Говорить не получалось, думать тоже. Дуг решил, что самым правильным будет снова закрыть глаза.
В другой каюте, расположенной на десятки метров выше, в чужой кровати спала, свернувшись калачиком, Саша. Сон ее был неспокоен, у нее вообще была забавная привычка (по крайней мере, Дуг всегда находил ее забавной) совершать во сне, лежа на боку, движения, отдаленно напоминающие ходьбу. Во снах Саше то и дело приходилось бежать, и она всегда не успевала оказаться во сне в нужном месте.
Гектор сидел на стуле в противоположном конце каюты и неотрывно следил за ее движениями во сне. Его лицо украшал живописный синяк, успевший за последние часы поменять цвет. Кожа на губе треснула. Он размышлял о том, что скажет Саше, когда она проснется; а проснуться, по его замыслу, она должна была сама, и будить ее не следовало, это же ясно, сон – лучшее лекарство от любых потрясений и болезней. Этим самым – значением для человека крепкого сна – он оправдывал свое молчаливое пребывание в каюте последние несколько часов. Там, за стенкой, Сашин отец ожидал ее пробуждения, не имея возможности ее разбудить. Там же была и Олимпия. И Фиона – из всех троих говорила только она одна.
Гектор отказывался покидать свой пост для того, чтобы поесть, поспать или хотя бы умыться. Ход его внутренних рассуждений о том, что и как ему следует сказать Саше, когда она проснется, прерывался лишь отстраненными мыслями о том, что́ он, по идее, должен в такой ситуации чувствовать.
Когда он готовился к работе в Проверках, ему многократно указывали на то, что у него проблемы с эмоциями: у него их было немного, и он вообще плохо ориентировался в классификации и специфике человеческих чувств. Разницы между тревогой и печалью, к большому раздражению работавшего с ним в паре педагога, не видел, например, совсем.
У себя в каюте под присмотром медсестры, вряд ли, кстати, таким же бдительным и неусыпным, спала Елена. Но с Еленой было все в порядке, а это – самое главное.
Гек закусил губу и тотчас поморщился, потому что задел трещинку, и она тут же дала о себе знать.
Что он скажет Саше, когда она проснется? Привет, ты только не пугайся, сразу замечу, что все будет хорошо (с чего все будет хорошо и как он это может обещать, неизвестно). Капитан мертв, по всему Ковчегу объявлен комендантский час, и никто не понимает, что теперь делать и как быть. Твоя мамаша, которая, кстати, и моя мамаша тоже, родила тебя от Капитана четырнадцать лет назад и спрятала внизу с совершенно незнакомым тебе человеком. Ковчег скоро потонет, потому что Двигатель давно непригоден. Я поднял руку на своего отца, и он до сих пор не сломал мне шею только потому, что лежит в медицинском отсеке под завязку накачанный успокоительным и находится в беспамятстве. Я очень виноват перед тобой за то, что допустил эту запредельно абсурдную ситуацию, знаешь, и с тонущим Ковчегом, и с тем, что не нашел тебя раньше, я же все-таки твой брат.
Гек крутил в голове фразы и целые предложения и так и этак, и как бы он их мысленно ни произносил, получалась совершенно беспомощная белиберда.
За стенкой Фиона собиралась уходить, ей нужно было присоединиться к общему собранию, нужно было сделать хоть что-то. На Корабле два десятилетия живут тысячи людей. Долгое угасание и недееспособность Капитана являлись для всех них тайной, ясно, что тайной это должно оставаться и дальше. Перед тем как заснуть, Елена твердила матери о девочке Еве, о том, что мама обещала – они помогут. Фионе было страшно и ей было некому сказать об этом.
Дверь каюты открылась, Гек поморщился от света – они с Сашей находились в темноте, ее приемный отец с тревогой посмотрел на кровать, потом на Гека. Его лица не было видно, только темный сутулый силуэт, застывший на пороге, но по движениям и позе легко угадывалась тревога (или печаль, Гек ведь не умел отличать). Гек, не вставая, покачал головой, и дверь снова закрылась, но этого хватило для того, чтобы Саша проснулась. Может, она во сне почувствовала, что пришел папа, но так или иначе она заворочалась и открыла глаза.
Гек встал и подошел к кровати. Стоять и тупо нависать над ней было глупо, он сел на край кровати, и получилось еще глупее. Гек снова встал.
Их разговор, сколько бы Гек его ни продумывал, тоже получился совершенно глупым и коротким.
– Капитан мертв?! – волнуясь, спросила Саша.
– Я твой брат! – в таком же волнении откликнулся Гек.
Наверняка на Корабле были дети, подобные Еве. Не могла же она одна такая уродиться. Они вели допросы, но эти допросы ничего толком не прояснили. Сотрудники медотсека путались в показаниях и перекладывали ответственность друг на друга до тех пор, пока все не упиралось в людей, которых уже и на свете нет. Капитана тоже не было теперь.
Фиона силилась посчитать, поколение – это сколько, двадцать лет? По идее, если попытаться поверить в эти дикие гипотезы, дети типа Евы должны были бы появиться позже. Только сейчас вот рождаться или – или позже? – у детей, родившихся на Корабле, когда они вырастут и заведут своих детей. Дети детей и дети детей детей.
