Несмотря на очевидное безумие, очень многие хотели попасть на Корабль. Капитан придумывал совершенно нелогичные тесты, устраивал тщательные проверки, зазывал или отказывал без объяснения причин.
Например, среди вопросов теста был такой: если в Лувре начнется пожар, кого вынесет из горящего музея испытуемый: «Мону Лизу» или котенка? Ответы при этом Капитан то ли не читал, то ли понимал как-то по-своему – он мог отказать обоим претендентам, ответившим на вопросы совершенно по-разному, а мог и пригласить вдруг одного из них. В другом задании из теста Капитана предлагалось выразить свое отношение к рабству.
Ученый, которому нечего было особо терять – у него не было семьи, дома и карьеры, был только Двигатель, который они собирали долгие десять лет, и он ухитрился все, кроме Двигателя, потерять, – отстраненно думал, что безумие может быть заразным. Иначе объяснить свое участие в этой дикой истории он не мог. Может быть, по-настоящему сильные личности, при всей своей возможной неадекватности, обладают некой титанической, необъяснимой с точки зрения физиологии харизмой?
Как бы то ни было, спустя год после их отплытия миру и вправду пришел конец. Такого никто не ожидал. Теперь получалось: то, что началось как прихоть сумасшедшего магната, эксперимент над собою и своими живыми игрушками, происходило с ними всерьез.
Они не рассчитывали плыть так долго, для этого не было возможностей, энергии и ресурсов. Но плыли.
Капсулы-разведчики, управляемые дистанционно, возвращались ни с чем или не возвращались вовсе. Тогда они стали отправлять на поиски суши шлюпки для эвакуации. И это тоже не приносило плодов.
Спустя десять лет после отплытия измученные непосильной работой по обслуживанию Корабля люди подняли восстание, неумелое и отчаянное, которое привело к жестоким казням, еще большему извращению придуманных правил и окончательному безумию Капитана.
Ученый нашел книгу «1984», которую за неимением свободного времени упустил в молодости, и, прочитав ее, хохотал до слез.
Потом ему стало не до смеха. Капитан, съезжая в какой-то свой воображаемый мир еще больше, вдруг увидел в нем своего врага, и Ученый попал в опалу. Кончилось все тем, что его сослали в архив, а Капитан, крепко сидящий на всех имеющихся в медицинском отсеке препаратах, позабыл свое имя – серьезно, он не помнил, как его раньше звали, и не понимал, как его зовут теперь. И окончательно перестал принимать какие-либо решения.
– Почему вы… почему вы не стали бороться? – спросил наконец Дуг. – Нас же очень много, мы живые, мы можем все здесь изменить! Просто люди не знают правды! Им нужно это все рассказать!
Ученый попросил Дуга встать и отодвинуть стол. Елена тоже вскочила, испуганно наблюдая за действиями Дуга.
Старик сидел в кресле и спокойно смотрел на детей. У него были ампутированы обе ноги.
8…И правда, которую он не знал
Моя сестра умеет смотреть мысли других людей, – произнес Дуг. – Вам об этом что-либо известно?
Старик вскинул голову.
– Надо же, – сказал он с горькой издевкой, – так они получили нужны результаты?
– Кто это они? Какие они? – Дуг не ожидал такой реакции.
Неужели старику что-то известно? Он беспомощно обернулся к Елене, не понимая, как себя вести в такой ситуации.
– Я хотел бы посмотреть на вашу девочку, – ответил Ученый. – Мне интересно, какая она… получилась.
– Никакая она не получилась! Она родилась! Она моя сестра и из-за ваших дурацких правил всю жизнь провела в каюте, – взорвался Дуг.
Он бы много чего еще наговорил, если бы не вмешалась Елена.
– Не сердитесь. Дуг очень любит свою сестру. Расскажете нам? – просто спросила Елена. Она была спокойна.
– Послушайте, дети, вас ведь всю жизнь кормили байками о том, что мы когда-нибудь найдем землю и высадимся на нее. Ну вот представьте, даже если это просто байки, это же их план, в это верит множество взрослых людей на нашем Корабле. Ясное дело, что все мы здесь немного спятили от этого затянувшегося круиза. Но все же. Допустим, пройдет еще десять лет до Прибытия. Или двадцать, или сколько еще продержится на плаву это дырявое корыто. Вот высадимся мы на землю. Найдем людей. Какими они будут, эти люди? Вы об этом никогда не задумывались?
– Нет…
– На каком языке они будут говорить? О чем думать? Как нам выйти с ними на контакт?
– Да, но при чем тут моя сестра?!
– А вот для того, чтобы найти общий язык, нам понадобятся такие, как твоя сестра.
Юлий был с Капитаном почти что с самого начала, еще до Ковчега. На Ковчеге у него появилась жена, потому что так захотел Капитан, это было естественно и не оговаривалось. Юлий нуждался в чем-то, чему можно и нужно было служить, к чему примкнуть, что сохранять и по возможности улучшить. Капитан нуждался в нем, а значит, в нем нуждался и Ковчег.
