты, внутри замигала лампочка. Фиона выглядела одновременно испуганной и отрешенной – она приняла успокоительное. К большому сожалению Олимпии, Елены дома не оказалось.
– У нас недавно закончилось собрание, – пояснила свое состояние Фиона.
Вспомнилось, как однажды она схватила Олимпию за руку и спросила, поддавшись порыву: «Как ты с ним живешь?» Тогда она только рассмеялась в ответ, хотя обеим стало несмешно. Они почти не смотрели, как кривляются комедианты, Елена была с ними, а сын – наказан, он оставался в каюте, и Олимпии не хватало мужества даже на то, чтобы хотя бы попытаться за него вступиться.
О собрании можно было ничего не спрашивать – Фиона все равно не расскажет. Так и приходится жить в постоянном неведении, но в твердом предчувствии. Даже безудержный страх или самую безутешную боль с ней отказываются делить.
От того, как она себя жалела, ей самой становилось еще хуже. Какой-то замкнутый круг! Надо попытаться поговорить на отвлеченные темы, расспросить о Елене, о Геке (Фиона знала ее сына много лучше, чем она сама, и дело тут было даже не в том, что они проводили вместе больше времени). Говорить о чем угодно, главное – урвать хоть немного покоя, ощущения безопасности и тепла этой каюты.
Пока она подбирала тему для разговора, в каюту ворвался ее сын – волосы дыбом, ссутулился, так и искрит от напряжения.
– Елена, я… о боже, простите, простите, Советник, я… Мам? Что ты здесь делаешь?
Он даже не попытался что-то ей объяснить, только заверил Советника, что все якобы было в порядке и повода для волнений у Советника нет, просто он разминулся где-то с Еленой, должно быть, от усталости забыл, где именно они должны были встретиться. Вот и ворвался в каюту.
Ее сын не умел врать, отцу не удалось его этому научить.
Фиона насторожилась, но заверила Гека, что Елена, насколько ей было известно, ушла проводить экскурсию на фермы и в сады какому-то мальчику, ее новому другу. По реакции Гека она пыталась понять, что ему об этом известно, но Гектор уже взял себя в руки и был непроницаем, как отец.
Раскланявшись, Гектор, едва скрывая нетерпение и спешку, выскочил из каюты и помчался на всех парах искать Елену… наверное. Она ничего не знала о сыне наверняка, кроме одного – она совершенно точно боялась его.
– Я думаю, нам пока еще рано волноваться, как считаешь? – тронула ее за плечо Фиона.
Спустившись в трюм, Гек не кинулся к Проверкам, как он думал это сделать вначале, – чем больше он пытался анализировать и рассуждать, тем сильнее начинал бояться, что в происходящем наверняка замешана Елена. Он проклинал себя за то, что, не вникнув толком в ситуацию и не вычислив, какое место в этой истории занимает Елена, сразу доложил обо всем отцу. Нельзя, нет, конечно, нельзя бездумно выполнять приказания, потому что они растут – кто знает, как это может отразиться на Елене?
Как она говорила? Король? Где его искать, этого Короля Ковчега? Гек бежал и на бегу напрягал память… Их учили, им говорили, это было связано с последним минувшим Восстанием. Тогда было предпринято яростное и неумелое провалившееся покушение на Капитана. Парень остался жив, а над женой надругались и казнили ее вместе с остальными. Так захотел Капитан, и ему пошли навстречу…
Гек остановился и мысленно дал себе затрещину, приказав успокоиться.
Его заставили переселиться вниз, того парня. И делать вид, что они продолжают сопротивление. Это было сто лет назад, он что, до сих пор жив? И неужели, неужели эта рвань может быть – о, об этом даже думать невыносимо, – может иметь какое-то отношение к Елене? Как он это все допустил? Проворонил!
Как только он заставил себя успокоиться, сразу стало ясно, что следует делать. Поймав проходящего мимо грязного вида парнишку, он процедил:
– Я из личной охраны командира Проверок. Передай Королю Ковчега. Я буду здесь его ждать – девчонка звала его по имени, она попала в беду. Он знает. Иди.
Оставалось только дождаться, когда неудавшийся революционер сам его найдет.
Ева изо всех сил старалась достучаться хоть до кого-нибудь наяву, но добилась только того, что из носа тонкой струйкой потекла кровь. Она размазала ее в темноте и постаралась не начать плакать. На большее ее не хватало.