У нее заболела голова.
А может быть, весь этот бред с поколениями новых сверхлюдей – просто больная фантазия? Может быть, Ева такая одна, и это ни с чем не связано, это все просто так. Просто потому, что так получилось?
Фиона представила себя на месте этой девочки. Как она взрослеет, растет, запертая в четырех стенах убогой каюты в самом низу, с дурацким нарисованным на стене окошком. Это окошко вообще не выходило у нее из головы, она часто вспоминала о нем. И вот растет она совершенно одна, в заточении, просто потому, что появилась на свет, а появляться была не должна, и, конечно, у нее есть родные, мама и брат, но все равно большую часть времени она проводит одна, предоставленная самой себе. Может быть, она так много времени проводила наедине с Кораблем, что он как-то повлиял на нее? Может быть, есть какая-то связь? Фиона потрясла головой, прогоняя мысли, зашедшие куда-то не туда, и чуть не засмеялась.
Сейчас важнее всего было понять, как решить две другие задачи. Люди и Двигатель. Двигатель угасает, а люди сидят по каютам, вся работа прекращена, и тянуть дальше уже нельзя – так они рискуют утонуть просто потому, что жизнеобеспечение Корабля приостановилось.
Но если отменить этот комендантский час, вдруг начнутся беспорядки? У всех столько вопросов, возмущения и недовольства.
В конечном счете Советники решили выпускать людей из кают.
Фиона возглавила делегацию, призванную выйти на контакт с Ученым. Попробовать с ним договориться, ведь это он сконструировал чертов Двигатель.
Когда она поднялась в свою каюту, Елена уже проснулась и встала.
– Мама! Наш Капитан погиб, это правда?!
Пришлось сказать, что да, к сожалению, правда, и умолчать о том, что Еленины новые друзья, а вместе с ними и Юлий, и его сын при этом присутствовали и явно оказали влияние на развернувшиеся в отсеке Капитана трагические события. А потом начался беспорядок.
– Он был очень старенький, наш Капитан. И давно уже болел. Так что да, его уход был неизбежен, и вот он произошел, – объяснила Фиона.
Но как бы ей ни хотелось, времени на объяснения толком не было.
– Елена, милая, у меня к тебе очень серьезный вопрос, послушай меня, пожалуйста, внимательно, это важно.
– Да, мама, конечно.
– Ты со своим другом, с тем мальчиком снизу, вы ведь были в архиве? Вы общались там со смотрителем архива, да?
– Да… но, мам, мы…
– Нет, дослушай. Это не важно, я не сержусь. Тут другое. Елена, дело в том, что этот старичок…
– Да! Я знаю, мам! Это тот самый Ученый, который строил вместе с Капитаном Ковчег.
– Вот как, – удивилась Фиона.
Как же быстро взрослеют дети. Так незаметно приходит момент, когда они уже перестают быть детьми и знают и видят много больше тебя. А может, всегда видели, но из-за негласного разделения мира на взрослых и детей не говорили? Ничего несправедливого в этом нет, Фионе всегда не нравилось то, что слишком много подчас приходится от детей скрывать.
– Да, он сам нам рассказал, мне и Дугу… Мы обещали отвести к нему Еву, он хотел на нее посмотреть, поговорить с ней, а потом все это началось, и…
Фиона задумалась.
– Выходит, если мы отправимся в архив вместе с Евой, он будет рад нашему визиту? Как считаешь? – она советовалась с дочерью как с равной.
Елене это польстило.
– Конечно, мам! Пойдем все вместе, возьмем и Еву, и Дуга. Можно, мам? Да?
Фиона улыбнулась и кивнула.
Так они и встретились снова, в том же месте и почти в том же составе. Фиона вместе с дочерью, двумя коллегами из Советов и парой охранников Проверок спускались вниз, чтобы забрать Еву (и Дуга, твердила Елена) с собой и всей делегацией поспешить в архив.
Туда же направились Саша с отцом, вернее не совсем туда, а просто домой. Объясниться с матерью Саша отказалась просто потому, что не знала, как это сделать. Но со стороны, возможно, выглядело, что она очень зла и обижена на Олимпию. Это было не так. Дело в том, что Саша была почти в таком же полушоковом состоянии, проще говоря, ступоре, как какие-то сутки назад ее потерянный брат. Она никак не могла уместить в голове все произошедшие за последние дни события, начиная с того, что она Капитану (мертвому Капитану!) – кто? – назовем это родственница, ее отец ей на самом деле не отец, мать – совершенно не та мать, о которой рассказывал отец (теперь не отец), а незнакомая тетка, заканчивая чуть не случившейся массовой резней из-за того, что Капитан (который родственник) мертв; ну и тем, что урод, сдавший ее (по ошибке) в медотсек, который, оказывается, теперь еще и ее брат, информировал ее о том, что Двигатель почти развалился и скоро всем им конец, но его послушать, так якобы все будет хорошо.
Из-за такой усиленной работы мозга со стороны казалось, что она отрешенно и мирно ступает, не разбирая дороги, к себе домой, в родные трюмовые пенаты, совершенно ничего при этом не чувствуя и не печалясь ни о чем.