Ему всегда казалось, что команды – если не лучший вид коммуникации, то точно один из лучших. Жизнь представлялась полосой препятствий, которую следовало пройти самому и провести сквозь нее тех, кого будет поручено вести.
Можно было бы сказать, что Юлий человек без комплексов, если иметь в виду широту и терпимость его взглядов – идея Капитана о том, какой эксперимент можно поставить на самом себе, на Корабле и на мире, казалась ему не то чтобы успешной, но занятной, – и Юлий следовал за Капитаном до тех пор, пока было за кем следовать.
В какой-то момент Капитан решил, что Юлию необходима семья, и назначил ему в жены Олимпию. Юлий принял это как должное, ведь все вокруг, в том числе и он сам, было элементами схемы, а значит, частью эксперимента.
Олимпия в детстве была слабым и болезненным ребенком. Она сама была похожа на тоненький росточек в горшке, наполненном плотной, перекормленной удобрениями и не подходящей ей почвой. Ей очень хотелось встретить кого-то сильного и мудрого, кто сказал бы, как ей следует жить. Кого-то интересного. Капитан, при всей своей неоднозначности, был кем угодно, только не скучным. Небезынтересным. Он любил манипулировать людьми, Олимпии хватало ума это понимать, но не хватало силы воли сопротивляться. Капитан смотрел на мир с позиции шахматиста, который проводит свободное время за партией с самим собой – передвигает и ставит на место фигуры, смотрит с разных сторон, оценивает изменения. Он хотел, чтобы Олимпия отправилась с ним, но не желал, чтобы ее сопровождали родные. Родных у Олимпии толком не было, был только друг, школьный учитель, безнадежно в нее влюбленный. Капитан согласился взять и его тоже, только не на палубу, а в трюм. Ему показалось забавным поставить педагога на очистку трубопровода, хотя на Ковчеге требовались учителя, и посмотреть, что из этого выйдет. Олимпия уверяла, что это временно. «Временно» растянулось на долгих двадцать лет.
Временным оказался и ее роман с Капитаном. Он пожелал, чтобы Олимпия вышла замуж за командира Юлия, человека, способного на многое, только не на заботу и любовь. Тем не менее Капитан продолжал временами вызывать ее к себе. После одного из таких визитов Олимпия вернулась в каюту беременной Сашей.
Когда Лоту было десять лет, он мечтал поскорее вырасти и стать пилотом, чтобы сражаться с евроазиатскими врагами, участвовать в воздушных атаках и спасти свою страну. Мама говорила, что, когда он вырастет, война уже закончится, но мама была неправа. Получалось, что мама его обманула – конечно, нечаянно.
Потом мама снова обманула его (и снова нечаянно), но Лот уже успел сделать выводы и, вспомнив предыдущий опыт, сразу ей не поверил. Он очень плакал и говорил, что не хочет никуда плыть на большом корабле, напоминавшем железное страшилище, вынырнувшее с такой глубины, где, по представлению маленького Лота, как раз и находился ад.
А уж когда мама обманула его в третий раз, тот последний раз, когда они видели друг друга в жизни, Лот уже прекрасно понимал, что это обман. Он был и без того не дурак к своим десяти годам, а тут еще и опыт предыдущих двух маминых обманов. И он ни разу не купился на заверения мамы и отца, что будет плавать на корабле совсем недолго, не заметит, как время пролетит, и раз – не успел соскучиться, а они уже ждут его на берегу.
Тогда мама спросила, любит ли он ее, и Лот ответил, что конечно! Конечно, любит, именно поэтому он не желает с ней расставаться. Но мама сказала, что одно дело говорить о любви, а другое дело совершать поступки. Которые бы доказали эту любовь. На словах все любить горазды, а вот если ее сын действительно любит маму, то он сделает так, как она просит, даже если ему этого совершенно не хочется.
Лот много думал об этом последнем разговоре по душам с мамой. И часто вспоминал. Воспоминания причиняли боль, и он заставил себя забыть этот разговор, вернее забыть не совсем и не до конца, а конкретно помнить из разговора только одно – на словах все любить горазды. Но это так, это ерунда и не считается. Слово ничего не стоит, ни его, ни чужое. Главное – дело…
Чем ниже Дуг и Елена спускались в трюм, тем больше Дуг начинал нервничать, подгоняемый дурным предчувствием. Будь его воля, он вообще побежал бы. Когда они оказались у спального отсека, Дуг уже был совершенно уверен, что случилась беда. Может быть, талантом, который так тщательно взрастили в детях ученые, в их семье наделена не только Ева?
Елена едва поспевала за ним и даже не пыталась успокоить.
В каюту они влетели молча, на всех парах, и нос к носу столкнулись с совершенно невозможной компанией: Еленин Гектор спорил с Королем Ковчега Лотом, а Ева, встрепанная и зареванная, изо всех сил пыталась их разнять. Она первая заметила Дуга и Елену, посмотрела брату в глаза и совершенно спокойно сказала:
– Как я рада, что ты пришел!
Потом проскользнула между застывшими спорщиками и протянула Дугу руку – все-таки удобная штука этот ее дар! – чтобы он сам все увидел и смог понять.