Примерно в это же время Ученый, который теперь работал смотрителем архива, начал рассказывать своим единственным за долгие десять лет слушателям – Елене и Дугу – в каких-то ста метрах от привязанной к кушетке Саши; Лот судорожно искал солдата в форме Проверок, который так его ждал, что в какой-то момент совершенно забыл, что он уже почти взрослый, и отчаянно попытался последовать совету Религиозных, говоривших, что ни в коем случае нельзя думать о плохом, то есть в его случае – вообще постараться хотя бы пару минут не думать о том, что что-то может случиться с Сашей.
Корабль шел, дрейфовал в остывающем с каждым новым днем океане. А люди на Корабле бегали и ждали, просыпались или пытались заснуть, преследовали, убегали, переживали, плакали и смеялись.
Это не могло продолжаться вечно.
– Нам говорили правду, ответьте? О Капитане, об отплытии? – спросил Дуг.
– Правда правде рознь, умолчать о чем-то – это ведь тоже будет правда, – вздохнул старик.
– У меня к вам столько вопросов, столько всего, чего я не понимаю… Я даже не знаю, что именно мне спросить! – Он обернулся к Елене. – А, черт! Нам бы сюда Еву…
– Я расскажу, – спокойно ответил старик.
7Отплытие: правда ученого
Проектировать «Корабль поколений» начали еще в конце минувшего тысячелетия, в восьмидесятые годы двадцатого века Земли. Гипотетические его разработки начались на материке Северная Америка, название проекта дали по имени руководителя группы ученых Джорджа О’Нейла.
Этот космический корабль должен был состоять из двух постоянно вращающихся цилиндров диаметром около 7,5 километра, и из-за этого вращения возникла бы сила тяжести, равная земной. Такой корабль полностью автономен, а проживать на нем смогли бы до 10 миллионов человек.
«Корабль поколений» – это специальный звездолет типа «межзвездного ковчега», такие корабли движутся очень медленно и могут находиться в пути многие сотни и чуть ли не тысячи лет. Это такая большая космическая станция. Или космическое поселение, проще говоря. Первые обитатели такого корабля за время полета успели бы состариться и умереть, а путешествие продолжили бы их потомки.
На момент проектирования корабля для постройки такой станции требовалось свыше ста миллиардов тогдашней интернациональной валюты – долларов. Ни у кого не было таких денег.
Капитан, который тогда еще не был Капитаном, занимался тем, что инвестировал огромные, по меркам простых людей, суммы из своего многомиллиардного состояния в изучение космоса. Не без его помощи и поддержки в дальние от Земли галактики были отправлены первые автоматические спутники. Но время шло, прогресс развивался медленнее, чем погибала Земля.
Капитан сделал свое состояние на кораблях, военно-морской флот Японии был лучшим военно-морским флотом в мире, но как корабли могли уберечь от легендарного чудовища конца прошлого тысячелетия – атома? Война, если бы она случилась, была бы ядерной войной. Капитан прослыл миллиардером и чудаком, филантропом, сумасшедшим и сибаритом.
Он нашел Ученого на другом континенте. И только спустя несколько лет после их первой встречи начался вселенский дождь. У Ученого уже тогда было очень много вопросов к действиям Капитана, но что стоили эти вопросы против того, чтобы воплотить в жизнь его мечту – собрать и запустить настоящий, изобретенный им Вечный Двигатель?
Спустя восемь лет чудовищная, нарушающая все логические законы природы махина была готова – безбожная помесь подводной лодки, космической станции О’Нейла и военного корабля была спущена на воду. А между тем мир заливал дождь.
Капитана теперь считали сумасшедшим. Он потратил все свое состояние на совершенно безумный корабль, который назвал Ковчегом. Предстояло сделать его обитаемым.
Логику действий Капитана не мог понять и объяснить никто, даже Ученый, фактически круглосуточно находившийся с ним рядом целых десять лет. Одних он приглашал сам, другие пытались его уговорить, ища спасения даже таким крайне спорным способом. К моменту отплытия Корабля доброй половины городов Восточной Европы уже не существовало. Лил и лил дождь.
Капитан сам придумал правила Корабля. Ученый пытался спорить, доказывал, что придерживаться таких правил на протяжении долгого времени просто не получится, Капитан не нуждался в помощи, мнениях и советах. Он делал все так, как считал нужным, и именно в тот момент стал называть себя Капитаном.